Тигриный лог

Ужин посвятили чествованию Джей-Хоупа. Все удивлялись ему и, будто видя впервые, спрашивали, когда он так успел натренироваться. Второй раз за всё время в течение трапезы возникла свободная обстановка, потому что учителя забрали свои порции и ушли есть куда-то к себе, позволяя ученикам обсудить всё, как им хочется, ведь другого момента у них могло не представиться – график с каждым днем забивался всё жестче. Джей-Хоуп с правдоподобным незнанием пожимал плечами, и я видела все ужимки неопытного счастливчика, потому что он сидел передо мной за столом. Но я уже не верила в то, что являлось взору. Надо быть наблюдательнее и смотреть глубже. Джин обладал этим умением, и предугадывал в Джее подвох. Шуга озорно кричал «вина за наш столик!», но поскольку единственным официантом, который мог бы появиться, была я, то пришлось ответить ему, что положено только чаю, на что он, не сдаваясь, попросил хотя бы забродившего компота. Рэпмон восхищался соседом, пересказывая увиденное так, как это выглядело со стороны, перемежая речистость слэнговыми «экшен», «фаталити» и бранной разновидностью слова «конец», и, кажется, впервые за месяц я слышала от него более-менее связную речь без сексуальных добавок и упоминания немоготы, с которой он проживает. А я сидела и думала, как же сблизиться с Джей-Хоупом, чтобы разгадать его загадку? Перед тем, как все вышли из столовой, к нему подошел Сандо и протянул руку, при всех поздравив его с победой. Они обменялись рукопожатиями, и у меня немного отлегло от сердца, хотя когда Сандо приблизился, я едва не шмыгнула под стол, чтобы заплестись портянкой на ногах Ви и Шуги и остаться незамеченной. Чимин входил в зал для тренировок, когда подоспела и я, поэтому мы вошли одновременно. Как и вчера, он не выглядел удрученным и не расстраивался от того, что проиграл. В результате-то, он не потерял свой кып, а Сандо упал на один разряд. Но и это вряд ли как-то влияло на Чимина. Ещё сутки назад я бы сокрушалась и задала вопрос Мину: «Ну как же так, почему ты не уделал соперника? Почему не поборол?», но нынче всё переменилось, и я не стремилась злорадствовать в сторону того, кто хоть и не был мне слишком приятен, всё же вызвал раскаяние и желание понять. А как много людей нам кажутся неприятными и не способными для нормального общения, хотя мы всего лишь не прилагаем труда узнать о них побольше! Можно постоянно делить окружение на интровертов и экстравертов, на меланхоликов и сангвиников, на знаки огня, воды, земли и воздуха, можно приписывать им ещё какие-нибудь характеристики, известные в психологии, нарекая одни положительными, а другие отрицательными, но правда в другом. В том, что совершенно разные люди – открытый Шуга, спокойный Джин, молчаливый Ви, агрессивный Сандо и шарахающийся от многих Лео, все они имеют свои истории, накладывающие отпечаток, законный, закабаливший в определенные рамки его носителя, истории, о которых они не обязаны докладывать первому встречному, потому что это тяжело. Тяжело открываться регулярно, не зная, на кого ты наткнешься, на того, кто захочет понять, или на того, кто захочет просто послушать, чтобы как-то убить время. А слушатели, как и рассказчики, настолько же разные. Вот Чимин. Его история одна из первых, что покорила меня и заставила в душе сжаться, но, одна за другой, мне открылись и иные, какие-то более трагичные, какие-то менее, и после этого я не всегда ведь думала о том, что Мин пожертвовал собой ради младшего брата. Я не держала это в голове, когда занималась с ним, когда он улыбался и, подавно, обнажался передо мной. А он-то не переставал думать о семье, о брате, о том, чего лишился, когда пришел сюда. Вот в чем