Бесконечное лето: Город в заливе

— Ты это предвидел, что ли? — задумчиво спросила Алиса, когда они уже ехали домой — Балалайка любезно предоставила машину. — Этот немецкий дядька, Вайтхенер, который на нас уже давно точил зубы, и жирный обиженный таец — они просто поубивали друг друга в двух шагах от нас. Сразу после того, как ты сказал, что немца нужно отпустить, и Балалайка послушалась. Как ты знал, что все так и будет? Как ты учуял? Близилась полночь, проносившаяся мимо ночная земля была молчалива и печальна. Покинув владения непривычно тихой Балалайки, ребята распрощались с командой «Черной лагуны». Здоровенный, но — по лицу видно — уставший до чертиков Датч ничего такого не сказал, просто схватил Ружичку за плечи, несколько секунд смотрел в его отчего-то напряженное, небритое лицо, потом хлопнул по спине и рассмеялся. — Этот парень — что-то особенное! Только по его милости можно на ровном месте вляпаться в смертельно опасную передрягу — и выпутаться из нее спустя полчаса, не получив ни царапины, да еще и с изрядной прибылью. Редкое умение, берегите его! Бенни прощался с Мику куда эмоциональнее, он, кажется, до сих пор не осознал, как близко был к тому, чтобы не увидеть девушку по эту сторону Стикса больше никогда. Лена с Роком мялись, искоса поглядывая друг на друга, но все в конце концов обошлось хорошо — Рок набрался наглости и все-таки поцеловал девушку в щечку. Та, по своему обыкновению, покраснела как маков цвет, но поцелуй вернула, разошлись довольными, с мечтательным блеском в глазах. Все еще недееспособную Реви Датч подхватил на руки, и она в таком виде «дала пять» всем присутствующим, пожала руку Алисе, а Ружичке — как давным-давно, пять дней назад — снова показала пальцами «викторию». Решили не обниматься — к чему обнимания среди боевых товарищей? Славя демонстративно улыбалась всем, но жать руки, целовать и так далее не стала — Датч был этим, такое впечатление, несколько разочарован. Машина ревела, оставляя позади высохшие асфальтовые заплаты. Роанапур, город в заливе, укладывался спать, не подозревая о решениях, которые были приняты в высоком здании «Отеля Москва». О словах, которые были произнесены и, возможно, попали на благодатную почву и пустили корни в чьих-то головах. Хотя бы так. — Саш? — Алиса обеспокоенно прислонилась к его горячему сухому лбу. Температура… но это ерунда. И не такие трудности переживали — главное, что все живы, и все уже закончилось. — Зло и насилие нестойки и распадаются сами по себе, как только в них пропадает необходимость, — с минуту помолчав, ответил Ружичка. Он, похоже, до сих пор витал где-то в облаках, с момента своей внезапной вспышки там, в «Отеле». — Но теперь есть надежда, что Балалайка сообразит то, что я так старательно пытался ей сказать. Она сама и была главным источником смертей и хаоса в Роанапуре — и стоит только прийти в себя и обратиться к другим средствам убеждения — город из криминальной столицы превратится в обыкновенную портовую провинцию, не слишком законную, но куда более безопасную и управляемую. Надежда слабенькая, конечно. Но иногда это все, что у нас есть. — Ну, а если вдруг что — мы можем ведь и повторно наведаться к ней, ведь так? — напомнила Алиса. Парень только грустно улыбнулся. Домик бабушки Бутракхам, утопающий в темном саду, встретил их тишиной и ароматом орхидей и лотоса, смешанным с запахом давно приготовленной и как следует остывшей еды. — Наконец-то дома! — Алиса плюхнулась на кровать, блаженно раскинув руки и ноги. В соседней комнате шумно и радостно пререкались по поводу спальных мест Мику и Лена, а Славя привычно пыталась их разнять. — Я собираюсь дрыхнуть не меньше шестнадцати часов, и горе тому, кто меня разбудит! У Ружички что-то случилось с лицом, словно оно было ему велико, и никак не подходило, обвисало. — Алис, девчонки, — сказал он внезапно чужим голосом. — Подойдите, пожалуйста, сюда, у нас с вами еще несколько дел, которые нужно закончить. — Очередная страшная тайна из «Совенка», — хмыкнула Алиса, усаживаясь на кровати. — Ладно, давай уже, а то хочется прикрыть глаза минут так на шестьсот. Девушки заняли свои места. Ружичка вытер губы тыльной стороной ладони. — Я ведь, когда