Паутина Белого Паука. Источник.

Горячее дыхание, влажность рта и твердость клыков на коже – вот, что первым ощутила Ева. Знакомый с детства нежный аромат родной плоти, пронизанный резкими, сладковатыми нотами страха, и жар зовущей его крови – вот то, что первым почувствовал Исаия. Ощущения были настолько сильными и яркими, что их можно было сравнить с дурманом опьянения. Исаия отчетливо слышал, как лихорадочно билось сердце сестры, как гудело напряжением ее тело от желания защитить себя, не дать ранить. Ева отчаянно с собой боролась ради него, и парень не смел испытывать ее стойкость и дальше. Как он и думал, клыки вошли в нежную плоть плавно, встретив слабое сопротивление лишь в самом начале. Ева вздрогнула всем телом, но руку так и не отняла, только задышала чаще и громче. Исаия хотел бы ее успокоить, но тут кровь хлынула ему в рот, и все мысли вылетели из головы. Он гадал, какой она окажется на вкус. Будет ли все отдавать медью, или мистическим образом обретет сладость, без которой вампиры не мыслят своего существования. Все оказалось проще и сложнее: это была все та же кровь, густая и теплая, с тем же железным, солоноватым привкусом, но… Как описать неописуемое? Как назвать то чувство, когда ты вдруг понимаешь, что все это время умирал от жажды, медленно высыхая и истаивая? Ты не знал, что значит дождь, что значит вода в пустыне, и потому не мог и представить себе, что значит вдруг ее утолить – полно и во всех смыслах. Ева наблюдала, как Исаия, удерживая ее руку за кисть, несколько раз сглотнул, как попытался разжать челюсть и убрать из ладони клыки, и не смог – слишком много мяса он захватил, чтобы пить, держа зубы на расстоянии. Любое его движение посылало в руку девушки импульсы боли. Кончики пальцев начинали неметь, но Ева боялась пошевелиться и усилить болевые ощущения. Боль все нарастала и нарастала, вот-вот она хотела уже остановить его, но вдруг его язык стал скользить от одной ранки к другой, слизывая кровь, не давая ранкам закрыться. И что-то было в этом, что-то будоражащее, что-то томительное, что-то греховное, что-то… Боль уступила место другому чувству, и Ева тихо ахнула. Исаия поднял на нее затуманенные глаза, и голод во взгляде заставил ее внутренности съежиться, но не от страха – от предвкушения. «Дура!» - обругала себя Ева. Что только в голову взбрело? Она закрыла глаза, чтобы не видеть лица брата, чтобы скрыть от него собственные, далекие от нормальных, мысли. Господи, как стыдно. Это же Исаия! Ее старший брат-зануда. Ну, не могла она… не могла она вдруг захотеть его! Накативший от непонимания ужас накрыл собой возбуждение, вырвав из Евы панические слова: - Х-хватит! Хватит, Исаия, - он не отпускал, и ей пришлось хлопнуть его по макушке свободной рукой: – Хватит! Пожалуйста! Томительные мгновения она думала, что Исаия ее проигнорирует, охваченный новыми ощущениями. Но он услышал. И замер. Мучительно медленно, безумно неохотно он разжал зубы, отпустил руку сестры и повалился на пол, словно ноги его не держали. Закрытые веки трепетали, ноздри жадно раздувались. Лениво облизывая окровавленный рот, ее строгий, всегда такой важный Исаия напоминал налакавшегося валерьянки кота, млеющего в полнейшей нирване. Еве от подобного зрелища сделалось дурно. Зажав здоровой рукой кровоточащую ладонь, она, тихо обмирая от ужаса, переползла через подлокотник, как можно далеко обошла своего брата и убежала на кухню, но только за тем, чтобы столкнуться со вторым близнецом, неестественно застывшим на самом пороге. Застигнутая врасплох, Ева взвизгнула. Илья перехватил ее за предплечья, не позволив отпрянуть. - Отпусти! Отпусти меня! Парень рухнул на колени и, повалив сестру на спину, оказался сверху. Лицо его побледнело, обострилось, и даже если бы он сейчас совладал с жаждой, пробужденной запахом крови, то все равно не смог бы описать ей то жуткое чувство пустоты и неясной, голодной тоски. - Нет, подожди… Челюсти свело судорогой, и Илья, не слыша уже никаких возражений, впился зубами в открытую рану. Ева вскрикнула