смысл. Вот что такое понять, а не просто узнать. Понять – это каждую минуту ощущать рядом с человеком то, что чувствует и он, не нуждаясь в напоминаниях и особых случаях для сопереживания. - Сегодня жаркий день будет, наверное, - разговаривал Чимин, подготовившись к разминке. – Солнце яркое вышло. - Хорошо бы, если дождя ещё не будет, - я начала с главного и, допрыгнув до турника, подтянулась дважды. Мои успехи пока что остановились на этом. – Мастер Ли сказал, что в субботу мы идём собирать хурму? Не хотелось бы шлепать по грязи. Пусть погода подержится ясной! - Да, я тоже не люблю слякоть, - он встал рядом, совершая разогрев и растяжение. Мы замолкали на тех движениях, которые требовали правильного дыхания. – Не знаю, правильно ли, что Хан доверяет мне тренировать тебя, Чонгука… я ведь не самый лучший боец… - Ты переживаешь из-за вчерашнего? – поспешила осведомиться я. С виду он держался молодцом, но что внутри ведь не просветишь рентгеном. Я уже приучала себя, что преждевременные выводы – всегда неуместны. - Только из-за того, что не хочу быть плохим наставником, а бой на это намекнул, - хохотнул Чимин, укоряя себя. – Нет, лично за себя мне не обидно. Я знал, что Сандо более напорист и крепок. Он суровее меня заточен. - Он стал лучше, потому что занимается с Лео, - это не было секретом в Тигрином логе, просто я одна из первых, кто узнала, а поскольку Сандо не объявлял о своём досуге, то их уроки с привратником выплыли не так давно. – Естественно, что поднатореешь в любом деле, если со специалистом советуешься. А ты мучаешься с нами – несмышленышами. Конечно, откуда закалиться так же, как ему? - Ладно, что уж говорить об этом, - Чимин выпятил грудь колесом, потянувшись, и принялся лупасить грушу. – Я всё равно пока не могу выработать автоматизмом некоторые особенно болевые приёмы. Это кажется мне чересчур… Я всегда держу в голове, какой вред причиняю человеку, чтобы не покалечить его, а Хан ругает меня за это, говорит, что я так не стану воином, ведь воин бьётся насмерть. Именно так выглядит техника Сандо. И я не понимаю, почему я должен делать свой дух добрее и лучше, слушая Ли, а потом перестраиваться до крайней жестокости. Зачем она мне? Я остановилась возле своей груши, поменьше размером, весящую также не столько, сколько та, что дубасил Мин. Как ему объяснить, что ему это пригодится? Да, он считает ненужным иметь хладнокровие, граничащее с бездушием, потому что не в курсе, что не навсегда здесь. А уйдя из монастыря, у него будут совсем другие задачи. Я о них тоже толком не знала, но догадывалась, и это объясняло мне многое. Делиться этим всем я ни с кем не могу. Как обычно, остаётся переводить тему. - А что это за болевые приёмы? – Мне-то, как девочке, они пригодятся для самозащиты. Не силой, так хитростью. - Ну, из разряда запрещенных в честном бою, - Чимин вернулся ко мне и, пригласив к сотрудничеству жестом, поставил меня перед собой. – Например, нельзя бить острой конечностью – локтем или костяшками пальцев, в висок, - он медленно продемонстрировал мне замах, выход из него и конечное соприкосновение. – Нельзя кусаться и хватать за волосы, хотя Хан говорит, что если иных возможностей не осталось, то можно всё, - он хотел отойти, но вспомнил: - А, ну и главное! – засмеявшись, он подошел ко мне и, так же медленно, продемонстрировал сгиб колена и отправку его в промежность. Взяв меня за плечи, он, играясь, наклонил и довел удар до конца. То есть, это не было ударом, просто исполнение траектории в замедленном варианте. Отпустив меня, Чимин вдруг резко отступил и уставился мне ниже пояса. Я недоумевающее проследила за направлением его взгляда. - Что? – Он молчал. Посмотрел на своё