три дня назад возвращался сюда после второго нашего успешного задания — помните, с учебной гранатой… а, не помните, я же там один был… словом, когда вы тут устроили вечеринку с Датчем, Реви и прочими — я же тогда с получки купил вам всем подарки. Но вручить их прямо в тот же день не получилось, наутро мы рванули на катер искать сокровища, а потом снова как-то все завертелось — так они тут и пролежали. В общем, похоже, нужное время настало только сейчас. Он пошарил под кроватью и вытащил не особенно и большой мешок. Залез внутрь рукой вслепую. — Брал, честно скажу, не сильно заморачиваясь, руководствовался сугубо рабоче-крестьянской смекалкой и мощным принципом «нравится». Хотя, если подумать, определенный смысл они с тех пор приобрели — безо всякого моего участия, правда. Он растопырил ладонь. На ней лежала огромная морская раковина, переливающаяся всеми цветами радуги. А еще точнее, этими цветами переливался лежащий внутри изумруд. — Ленка… мы с тобой глубоко ныряли, и не всегда то, что находили внизу, в темноте, нам нравилось. Но разве это повод останавливаться? Держи — камешек, я думаю, отлично будет смотреться под твои глаза. Глаза девушки, робко принявшей в руки раковину, сияли куда ярче изумруда. — Мику… — Ружичка держал дивный цветок нежного светлого оттенка, странным образом напоминавшим цвет глаз девушки. — Мы пели разные песни на разных языках — но всегда понимали друг друга. Это волшебный лотос, который никогда не увядает, точно так же, как не может завянуть наша дружба… и ты. — Я… я очень люблю цветы… — прошептала Мику. — Но мне их никогда не дарили, спасибо тебе, Сашка… — Славя… — коробочка была больше и массивнее, по краям шла тонкая резьба, а внутри… — ты не любишь мясо, но обожаешь сладкое, я запомнил. Это буа лои — рисовые шарики в кокосовом молоке — национальное тайское лакомство. Они сладкие, нежные и чуть-чуть, самую малость, солоноватые. Точно как слезы — тебе должно понравиться. — Что случилось с тем человеком, который предлагал заботиться только о себе? — тихо спросила Славя. — Когда ты был настоящим, тогда — или теперь? Ружичка опустил глаза. — Алиска… в старом Сиаме, говорят, делали отличное серебро с травлением. Пришлось побегать, но этой штуке точно больше ста пятидесяти лет, а возможно, и больше двухсот. В любом случае, нам с тобой придется выпить эту чашу до дна. Алиса уставилась на высокий кубок, который, казалось, излучал мягкое серебристое свечение. На стенках вились и сплетались узоры, напоминающие не то растения, не то замысловатый геометрический код, а может, древние письмена, вспыхивающие и гаснущие в неверном сумеречном освещении — тайны древнего Таиланда были для нее тайной за семью печатями. — Спасибо… — растерянно пробормотала она. — Мы… я… как-то не подумала тебе ничего такого подарить. — Да у меня-то подарок уже есть, — пояснил парень. — Лисапет уже в наличии, а я очень давно его хотел. Датч молодчина, не забыл упаковать на крышу машинки, а ребятушки балалайкины тоже не сплоховали, перегрузили. Так что я таперича обратно с подарком, и как раз здесь все отлично. — А с чем тогда «не-отлично»? — вопрос Мику должен был прозвучать шутливо, несерьезно, но что-то сорвалось. Слова повисли в воздухе, тревожа и мешая. Ружичка устало потер глаза. — Пару дней назад мне снился сон… Я его даже не вспомню сейчас, знаю только, что проснулся с ощущением того, что едва не совершил какую-то ужасную ошибку, за последствия которой мог бы потом еще долго расплачиваться. И на душе было такое смешанное чувство — тяжесть от того, что чуть было не совершил, и облегчение оттого, что все обошлось. Он посмотрел пустым взглядом перед собой. — Это была та ночь, когда я изменил тебе, Аля. Сон оказался ложным. Мику с Леной переглянулись ошеломленно, наивные души. Алиса вспыхнула, как лампа в комнате для проявки фотографий. Славя вздохнула — долго, укоризненно. — Разве обязательно было снова все это пере… — Обязательно, — отрезал парень. В голосе его не было злости или гнева, но там было кое-что похуже — плотная, могильная уверенность в собственной правоте, и еще тупое упрямство локомотива, который прет вперед, не считаясь с препятствиями — такова его