под ним, дернулась всем телом от новой вспышки боли, туго переплетенной с чем-то иным, ей непонятным, но чудовищно приятным. Томительное возбуждение электрическим разрядом прошило каждый ее мускул, расслабив, подготовив к тому, чего просто не должно было быть между кровными родственниками. Илья разомкнул зубы и принялся лизать рану, время от времени вбирая кровь губами. Так ребенок слизывает тающее на солнцепеке мороженое – быстро, чтобы не упустить ни капли, пачкая рот и приходя от этого еще в больший восторг. Ева металась под ним, разрываясь между вопящим разумом и блаженствующим телом. Что делать? Куда деваться? И так ли все это важно, чтобы сопротивляться? Вот почему люди подсаживаются на вампирский укус. Он нес оргазм в чистом виде, обращая боль в острое удовольствие. Ева вспомнила, как по телевизору говорили, что все дело в их слюне. Да, это все ненастоящее. Просто наркотик в слюне. Просто… ох, господи! Она дрожала, тело пылало от того, что должно быть… должно быть обязательно. Так легко потеряться в ощущениях его рта на ее ладони, его руки, выписывающей круговые узоры на голой коже ее живота. Его рот, его руки… Илья. Брат. Тяжело дыша, Ева пальцами вцепилась ему повыше кисти, пытаясь убрать от себя его руку. Но Илия лишь сильнее вжался в нее бедрами. - Илья, - прошептала девушка, не доверяя собственному голосу, - отпусти, Илья. Я не твоя подружка, дурак. Он не слышал, продолжая ласкать ее рану языком и губами. Он пил ее, закрыв глаза, словно не желал пробуждаться. - Мне больно! – соврала Ева отчаянно. Потому что ей было хорошо. Слишком хорошо, чтобы верить этому ощущению. Так вампиры выпивали своих жертв до смерти. – Ты убьешь меня! Она стукнула его, но не причинила ни малейшего дискомфорта – слишком неудобно было бить из той позы, в которой она находилась. В какой-то момент ее крик достиг Исаии. Вынырнувший из блаженной нёги, он влетел на кухню, но от увиденного застыл, потеряв дар речи. Его сестра вскрикивала и, глотая слезы, вырывалась, как могла, а брат… Сначала Исаия решил, что Илья, рехнувшись, насилует Еву – слишком характерные движения бедрами тот совершал. Но, к счастью, даже несмотря на задранный подол девичьего сарафана, Илья всего лишь кормился. Одной рукой он удерживал ладонь Евы, из которой брал кровь, а другой… какого черта он ее там лапает!? Илья вылизывал ладонь Евы, когда Исаия одним рывком стащил его с сестры и отшвырнул в сторону. Тот немедленно вскочил на ноги и, оскалив окровавленный рот, утробно зарычал, как рычат крупные хищники из семейства кошачьих. Исаия загородил собой Еву, оскалившись в ответ. - Хватит! – и звук, что раздался из вроде бы человеческого горла, больше всего напоминал низкий, утробный рык зверя. Илья застыл. Он видел, как зрачки в глазах брата уменьшились до едва различимых точек, и радужки, казалось, вспыхнули мрачным, серым огнем. Илья сделал шаг к нему, и Исаия вновь рыкнул – сердито, зло, требовательно. Долгие секунды они смотрели друг на друга, пока Илья не отступил, опустив голову. Рассудок возвращался к нему урывками, скомканными фрагментами полузабытой мозаики. В оглушающей тишине Ева поднялась на ноги за спиной Исаии и, пошатываясь, убежала в ванную – в ужасе перед тем, во что превратила собственных братьев. - Ты облажался, - констатировал Исаия, проводив сестру обеспокоенным взглядом. - С чего бы? – недружелюбно отозвался Илия, но клыки больше не скалил. - Придурок, - процедил старший брат, - ты что с ней сделать собирался? Илья с возмущением открыл рот, но остановился на половине движения, пальцами собрал с лица кровь и ошалело на нее уставился. Сглотнув, он поднес ладонь к носу и глубоко вдохнул запах крови. Выдох вышел прерывистым. - Это было… - Да, - подтвердил Исаия, хорошо понимая, что у брата все равно не найдется подходящих слов. – Это и значит быть такими, как они. Илья рассеянно кивнул и вдруг вскинул голову, вытаращившись на близнеца: - Ева… я же ее… - Ты ее перепугал. - Нет! То есть, да, но не только это. Ты разве ее не… - Что? - Нет. Ничего.