колено, потом опять туда, где бывает ширинка. И до меня начало доходить. Я-то уже вжилась в роль мальчика! Вожусь тут со всеми, касаюсь, но другой-то парень почувствует даже коленом, что у другого отсутствуют бубенцы, которые должны были прозвенеть. Заливаясь красным от ушей к носу, я выжидающе воззрилась на Чимина. Он рассеяно почесал лоб указательным пальцем и заводил им, точно боясь остановить, указывая на какую-то определенную точку. - Прости, но… пф! – выплеснул из себя вздох юноша, теперь потерев лобовую долю и улыбаясь самому себе. – Да нет… ну… - опустив глаза, он опять поднял их на меня. Завернул улыбку назад. – Не посчитай меня ненормальным… ну просто, бывает, иногда бред в голову приходит. Ты не мог бы раздеться до пояса? - Что?! – поняла ход его мыслей я, но он-то сам в них ещё не уверился! У меня был шанс замести следы. Но как им воспользоваться. – Зачем ещё? – напустила я на себя раздражение. – Мне прохладно. - Я… я не могу объяснить. Ненадолго. Сними рубашку и тут же надень обратно. – Он следил за моими руками, скомкавшими запахнутые края, спустившимися к оби. Нет, сколько можно? Я уже троим монахам грудь показала, ты-то куда, Мин? Я думала, ты приличный. Но даже не стеснение останавливало меня. Что уж там – я первая стриптизерша горной долины, но это ведь покончит с конспирацией. Как будем выкручиваться? - Я не буду раздеваться, что за ерунда? – усмехнулась я, попытавшись угомонить Чимина презрительным и осуждающим взглядом. Он подошел на шаг ближе. - Это же не трудно… почему ты так упираешься? – Я вспомнила Шугу: - Потому что считаю твой интерес нездоровым. - Да не в этом дело, пойми… - вдруг сделав выпад, он поймал меня за предплечье и, выжав из меня взвизг, дотянулся до груди и положил на неё руку, после чего, сжав на ней пальцы, округлил глаза и оттолкнул меня. Оскорбленная нахальством, я сильнее стянула на себе рубашку и развернулась к нему полубоком. – Ты… ты девушка? - Я послушник монастыря! – Чимин поводил из стороны в сторону головой, плавно, развеивая мираж. Протерев ладонями лицо, он опустил руки на бедра, выставив локти в бока, и тяжело выдохнул. - Вот так-так… - глядя на меня в упор, он ошарашено изучал мою фигуру, которую заново для себя открыл. – Девушка… Хо! В уме не укладывается… - Тогда сделаем вид, что ничего подобного! – попросила я его. Он невербально изобразил отказ. - Как ты пробралась сюда? Нет, подожди! – выставил он руку, словно озарившись. – Я же не должен тебя трогать! Не должен говорить с тобой! За это же изгнание из монастыря… о боже! – сокрушаясь, он опять провел по лицу руками, будто проверял, насколько качественно побрился. - Мин, всё не так плохо и я могу всё объяснить… - Нет-нет-нет! – он заткнул уши, но сразу же освободил их. – Я не слышу её, поэтому не отвечу. Я не могу, это запрещено. Устав требует, чтобы я не видел женщин в упор до третьего тана. - Мин, да послушай же! – парень заходил по залу, стараясь не смотреть на меня. Он стал похожим на волка в клетке. – Я вовсе не без спроса здесь! Я получила разрешение, и потому в таком виде, среди вас… - Разрешение? – Чимин обернулся, но по всему ощущалось, что в нем настоящая буря. Его метает из огня да в полымя, потому что мозг не подсказывает, как верно выйти из ситуации. – Учителя знают? Мне нужно спросить у них, как быть… - он двинулся на выход, но я кинулась наперерез. - Нет, не учителя! Пожалуйста, они не знают! Меня пустил пожить здесь настоятель. Хенсок. Если ты хочешь спросить кого-то, то спроси его. - Наставника Хенсока? – Чимин, ничего не понимая и по-прежнему приходя в себя от того, что «малой», мелкий, за которым его поставили приглядывать - девчонка, закусал губы. Я растянулась