нечеловеческая, машинная сила. — Можно долго молчать, и застенчиво улыбаться, и читать стихи на закате, но это ни на шаг не приближает нас к решению проблемы. — Проблемы? — тихо сказала Славя, но ее не услышали. — За всей этой внешней мишурой, и всей этой важностью нашей секретной миссии, и всеми этими прекрасными новыми способностями, я как-то проглядел и перестал замечать главное. Тебя, меня — нас. Я забыл, что такое друзья, как можно с ними поступать, и как — нет. Я… видел цель и считал, что к ней нужно дойти любыми средствами, а остальное приложится само собой. Я потерял путь. Я ошибался. — Саш, я тебя не обвиняю, — покачала головой Алиса. — То, что случилось, оно, ну… — Я взрослый человек, — прервал ее Ружичка. — И в состоянии обвинить себя сам, когда вижу, что облажался. Но я конструктивен, и способен не только посыпать голову пеплом, но и наметить и осуществить решение проблемы имеющимися средствами. В общем, мне придется уйти. — Что? — Лена очнулась первой, убаюканная покаянными речами. — Как уйти? Куда уйти? — Мне снятся сны, — парень выглядел очень усталым, слова падали тяжелыми солеными каплями. — Где я на войне. По-прежнему там, у себя — дома. Где я нужен, где меня ждут, где просят прийти — и не могут дождаться. Там остались дорогие мне люди, и они сейчас страдают. Там… там сейчас очень плохо. Я долго не мог понять, что означают все эти видения, но все оказалось очень просто. Я должен вернуться. — Должен, значит? — перемена, произошедшая с Алисой, была разительной. — А здесь ты, получается, не нужен? Здесь твоя помощь не требуется? Дорогих тебе людей не проживает? — Ты говорил, что никогда не сможешь оставить… нас. — Славя медленно покачала головой. — Девчонки… — Ружичка помотал отяжелевшей головой, но держал ее высоко. — Вы думаете, для меня это просто? Думаете, у меня не рвется сейчас душа, не болит сердце? Я не могу вас бросить… но должен это сделать, потому что логика — жестокая тварь, а она говорит, что ваши шансы на выживание без меня куда выше, чем… чем тех, кто остался там. На войне. — Какая вообще война, о чем ты? — Мику старалась быть разумной. — Я не очень-то слежу за новостями, но ведь говорят, что… словом, у вас там заключили перемирие, войны больше нет, все потихоньку налаживается… — Ага, конечно, — парень согласно покивал головой, но застывшая усмешка говорила обратное. — Мирный процесс идет вовсю, в отдельные дни люди гибнут десятками. Знаете, чем сейчас пахнет летняя степь? Нет, не травами, не пыльными иссушенными листьями, не коровьим пометом и не пряной цветочной пыльцой, на которую у меня аллергия. Она пахнет огнем, нагретой сталью и сгоревшим топливом, и черные следы танков, пересекающие выжженные просторы, выглядят математическими знаками равенства. И никому уже не нужны аргументы за и против, все слова давно сказаны, и ту ненависть, которая сейчас живет в людях, не исцелить никакими словами политиков в красивых костюмах. Все готово: заправлены пулеметные ленты, топливо переливается через края баков, а аптечки доверху забиты кровоостанавливающим и обеззараживающим. И если не вмешаться, через несколько дней мясорубка заработает в полную силу. А то и случится что похуже. Он говорил, и перед глазами возникали горячие блекло-желтые степи, наполненные стрекотом кузнечиков, шорохом ветра и тяжелым грохотом бронетехники, выходящей на позиции. Раскаленный шар солнца сверху обрушивал потоки жары на сухие поля, по которым двигались редкие цепи пехоты. — Мы отправимся с тобой, — решила Алиса. — Сегодня, сейчас — чем не решение. Что нам тут, вечно куковать? Пошалили — и будет, пора сменить обстановку. — Нет. То есть поначалу все, конечно, будет — лучше не бывает, как мечталось, но потом приступы начнутся по новой, и я снова потеряю контроль, и… нет, такого не должно случиться, одного раза мне хватило с избытком, это было… очень странно. Да и не хочу устраивать из родного города испытательный полигон для наших способностей — будто мало ему еще досталось… Ружичка тряхнул головой, отбрасывая воспоминания. — Аля, девчонки — не будем затягивать этот неудобный момент. Решение принято, обжалованию не подлежит, на дорожку мы уже посидели, так что готов услышать