Я вернусь 1. Ожидание и надежды.

Ночь вступила в свои права рано, еще не минуло девяти вечера, а на улице уже включились фонари, отбрасывая рыже-желтые тени на дома. В их круглых и ярко очерченных направленным светом пятачках часто мелькали прохожие, но все они были разные и одинаковые одновременно. Альфы и омеги, а может и фаренти*, ходили по промозглым сырым улицам, хлюпая по лужам зимними ботинками и оскальзываясь на грязной коричневой жиже, в которую превратился свежевыпавший снег из-за мокрого дождя и плюсовой температуры. Они шли по мощеной каменной мозаикой дорожке, проложенной посредине дворика, мимо узкого ответвления, отходящего к отдельно стоящей многоэтажке, забирая надежду на встречу у выглядывающего в окно мужчины. Темноволосый мужчина тридцати семи лет, подтянутый и довольно эффектный, с карими глазами, уже три недели готовил ужин на двоих, ждал до восьми часов и зажигал свечи. Иногда он сьедал одну порцию в одиночестве, а иногда он убирал ужин в холодильник, так и не притронувшись к нему, выпивал стакан чая и сидел у окна, пока не засыпал в кресле или на подоконнике. Он вглядывался в темноту, вздрагивая каждый раз, когда в свете фонаря мелькала худощавая фигура в глубоко надвинутом капюшоне, быстро пересекающая двор по дорожке, ведущей к его дому. Каждый раз он вслушивался в тишину квартиры в ожидании резкой трели звонка, и как всегда не дожидался. Он ходил из угла в угол и ничего ему не было нужно. Сначала он пытался занять себя компьютером, телевизором или книжкой, но каждый раз ловил себя на том, что снова смотрит в одну точку и вспоминает странные фиалковые глаза, шаловливую улыбку и тонкие чуткие пальцы, чуть вздернутый курносый носик и тонкую талию. Ему не хватало маленьких ботинок или кроссовок, разбросанных по всему коридору, о которые сам мужчина часто спотыкался в темноте и которые никогда не стояли на одном месте, как будто мигрируя под ноги бедным проходящим мимо людям. Вот и сейчас он понял, что уже минут пять сидит и смотрит в стену, изучая опыстылевший за три недели рисунок на обоях. Альфа, а это был альфа, посмотрел на улицу и вздрогнул от неожиданности. На узкой дорожке в две плитки стоял мужчина, среднего роста, в черных высоких ботинках на толстой подошве, в брюках цвета хаки и черной куртке-парке с надвинутым на глаза капюшоном. Его лица видно не было, но альфе казалось, что алые губы сейчас раздвигает улыбка, а фиалковые глаза светятся от счастья. Соскочив с подоконника, мужчина заметил, что все это время он сидел в темноте, свет был ему просто не нужен. Он быстро дошел до входной двери, сшибая все углы в квартире и распахнув ее, выскочил на улицу в чем был. Легкие спортивные брюки и футболка, а также домашние шлепки не были пригодны для быстрого спуска по ступенькам крутой лестницы, но мужчина, игнорируя лифт, который уже кто-то вызвал с первого этажа, побежал со своего пятого вниз. Вырвавшись на свежий воздух, мужчина задохнулся холодными потоками ветра и... увидел пустой унылый двор. Прохожие именно сегодня обходили его стороной, а мерно покачивающийся на ветру фонарь скрипел жалобно и не слишком громко. Чуть постояв, альфа понял, что продрог, а тапочки впитали в себя столько воды, сколько не смогла бы вместить в себя маленькая угловая раковина в его квартирке, в ванной. Вздохнув, мужчина развернулся и медленно побрел домой, ежась от пронизывающего холода и влаги. У распахнутой двери на своем этаже он чуть приостановился и посмотрел вниз. Лестница подьезда ответила ему тишиной и... темнотой. Внезапной темнотой и теплом от чуть согревшихся ладоней. Сзади к спине прижалось что-то большое и мокрое, а мягкий шепот на ушко заставил биться сердце в несколько раз быстрее. - Угадай, кто? Сердце бьется чаще и чаще, и вот щеки касаются нежные губы, проводят легкими касаниями поцелуев линию до ушка и чуть прикусывают, но не зубами, нет, а только краешками губ. Ноги подкашиваются и, сделав резкий рывок, альфа поворачивается в кольце нежных рук. Его омега наконец вернулся. Уставший, с синяками под глазами и сходяшей гематомой на скуле. Если тщательно его осмотреть, а альфа это сделает сразу, как накормит своего любимого ужином в ванне, пока будет купать как маленького, смывая пот и усталось, а потом и в постели, когда будет убаюкивать, то сможет найти еще множество синяков и царапин, а возможно и что похлеще на белой нежной коже любимого. Взяв в руки ладошки омеги, альфа посмотрел в его глаза, целуя самые кончики пальчиков, уже не чувствуя холода подьездной клетки, он смотрел в глубокие любимые глаза и тихим шепотом задавал все тот же вопрос, ответ на который давно уже знал. - Эвон, ты останешься? Ты больше не уедешь? Омега же смотрит на альфу влюбленным взглядом и, чуть улыбаясь, отвечает: - Крис, я люблю тебя, но и работу тоже люблю. Я не смогу все бросить, но я клянусь, что я всегда вернусь. И альфа снова смирится, заведет свое чудо в квартиру и накормит вкусным ужином, после которого будет купать свое сокровище и обрабатывать его ранения, ворча себе под нос ругательства. И он никогда не узнает, что в эту вылазку Эван мог умереть раз пятнадцать, он никогда не узнает, что Эван спас друга, вытащив его из под обстрела на себе, и уж точно не узнает, что взрыв шумовой гранаты на время оглушил омегу на одно ухо и сейчас он почти глухой. Хорошо, что на время. Хорошо, что жив. - Хорошо, что ты вернулся. Альфа говорил тихо, шепотом, себе под нос. Так, чтобы не разбудить уснувшего вымотанного худого омегу. Своего омегу, по которому он безумно соскучился.