в дверном проёме, настроившись использовать любой болевой приём, если он попытается раструбить о моём секрете. – Что ж, идем к нему. Мы предстали перед Хенсоком, которого нашли возле коз, сидящего на переносной скамеечке. В башне его не было, поэтому мы синхронно вспомнили, где он гуляет в этот час. Он доил последнюю козу. Милейшее времяпрепровождение. - Доброе утро, учитель, - поклонился ему Чимин. Я повторила поклон, стоя за его плечом. - Доброе утро, дети мои, - развернувшись к нам, он выпрямил спину с внимательным видом. – Что-то случилось? - Учитель… - Мин, посомневавшись, покосился на меня и, решившись, изрек: - Хо – девушка. Вы знали? - Я? – переспросил он, словно можно было спрашивать кого-то ещё. Впрочем, имена коз я никогда не слышала. Может, одно из животных звалось Учитель, потому что именно на них Хенсок и посмотрел, прежде чем ответить. Я почему-то переживала из-за того, что он может сказать. До этого он вроде придерживался линии защиты подсудимой «внедрившегося вражеского агента Хо», но до конца же нельзя быть уверенной в этом старом прохиндее. – Я знал. - Но почему?.. – запутавшийся и недоумевающий, Чимин, по-моему, поймал мою волну вечно трепещущих, ломающих голову от загадок, не соображающих в лабиринтах монастырских перипетий. - Почему она девушка? – изумился дедушка. Нет, ну он, конечно, дураком прикидывается на кино-премию. - Нет, что она здесь делает? – О, отлично, Мин, этот вопрос меня и саму волновал! С точки зрения Хенсока. - Готовит, моет посуду, стирает… да много чего, разве ты не замечал? - Я… - юноша впервые столкнулся с таким настоятелем, каким его знала я – хитрым и умеющим проклёвывать плешь бессмыслицей. – Замечал, разумеется. Но почему вы взяли на эту должность девушку, а не мужчину? Это же мужская обитель! - Но брать в прислужницы женщин не запрещено, - как ни в чем не бывало, подтвердил старик то, что я уже открыла в одну из наших первых бесед. – Если тебя беспокоит, почему она переодета в юношу, так это для вашего же спокойствия и её блага. Чтобы вы не отвлекались от духовного поиска и развития, не увлекались ненужным вам. - Но я теперь всё знаю! Как мне быть? – Чимина искренне коробило нарушение правил. Он был предельно честным и порядочным, из тех добрых героев, которые грозятся стать неинтересными, потому что от прямоты и вечной правды их поступки предсказуемы на двадцать лет вперед. - А что должно измениться? – прищурился, будто подслеповато, Хенсок. - Мы же не должны говорить с ней, так? И трогать её нельзя, а мастер Хан назначает Хо… её, то есть, нам в пары. - Что ж, если ты считаешь для себя это недопустимым, то ты можешь не говорить с Хо и отказаться от участия в спаррингах с ней. Но это её выдаст для остальных. Ты расскажешь всем о том, что узнал? - Это не моё дело, я не стану оповещать о том, что является секретом Хо, - вытянулся он по струнке, помотав головой. - Но твои действия её выдадут, если ты попытаешься вести себя, соответственно уставу, - напомнил Хенсок. У Чимина едва ли не пошел пар из ушей. Он пришёл посоветоваться с настоятелем, но тот заставил его думать самому. - Так… хорошо, но если я не буду соответствовать уставу – разве меня не прогонят отсюда? Я не хочу покидать Тигриный лог… я полюбил его… и… и вы же знаете, учитель! Куда мне уходить? - То есть, ты ставишь своё благополучие превыше её? – мы с Чимином непонимающе переглянулись. – Ты не знаешь, почему она работает у нас, почему пришла сюда. Возможно, ей тоже некуда идти, а мы, как монастырь, обязаны принимать страждущих. Но ты, чтобы не потерять место, выдашь её всем своим поведением и своими повадками, из-за чего ей придётся уйти, потому что быть девушкой среди