только какое-нибудь толковое прощальное напутствие — и все. — Люблю… Слово упало в пустоту, его никто не подхватил и не ответил, и было даже непонятно, само оно сорвалось с чьих-то губ, или это было искусной иллюзией. Ружичка поднялся, зачем-то поглядел на часы, глубоко выдохнул и попытался улыбнуться, но выходило плохо, и он оставил попытки. — Наше бесконечное лето закончилось, девчонки, — сказал он просто. — Надеюсь, увидимся. Надеюсь, вы меня поймете. И исчез. Воздух с шорохом заполнил освободившееся пространство, Алисе показалось — или не показалось? — что по комнате разнесся слабый лекарственный запах. — Черт! — девушка вскочила, сжимая кулаки. — Как он мог! Как так вообще можно! Мы же… Я же… Он… Дурак! Она чувствовала себя обманутой. Лена сидела молча, вертя в руках подаренную раковину, Мику растерянно хлопала глазами, Славя каким-то дерганым движением провела ладонью по щеке и отвернулась, с преувеличенным вниманием рассматривая едва видневшийся за темным окном сад. Щелкнуло и зашипело, включившись, радио на стене. Девушки разом вздрогнули, но это была всего лишь музыка. Всегдашняя музыка, она сопровождала их, кажется, все время и звучала даже теперь, когда путешествие подошло к концу. Еле слышно подыгрывала гитара, и чей-то негромкий голос проговаривал, не вполне следуя ритму, простые, незамысловатые строки. Три недели воевал Против собственной души, Три недели пропадал В зачарованной глуши. Три недели сочинял Непридуманный рассказ Про капризную судьбу, Да про каждого из нас. Загадал, что будет дождь, И тогда ты все поймешь, Только в небе пустота, Глухота да маета. Переделанная жизнь, Переписанный куплет, Все по полкам разложил — Счастье есть, а смысла нет. Алиса бессильно опустилась на кровать — ноги не держали, нос, кажется, распух и то и дело грозил потечь, в глазах по непонятным причинам все двоилось и щипало, словно в них попали теплые морские брызги. Вспомнились его спокойное лицо, когда Ружичка, не сомневаясь ни секунды, шагнул навстречу пулям рейдеров, чтобы закрыть, чтобы отвести опасность от своих; и то, как он иногда начинал прихрамывать в минуты волнения и, забываясь, морщиться; и задавленная глубокая боль в глазах, когда он рассказывал об аде, в который превратилась родная земля. Наверное, все же что-то было в этой его непреклонной убежденности, в отчаянной вере в то, что брошенным, умирающим, одураченным людям еще можно помочь, не убивая, спасти, не раня. Что-то, что заставило его отказывающий мозг сделать так, что человеческая мысль и надежда оказались сильнее слепой жажды разрушения, черной тучей закрывшей горизонт. Что-то было в этом, простое и мощное, то, чего она не умела и не могла понять. И никогда уже она не услышит его насмешливого голоса… Сердце пропустило удар один раз, другой — что это было, неужели та самая, многажды описанная поэтами любовь? Истинная, горячая, настоящая? Если да, то она не хотела ее, не хотела такую. Почему все получилось, почему вышло именно так — и что им, четырем растерянным дурочкам, теперь делать? Не было ответа. Послышался негромкий хлопок, уши слегка заложило. Кто-то сдавленно ахнул. Алиса обернулась. Посреди комнаты стоял, по своему обыкновению, ухмыляясь, Ружичка. Вот только Алиса его едва узнала. На голове больше не было смешной марлевой повязки, в коротко остриженных волосах поблескивала седина, с правого виска спускался длинный изогнутый рубец, а кожа была покрыта темным загаром — не от солярия или морского отдыха, а такого, какой бывает, если много времени проводишь в поле за работой. Сильные, жилистые руки, разведенные в стороны, как бы обнимая, были перечеркнуты белой паутиной шрамов, словно стрелками на полевой карте, указывающими направление удара. Но это был он. И он улыбался. А рядом, чуть приподняв кулаки, будто защищаясь, стояла смутно знакомая синеглазая девчонка лет пятнадцати с ярко-рыжими волосами, одетая в джинсовые шорты и заношенную красную майку. Ружичка с видимым удовольствием оглядел эффект от своего появления. — Ну что, красавицы! — сказал он весело. — Соскучились, небось? По глазам вижу, соскучились. А я тут, кажется, научился путешествовать во времени! КОНЕЦ. 13.01.2015 — 12.09.2015