Когда Ято болеет, с ней лучше не шутить.

— Блин, Кагура, сама же говорила, что не болеешь… – вздохнул Саката и положил на лоб рыжеволосой влажное полотенце. — Иногда бывает… – с трудом, но сказала. — Погоди, я за лекарствами. — Ага… Ято заснула. Температура была очень высокая, а когда она у неё поднималась… девочка становилась сама не своя. Но об этом никто не знал, раньше такого не случалось. Гин зашёл в свою комнату, где нагло развалилась его подчинённая и, взяв стакан воды, достал таблетку. — Выпей, дурёха. – протянул. Девочка послушно выполнила его просьбу и осушила стакан с водой, предварительно положив на язык зеленоватую таблетку. "Бее, ну и гадость, ару. Вот делали бы таблетки со вкусом суконбу… " — Я тогда на диване сегодня посплю, а то буду тебе мешать отдыхать. – развернулся, но тоненькая, хоть и не слабая ручка схватила мужчину за рукав кимоно. — Гинтоки–сан, останьтесь со мной… — Эй, ты чего? С чего вдруг так формально? Это алкоголь на тебя так влияет? — Гинтоки–сан… – произнесла по слогам рыженькая и вылезла из под одеяла, неуклюже встав на ноги, немного покачиваясь. Затем произошло нечто очень странное, резкое и неожиданное. Синеглазка толкнула своего босса на его же футон, подставив под его ногу свою, Саката упал. — Ой–ой, девочка, алкоголь действительно дурно на тебя влияет! Запрещаю тебе пить! (Напоминаю, Ято ничего не пила, особенно алкогольного, просто заболела). — Но, Гинтоки–сама… — Слезь с меня, дурёха! — Накажите меня? — Слушай… да, да! Я накажу тебя! Свяжу по руками и ногам и брошу в шкаф, и больше ты оттуда никогда не вылезешь! – попытался столкнуть с себя девчонку, которая уже стала расстёгивать верхнюю часть светло–жёлтенькой пижамки с розовато–бежевыми кроликами. — слышишь? Ни–ког–да! – попытка оказалась неудачной, ибо Ято – это Ято, а как известно, человека в силе они превосходят, особенно под градусом… Кагура расстегнула пижаму до конца, однако не сняла, а принялась за одежду Сакаты. Вот сейчас ему действительно стало страшно… так, как никогда ещё не было. О–очень страшно. — А… К…кагура… чан? – с надеждой произнёс он, но его губы закрыли, не давая сказать ни слова. Закрыли губами и проникли языком внутрь. "Слишком горячая… какая у неё температура?" Мужчина хорошо понимал, что перед ним его подчинённая, маленькая, несовершеннолетняя, беззащитная миленькая девочка. (То, что эта "беззащитная миленькая девочка" и спокойно может грохнуть здорового мужика, да и не одного, то что характер у неё, как у пацана, то, что это не девочка, а просто Ятовская девища, мы просто пропустим). В его мыслях не было ничего такого, никаких шуры–мур, но под такой настойчивостью… что будет, если он не сдержится? Ничего. Он не навредит ей, он ведь заботится об этом прожорливом монстре, не причинит вреда или боли. Никогда. — Ой, Кагура, прекрати. – предупредил Гинтоки. — Ну Гин–тян… – вновь впилась обжигающим поцелуем в его сухие, тонкие и бледные губы. Формальность пропала. Бешеный и безумный танец языков, больше похожий на битву, страстное, но в то же время нежное касание губ… всё это прекратилось. Кагура отрубилась, оставив бедного Сакату в небольшом шоке от случившегося, и обмякла, уткнувшись немного вздёрнутым носиком в грудь серебряноволосого мужчины. Саката легонько приобнял её и медленно лёг на футон. Задумчиво посмотрев на чёрный от ночной тьмы потолок, он заснул, желая забыть о том, что только что произошло, а ещё больше он хотел, чтобы эта "девочка под градусом" тоже ничего не запомнила. Эх, весеннее тёплое утро, на улице проходили весело болтавшие люди, одиночки, влюблённые пары, старички, вспоминавшие о былых годах, смотря на весёлых детей, которых прозвали "утренними пташками", собаки, даже пушистый чёрный котик с ярко–зелёными большими глазами. Квартал Кабуки цвёл жизнью, а ведь сейчас только утро. Днём начнутся споры у прилавков, Сого Окита пройдёт мимо кондитерской и купит для Хиджикаты–ск… сана тортик, даже польёт его майонезом, чтобы скрыть соус табаско, который "так любит эту красную, обжигающую горло и язык, жидкость" ах, крепись замкомандующий Шинсенгуми, тебя ждёт ещё безграничное число выстрелов из базуки, каждый может тебя убить или хотя бы ранить, но тебе, как обычно, повезёт и ты будешь обвинять командира первого отряда... Отаэ пройдёт, чтобы купить яиц для своей "чудо-яичницы", чтобы порадовать своего братика и Кьюбей чёрной материей. Кондо будет за ней следить… мимопроходящие люди будут удивлятся: "а почему на дереве сидит горилла и выслеживает эту милую девушку? ". Многое будет происходить… и грустного, и весёлого, даже страшного, но, надеемся, этого не произойдёт и все будут лишь веселиться, улыбаться, радоваться жизни… В Ёродзуе же сейчас тихо(пока что!) Это "пока что" разрушилось тогда, когда проснулось рыжее бедствие. Следом проснулся бедняга с огромной шишкой на голове, которую так любезно подарила ему юная Ято с утра пораньше. Чувствовал Саката себя плохо… очень плохо, будто похмелье захватило в свои сети. Ох, как бы многие хотели, чтобы всегда находились ножницы и резали бы эту паутину паука по имени Похмелье, ох как хотели бы… — Какого чёрта ты творишь, ару?! – взбесилась Кагура, поднявшись. – что ты делал с моим невинным телом?! — О чём ты, дура? – почесал затылок, путая пальцы в кудрях. — О..о чём? – лицо её было красное, словно спелый помидор. – а о том, что я просыпаюсь на… на… на полуголом Гин–сане, ару, а у меня растёгнута рубашка! А ведь это моя любимая, с кроликами! И тут в кучерявой голове всплыли воспоминания. Круговорот того, что произошло вчера, но этот бесконечный круг мыслей разорвал "а… а… апчхуй!" — Гин–чан? – злость как рукой сняло, появилось любопытство. – заболел что ли? Ну ты даёшь, Гин–тян. "А она выглядит вполне здоровой, даже чересчур". — Ой–ой, и по чьей же вине меня теперь будет мутить, как ужаленную в полосатую жопу пчелу? – с улыбкой вздохнул Саката Гинтоки. Было немного неприятно, что она ничего не помнила, но это к лучшему... … так ведь?…