множества мужчин, знающих о том, кто ты – это непристойно, - У меня загорелись кончики ушей. Да, около того где-то мы с Джином и плаваем, у непристойностей. Да и Шуга… - И может окончиться плачевно для неё, так что лучше сразу уходить. А ведь она юная девчушка. Кому легче будет выжить за стеной, ей или тебе? - Мне, учитель, - безропотно признал Чимин. - Так что же? Ты спросил меня, как тебе быть, но я хочу, чтобы ты самостоятельно сейчас решил. Как тебе быть? - Я не выдам её учитель, даже если вы прогоните меня из монастыря, - опустив брови, смирился Мин, предвкушая, как его пошлют собирать свой скромный скарб. – Может, мне лучше сразу уйти? Потому что я заговорю с ней в любую минуту, и это будет нарушением… - Ступайте и продолжайте заниматься своими делами, как делали это прежде, - благословляющим жестом отпустил нас Хенсок, прервав парня. – Я не выгоню тебя за то, что ты принял благородное решение и готов пожертвовать собой, - «он уже собой однажды пожертвовал!» - подумала я о младшем брате того. И настоятель знал это не хуже меня. Пока договаривались предыдущие фразы, я готова была броситься в ноги Хенсоку и просить, чтобы выгнали меня вместо Чимина. Я поверила в то, что дедушка по-фарисейски расставит все точки над i и вышвырнет незаслужившего наказание. Но он, как всегда, провел и без суда присяжных достойное заседание. - И я… могу говорить с ней, всё зная? – уточнил ещё раз Мин. - Можешь, - развернулся к козе Хенсок, завершая свой утренний труд. - И касаться? - Ты можешь делать с ней всё, в рамках приличий и обучения, - покосился на него старик. – И не больше. Вот за большее – проводы за ворота. Грехи монахов даже в умах недопустимее, чем маленькие нарушения в быту. На этой строчке, как по заказу, нарисовался Лео, придя за ведром с молоком. Чимин посмотрел на него, на меня, на нашего директора, и попытался раскусить, участвует ли третий в заговоре. Я молчала. - Ты можешь идти, мой мальчик, - обратился Хенсок к Мину и тот, так и не догрызя до сердцевины плод энигмы с ключом от неё в косточке, в подвешенном состоянии вышел из хлева. Лео повторил движение глаз ушедшего: посмотрел ему в спину, потом на меня, потом на лысовато-седовласого старейшину. Ясно, что войдя на пикантном «грехи монахов даже в умах…» нельзя не задаться вопросом, что тут происходило? Хотя, я по себе сужу. Может у нашего брата-привратника и любопытство отшиблено вместе с разговорчивостью? После вчерашнего, когда он отчитал меня, пусть и косвенно, не хотелось лезть и выяснять. Позже. Когда отойду от шикарных впечатлений от его нравоучения в совокупности с теми, что произнес Сандо. Моё-то любопытство при мне! Но Лео ничего не спрашивал. Он просто стоял и ждал, когда Хенсок велит ему забрать ведро. Так, а я-то почему до сих пор здесь? Я же готовлю завтрак! - Учитель, я пойду… - Да-да, подожди, пойдете с Лео вместе, вам всё равно по пути, - через минуту управившись с козой, он отпустил нас восвояси и мы, немые и угрюмые, потащились в сторону кухни. - Лео… - начала я, приволакиваясь рядом. Он не тормозил и не оглядывался на меня. – А Джей-Хоуп, ставший формально привратником, он будет нас охранять? Или только в том случае, если ты уйдешь? - Он примется за свои обязанности с этой субботы, - скупо вымолвил молодой человек. - Но в субботу же сбор хурмы? – он пожал плечами. – Ты пойдёшь с нами? Вместо него? - Вряд ли. - Подожди-подожди. Уж не хочешь ли ты сказать, что в субботу ты… уйдешь? – почему-то меня испугала эта мысль. Что бы ни творилось этот месяц в Логе, как бы себя кто ни вел, я всегда знала, что где-то рядом есть Лео, и если что – он подоспеет вовремя, уладит конфликты, его можно позвать и он – Черный плащ! – придёт