Сказка крёстного отца

      ― Я слышал, что ты женил моего разжалованного сына, ― сидя за бокалом бренди в мастерской обратился к своему двоюродному брату Кристофор Захариус Дроссельмейер.       ― Да, причём в таком молодом возрасте и на девице из такой знатной, богатой семьи, ― ответил гордо ему Христиан, поставив перед гостем на стол вазу с вялеными фруктами и себя тоже не забыв побаловать благородным золотистым напитком в хрустальном бокале.       ― Ну ты прохвост и выдумщик, старина Христиан! Нигде не пропадёшь! Это же надо бы придумать всё эту историю с Щелкунчиком, напугать хозяев дома надрессированными мышами. И при этом рассчитать, что воображение девочки дополнит всё остальное! Гениально, старина… И самое интересное, что всю эту историю ты умудрился аналогично внушить и моему сыну!       ― Ганс и Мари одинакового склада и возраста, очень чувствительны к самым разным явлениям. Они чутки и очень подвержены внушению, но только в том случае, если подыгрывать прямиком их воображению. Но так или иначе, они подошли друг другу, и они счастливы, разве это не редкость даже для подобного сватанья?       ― Умно, брат, умно. Даже мне ― искусному кукольнику, не продумать всё настолько тонко. Однако ты хитро воспользовался своим положением крёстного, ведь только близкому человеку дети так могли довериться. Это даёт мне подозрения, что ты слишком ловок и хитёр даже для своего нынешнего статуса старшего советника суда.       ― Это не повлияло на суть, я мог всё это провернуть с таким же успехом будучи даже просто другом семьи. Просто так совпало, что подходящая невеста оказалась именно в семье Штальбаумов, именно в наиболее подходящем возрасте и с идеальнейшим характером и темпераментом. Будь иначе ― я бы не пошёл на риск.       ― Но госпожа Штальбаум под конец чуть не раскусила вас, не так ли?       ― Она проворная женщина и могла разрушить всё. Мне пришлось некоторые порывы маленькой Мари урезонить, объявив всю рассказанною мной историю чушью, а коронки, выдаваемые за короны мышиного короля, назвать старым всеми забытым моим подарком Мари. И даже настроить против её затей Фритца. Иначе, милая Мари выдала бы меня с потрохами и не только мне, но и моему племяннику не разрешили бы с ней видеться, под предлогом, что я засоряю впечатлительной девочке голову. Но, благо всё обошлось. Приходилось и создавать ситуации ранее, что бы она пожертвовала чем-нибудь ради своего Щелкунчика, ведь любовь часто и строится из каких-нибудь жертв и от этого только крепнет. Я терпеливо ждал, когда Мари признается символическому Щелкунчику-Гансу в любви, и вот… будто всё сложилось само собой и большей частью из благородства двух сердец, иначе ни одни мои иллюзии и чудеса бы не сработали.       Христиан Дроссельмейер украдкой глянул на настоящего старого Щелкунчика, стоявшего всё с той же непропорциональной головой, тонкими ножками и ручками на каминной полке. Вот и лелеянный мягкостью девичьих рук лиловый с позолотой мундир и сапожки, которые маршировали по ковру гостиной комнаты рядом с Мари. И ленточка заботливо повязанная ей на игрушку, когда Щелкунчик был ранен и оставил в знак признательности и симпатии ленточку при себе. И особое выражение Щелкунчика, которым он смотрел на неё и жалобно и добро, то умиляя, то пугая, оно самое, с которого у него и Мари началось знакомство.       ― Да. И ещё какие чудеса. Из грязи - в князи, разжалованный королевский часовщик и неизвестный кукольник теперь стали аристократами. Разве не это предсказывал нам друг ― королевский звездочёт? ― подметил немного охмелевший Христофор.       ― Да, именно это. Но в своём рассказе про Щелкунчика, я возвёл этот скромный статус до статуса принца. Ведь каждая девочка хочет быть принцессой своего принца в независимости от своего нынешнего статуса. И я позволил им быть принцем и принцессой. На то я и крёстный отец. Ведь не каждый отец при всей любви к чадам такое сможет?