Я самовлюблённый... Нарцисс?.. Индюк?.. Нет, всё же Бог!

      «Ох, какое чудесное утро! Ничего мне его не испортит, я прям так и чувствую, что сейчас встану, приму ванну, намажусь „INDEFINIE White Bouquet Body Milk“, которое окутает благоухающим букетным ароматом меня с головы до самых кончиков пальцев, а потом я пойду к своим красавицам…»       Именно так наивно думал я, нежась в своей тёплой постели на шёлковых простынях, пока какой-то назойливый лучик солнца упорно пытался залезть мне прямиком в глаз. Вспомнив, что на сегодня у меня намечены грандиозные планы, я шумно выдохнул и поднялся с постели, чтобы подойти к окну и раздвинуть тяжёлые атласные шторы, которые превосходно помогали мне неоднократно прятать девушек от разъярённой матушки.       Вдохнув побольше свежего воздуха Конохи, я наконец-то разлепил глаза. К моему глубочайшему сожалению, увидеть мне пришлось всё тот же квартал Учиха, которым мне придётся совсем скоро управлять. И всё вроде бы хорошо, мне грех жаловаться, мы своеобразная элита, даже круче, чем АНБУ! Мы — охранники правопорядка деревни, полиция… и один-единственный большой беспорядок — самый настоящий квартал Красных фонарей, выкупающий у разных стран прекраснейших девушек и продающий их услуги всему нашему миру.       «Зато у нас есть связи и ниточки управления», — подумав, улыбнулся я, произнеся уже вслух:       — Коноха, с новыми сутками! Учиха Саске проснулся! — Последняя фраза была произнесена слишком уж громко…       — Саске-кун! — сразу же послышалось со всех сторон после характерного звука для распахивания окон.        — Дерьмо, — выругался я, задёргивая поскорее шторы.       «Если меня увидят заспанным и не причёсанным, то в лучшем случае я потеряю около трети своих поклонниц, а мне это не надо. Или надо? — задумался я, медленно бредя к своему личному раю в этом доме, к моей ванной комнате. — Не знаю… Блин! Задолбало меня всё! Достало! — я как-то не совсем удачно пнул валявшиеся на полу носки и ударился мизинчиком о тумбочку. — Блядь! Понаставили тут всякой всячины, а моему бедному тельцу страдать теперь!» — мысленно выругался я, стараясь не раскрыть рот, чтобы все мои мысли не услышала добрая половина родственничков, а главное — мои домочадцы.       Оглянувшись и убедившись, что за мной никого нет, я направил чакру в ладонь и крутанул ручку сначала вправо, а потом влево. Послышался глухой щелчок, я выдохнул и быстро зашёл в самое святое место на земле — свою особую ванную, превращённую в своеобразный алтарь со своей богиней и жертвоприношениями ей.       Только здесь я мог быть самим собой, только здесь я чувствовал себя в безопасности. Только здесь я мог полностью расслабиться и наслаждаться своим существованием, ведь наслаждаться жизнью мне не давал один-единственный факт. Неразделённая любовь.       — Да, Хината-сама, я снова пришёл к тебе жаловаться на свою жестокую жизнь, осточертевшую судьбу и недовольство самим собой, — горестно кивнул я статуе любимой в полный рост, проходя вглубь комнаты к ванне. Поворот ручек крана. Шум падающей вниз воды. Успокаивает. — Я вчера преподнёс ещё одну жертву тебе, Хината-сама. — Произнося это, я не смотрел ни на одну из многочисленных фотографий любимой, просто подошёл к зеркалу, беглым взглядом прошёлся по лицам девушек, нашёл нужную и резко дёрнул карточку за край. — Знаешь, у неё есть такая же родинка на шее, как и у тебя. Я всё ещё помню, как впервые получил от тебя в академии. Именно тогда я и влюбился. И чего тебе не хватает во мне? — вздохнул я, в очередной раз увидев своё идеальное лицо в зеркале.       