на помощь. Не потому, что он был круче Хана – я не эксперт, судить в этой области, - а потому, что знал, кто я, и с ним можно быть откровенной. Он затянул с молчанием, и я занервничала. – Ведь не уйдёшь же? Лео! - Мне показалось, - остановился он и, не глядя на меня, а куда-то в бок, робко и чуть неспокойно. – Что ты хочешь, чтобы я ушел, - Я открыла рот. Да ты ж мой проницательный! Возьми с полки пирожок. Но почему я одновременно с этим поняла, что не хочу его ухода именно сейчас? Я-то ещё здесь. И пусть Хенсок «нанял» меня для вытравливания этого вцепившегося в Каясан зверя, но я пришла сюда за разоблачением нарушителя моего покоя, и мне нужен комфорт и безопасность, которые мне создаёт именно этот аскет-отшельник. - Мне… не столь важно, уйдешь ты или нет, - слукавила я, подойдя к нему ближе. Он держал тяжелое ведро на вытянутой вниз руке, но, похоже, его это ничуть не тяготило. – Я просто хочу немного растормошить тебя. Ты… слишком в себе. Грустный и несчастный. А разве веселье плохо для буддиста? - Я не несчастный, - ещё печальнее произнес Лео. Да, именно таким тоном об этом сообщают! Нет, я бы даже не назвала это печалью. Это глубокий и неискоренимый флегматизм, безветрие на эмоциональных полях, неурожай гормонов счастья. Да и некоторых других, судя по всему. - Тогда почему ты не бываешь весёлым? - Бываю. - Я не видела, - упрямо скрестила я руки на груди. Лео развернулся и пошел дальше. Надо было ожидать. Не спорить же он будет. Это невиданная экзотика для нашего тигролюба. Он закончил путь, как обычно, у печки, возле которой развернулся, тряхнув густой челкой темно-блестящих волос. Когда она падала ему на глаза, они выглядели немного загнанными и плутающими. Лео одернул рукава, мелко суетясь вокруг оси, будто подготавливаясь к чему-то. Так водят задом кошки перед прыжком. И вот, оно созрело: - Жизнь не состоит из одного смеха. – выскоблил изнутри себя монах, тотчас придя в смятение, что меня надо обойти и выйти отсюда, но я предусмотрительно перекрыла собой весь промежуток между столом и печью. - Из одного него – нет, но это не значит, что он в ней должен отсутствовать! Чего плохого в том, чтобы расслабиться и пошутить с друзьями? Ты с твоими прежними приятелями болтал, бегал, играл? – молчание. - Ты же запросто можешь сдружиться с кем-то из новичков! Вот, Сандо… Конечно, он тоже не тот, кто склонен к юмору… - Иногда… - тихо пролепетал Лео. Я моментально заткнулась, чтобы не разрушить эту попытку. – Иногда… самую большую боль… причиняют те, кто много смеётся, - Лео посмотрел мне в глаза. Когда он говорил особенно неслышно, его губы сводились в маленький кружочек, почти не размыкаясь. От волнения, он облизал губы, и я почему-то сфокусировала своё внимание на этом. – За своим смехом не видно чужих слёз, - спрятав взгляд и ссутулившись, он шаркнул ногой, намекая, чтобы я отошла. – Поэтому я стараюсь не смеяться. Меня поразило это признание. От затянувшегося родничка до пяточных чакр (и ладно, что таких нет в природе). Просто через всё моё тело прошёл разряд, очередное открытие, принявшееся меня засасывать в пучину восторга этим созданием. Я вновь осознала, что причина идёт откуда-то из раннего детства и прежней жизни, до монастыря, но он говорил и о другом. Он не смеётся, понимая, что на душе многих мальчишек тяжесть и горечь. Он не смеётся, чтобы не оскорбить чужого горя. Он не смеётся, не только потому, что кто-то жестокий, видимо, много смеялся над ним когда-то, но и потому, что ему не хочется быть жестоким самому. «За своим смехом не видно чужих слез» - повторила я про себя и отошла, выпустив Лео. Я подумала, что если бы перед нами была вода, а не пол, он бы по ней пошел*.