Кинув фотографию к огромному множеству глянцевых бумажек в корзину у ног статуи Хьюга, я послал воздушный поцелуй той, которая украла мое сердце и посмела расколоть его, выбрав Менму, но у меня остались ещё две половинки, которые ждут нежных тёплых рук… ну или жёстких и любящих… чтобы те их соединили в одно. Закрутив краник холодной воды, я глубоко вздохнул и начал намыливаться, смотря, как горячая вода всё ещё льётся и спешит вниз.       — Я всё ещё помню…       Саске никогда не любил сборище девчонок. Особенно тех, кто за ним бегал и кричал, шептал или вздыхал: «Саске-кун!» — кто во что горазд. Ему это было противно. Он не понимал: почему именно он, а не кто-то из его друзей? Почему не Шикамару? Он же красивый и активный, хоть немного и туповат, прямо как Менма, но тот же вообще должен быть мечтой всех девчонок, этих визжащих существ в ярких платьицах с разнообразными резиночками и заколочками! Он же герой! Именно в него Четвёртый заточил Кьюби, именно в нём увидел потенциал и способность сдержать этого Монстра… Ну, так ему говорил отец, хотя Кушина никому даже подумать не позволяла, что её сын герой, так как этот балбес умеет только куролесить и безобразничать, а лишняя похвала лишь усугубит ситуацию.       Сегодня Учиха мечтал о том, чтобы все от него отстали, ведь это был его первый день в Академии! Но у судьбы часто свои планы, особенно если она подгоняется кучей влюблённых в тебя девчонок.       — Саске-ку-у-ун! — проревело толпище биомассы, несясь на мальчика. Учиха побежал куда глаза глядят, завернул несколько раз вправо и захлопнул дверь класса, прислонившись к ней спиной и тяжело дыша.       Саске видел медленно-медленно кружащие пылинки там, где солнечные лучи пронизывали воздух, проникая в помещение через окна. Ему нравилось, когда вещи оказывались опасно-неподвижными, лишёнными роли своего образа, как будто бы погруженными в вечность. В эти моменты к нему приходило искушение силы и власти шарингана или, быть может, благодать от Богини-кролика, подарившей людям чакру и силу? Сейчас это было неважно.       Учиха знал, что обязательно и всенепременно сможет идти до самого конца своей жизни, достигая любые цели, но что-то в этот момент пошло не так, маятник вечности качнулся уже в ту сторону, а вернуть его обратно означало лишь усугубление всей ситуации: юный мальчишка влюбился в девочку, сидящую в классе и рассматривающую какую-то фотографию. Она ещё не заметила парня, ведь прошло не больше секунды, хотя обладателю активированного шарингана с пробуждённым неожиданно для него самого вторым томое (конечно, ведь почти что не умер от фанаток самый любимый для него человек — он сам) казалось, что прошло несколько минут.       Опомнившись, он подошёл к Хинате, чтобы предложить той дружить, но был проигнорирован. После он наблюдал за ней, за этим ребёнком среди таких же детей, но совершенно не похожими на неё. Они все были шумными и достающими, а она… а Хината Хьюга была другой: тихой, спокойной и прекрасной, как камелия. Но эта камелия очень быстро превратилась в розу с ядовитыми шипами, а всё из-за того, что Учиха уложил Менму на лопатки во время тренировочного матча.       Она первая подошла к Саске. Впервые. Он был рад, но недолго. Неподвижность прекрасной картины перед этим деревом рядом с Академией, перед бескрайним небом… это мгновение, укол розового шипа, маленькая фальшивая нота в скрипе качелей, и… Хината исчезла, растворилась в созданной для всех иллюзии. Кротость сменилась дерзостью, доброта — грубостью, невинность ангельского лица — перекошенной гримасой злобы и ненависти. Она знала, на что способна удивительная власть страха. Вот и Саске испугался, но он стал ещё больше любить эту девчонку.       «Ты можешь преобразиться от полуденной летней тишины, от счастья или внезапного крушения, от любого слова или взгляда; неважно от чего, но перед ним ты ещё долгое время играла скромную и беззащитную девочку, нуждающуюся в нём, как в воздухе, но потом что-то изменилось… — подумал я, увеличивая температуру воды в ванной. — Есть такие, которые готовы жизнь положить за то, чтобы кровь вытекала из тела быстро, капля за каплей (таков Узумаки), а другие будут гнить медленно, отравляя душу; очень мало тех, кто откроет сердце в медленном поступательном движении души или же быстро. И таковым являюсь я. Я придумал для себя отговорку, что, пока не поцелую всех девочек в Конохе, не признаюсь тебе. И стало поздно. Менма стал дружить с Сакурой, а тебе это не понравилось».       Я глубоко вдохнул, опустился в ванну с головой и просидел там столько, сколько это было возможно, после чего резко вынырнул и стал тяжело и глубоко дышать, тряся головой и взъерошивая свои чёрные, как вороново крыло, волосы. Ну и почему я тогда ничего не сделал?       — Ты тогда впервые сорвалась при нём. Ты была восхитительна, — пробормотал я, смотря на отражение любимой в воде на кафельной плитке пола. — Ты тогда избила Сакуру, заявив, что Менма только твой и никому ты его не отдашь. Это было перед выпускным из Академии. Вы начали встречаться!       По моему святому убежищу разлился смех. Глухой, надрывистый, горький… Я не осознавал, что со мной происходит, но всё же… Да, это был я.       — Я проклинал себя, её, его и тебя! Понимаешь, Тебя! А понимал ли это я? Да, наверное, быть может, нет… Я не знаю, не знал и не буду знать. Я давным-давно запутался. Тогда, когда сказал сам себе, что не могу разрушить твоё счастье, и попытался полюбить другую. Но сколько бы я ни пробовал, а видел в каждой лишь блеклые твои черты. И это бесит! Почему меня любят все, но не ты?       Я почувствовал холод — это я вылез из воды и направился к твоей статуе, даже не подумав вытереться. Я погладил тебя по щеке, с трепетом, по-особому нежно прикоснулся к восковым губам и, придержав немного прядь шелковистых волос, прошептал: «Дура, ещё пятнадцать девственниц, и я отобью тебя у этого глупого блондина».       Как я вышел из своей святой обители, я не запомнил. Помню только, как увидел Менму на своём балконе.       — Саске, смотри, что мне Хината написала! — Этот дебил прокашлялся и начал читать:       — Закрасться под одеяло,       Прижаться к широкой спине       (А лучше к груди),       Чтоб сердце тебе       Само всё сказало:       Мой милый, не уходи,       Хоть я буду вредной немножко,       Скандальной и сложной чуть-чуть,       Я верю, что там всё возможно,       В далёком твоём «впереди».       О ссорах, скандалах… забудь,       Прости меня, если сможешь,       Как я простила тебя.       А если уж вдруг не захочешь…       Пройдём посложнее мы путь.       Простить бы себя,       Да не в силах…       Кричать на женщин своих       Не в праве мужчины,       Пусть даже это будет любя.       Обнимать, защищать родимых —       Вот дело мужской души.       Поэтому, солнышко милое…        Я не смог выдерживать больше эту жалкую пародию на стихотворение, да ещё такое сюси-пуси-слащаво-противное, пусть даже написанное предметом моих воздыханий, и нагло перебил своего лучшего друга по жизни и заклятого врага в любви: «Дай отгадаю, Усараканточи, там написано „скорее меня поеби“?»       Узумаки побагровел и зло на меня заорал: «Нет, дебилья твоя башка, там написано „от меня ты не уходи“, даттебайо!» — после этого он скрылся, а я спустился по стене и снова глухо засмеялся, на этот раз абсолютно точно понимая, что проиграл. Увы, бесповоротно. Ну не дебил ли? Нет, Итачи всё же прав, я самовлюблённый нарцисс, хотя нет, индюк (с подачи Менмы около года назад) будет вернее, но я же всё ещё Учиха Саске, а значит, должен играть свою роль до конца. Поднявшись с пола, я глянул на себя в зеркало, подмигнул своему отражению и вышел на балкон.       — Девушки! Бог любви и красоты всё ещё ищет ту единственную! Может, она среди вас? Или это ты?..