Turnera diffusa

      В палатке пахнет яблоками, свежескошенной травой и чем-то кислым. Клубящийся под брезентовым потолком кумар выгибается и заворачивается в петли, изгибается змеей, дрожит и лениво ползет по жесткой ткани мнимых стен. В палатке остро пахнет марихуаной и гашишем, и кажется, что кислород тут заменили едким, выжигающим глаза дымом самокруток. Трепещущий огонек примуса не дает достаточно света, а батарейки в переносной лампе сели еще два дня назад и идти за новыми банально лень. В их маленьком иллюзорном мире существует только привычный запах опиата, густой, что не продохнешь, дым дури, трепещущий огонь горелки и сами они – медлительные, словно сомнамбулы, задумчивые, словно философы, и растянувшиеся на подушках, словно шейхи никогда не существовавшего государства. Самокрутка тлеет медленно и всякий раз норовит выпасть из негнущихся пальцев. Они почти одновременно откидывают головы назад и закатывают глаза для того, чтобы посмотреть на разноцветный калейдоскоп миражей, кружащийся под подкоркой мозга. Во рту сухо и кисло, желудок болезненно сводит от голодной боли.       — Чайник. Вскипел. Чувак, — отрывчато произносит Реджи, и приподнимает голову, смотря на рисующийся в золотисто-синеватом свете силуэт извечного, как статуя Свободы, напарника. Если и есть в жизни Реджи, что-то постоянное и не меняющееся – это Йоги. Придурошный обдолбок Йоги, про которого он знает все и даже чуть больше. Кореш поднимает голову, смотрит на него своими темными глазами и задумчиво цокает языком, заторможено пытаясь понять, о чем вообще идет речь. Реджи кивает на чайник. Йоги тоже смотрит на него, на этот самый чайник. Железный, ржавый, но без лишних дыр – мечта идиота. В чайнике плещется вскипяченная вода, от которой терпко пахнет черным чаем и чем-то едва заметно, почти неуловимо, сладковатым. Реджи пытается обвести сухим языком пересохшие губы. Тщетно. Кожа липнет к коже, в глотке суше, чем в пустыне. Он смотрит на чайник, смотрит на отражающиеся на нем блики, а потом переводит взгляд на приподнявшегося и севшего Йоги.       — Я нашел одну…штуку…мы должны это попробовать, — медленно говорит Йоги и разливает свое зелье по фиалам, потому что нормальных кружек в этом затерянном государстве нет от слова «совсем». Реджи смотрит в темные, влажно блестящие и покрасневшие глаза кореша и принимает фиалу из его рук. Йоги смотрит в сторону, куда-то ему за плечо, куда-то вбок и взгляд у него потерянный и суетный. Реджи подозрительно щурится и поджимает губы, за несколько лет постоянного нахождения рядом можно изучить человека очень хорошо, просто пугающе хорошо. Темная вода жжет сухие губы, обволакивает сухую глотку и скатывается в горло горячей волной. Горько и сладко одновременно. Реджи морщится, но пьет, принюхивается и не может различить ничего, кроме всесущного запаха марихуаны, запаха, которым насквозь пропитались они оба. Мысли в голове быстрые-быстрые, словно взбесившиеся мыши, Реджи не может поймать ни одну из них, ему не за что зацепиться. Разве что только за этот дурацкий чай. Вскипяченный в ржавом чайнике. На примусе. Как вообще можно что-то нормально вскипятить на примусе? Реджи пьет и смотрит на кореша. Йоги пьет и смотрит куда-то под потолок, и лицо у него отвратительно задумчивое. Такие лица бывают у людей, которые запустили таймер на бомбе медленного действия, а потом задумались: «надо ли это мне?».       — Чувак, у тебя все нормально? — заторможено и бесцветно интересуется Реджи и, отставив опустошенную фиалу в сторону, откидывается обратно, на тощий и грязный матрас от которого пахнет запылившейся тканью. Кольца дыма похожи на волосы Горгоны. Тысячи невесомых змей. Темная горько-сладкая вода согревает желудок.       — Не-еа, — Йоги отвечает не сразу, отвечает как-то невнятно, потому что грызет керамический край фиалы. Реджи смотрит на него и думает о том, что он похож на глупого ребенка. И на «глупого» больше, чем на «ребенка». Когда Йоги, подумав, садится ему на бедра, Реджи ложится на спину и устало закрывает глаза. Он думает о том, что для большей убедительности им нужно заплести дреды, обзавестись обклеенной цветочками гитарой и прикупить какой-нибудь пиздевый трейлер. И трейлер изнутри будет обклеен какими-нибудь старыми постерами к порнухе восьмидесятых годов, а еще там будут постеры с бабочками, цветами и прочей милой поебистикой. Тогда они точно будут похожи на двух хиппи – косматые, с гитарой, трейлером и в джинсах с растянутыми коленками. И в таком виде они поедут куда-нибудь в Америку, куда-нибудь, где еще любят старых добрых хиппи. Йоги жарко дышит Реджи в шею, прикасается к ней влажным языком, прикусывает соленую, темную кожу, почти до боли сдавливая ее зубами, и теперь Реджи не может думать ни о чем, кроме тончайшей, притупленной боли.       — Ничего ведь не изменится? — зачем-то спрашивает Реджи, пускай и знает, что ответ «нет». Йоги отрицательно мотает головой. Йоги врет, он всегда врет – ложь это его стихия, но Реджи все равно предпочитает ему верить. Когда-нибудь потом все опять повторится. Йоги выгибается в спине, чувствуя давление его рук – совсем не красиво, совсем не грациозно – а потом Реджи думает о том, что его кореш не пластичная телка. Улыбка на лице Йоги натянутая и мечтательная, Реджи дарит ему такую же – ничего не значащий жест. Когда во тьмах он натыкается на его губы, Реджи улыбается в его обветрившийся рот и, ухватив за заднюю часть шеи, притягивает к себе, он кусает его губы, облизывает их. Слюна горькая от марихуаны. Йоги откидывается назад, выпрямляется и, затянувшись от своей самокрутки в последний раз, склоняется ниже, выдыхая дым в приоткрытые губы напарника, делясь с ним так же, как и обычно. Все это – в абсолютной, умиротворенной тишине, где самый громкий звук – шум падающего водопада и треск сучьев векового дерева.       — Расстегни, — говорит Йоги и дергает ремень на джинсах напарника. Реджи поднимает голову, и с интересом смотрит в темные, с красноватыми белками глаза, он вопросительно приподнимает бровь и, хмыкнув, все же ослабляет ремень, вытягивает его из петель и, дернув пуговицу на штанах, вновь откидывается назад. Руки у Йоги мягкие и теплые. Реджи скребет пальцами по матрасу, собирая ткань в кулаки и закусывая губы. Он не видит, что напарник делает там, внизу, он видит только темноту и чувствует дым опиатов. Реджи вспоминает про такую штуку, как «подводная лодка» - это такой необычный вид тусовки: собираются чуваки, закупают жратвы и питья, занавешивают окна, убирают к чертям собачьим всю технику и остаются предоставленными себе. «Подводная лодка» эта такая штука позволяющая сблизиться с людьми, это такая тусовка на которой ты можешь проверить силу своих нервов. Они с Йоги часто устраивают такие тусовки только для них двоих, и временами, чтобы не сойти с ума, им нужна помощь друг друга, а не только марихуаны и гаша. Так что все это – нормально, и ничто – не поменяется. Никогда не поменяется Йоги с его глупыми глазами и отварами, никогда не поменяется Реджи и его постоянные смешки и эти загребающие ткань пальцы.       Пока Йоги хлопает себя по карманам, ища презерватив, Реджи приходится контролировать себя, приходится контролировать сбившееся дыхание и загребущие руки. Йоги раздевается с кошачьей леностью, раздевается издевательски медленно. Реджи, мягко толкнув ступней в плечо, опрокидывает его на спину, вскидывается всем телом и нависает сверху пристально рассматривая и без того знакомое лицо: низкий лоб, высокие скулы, узкий нос, бегающие из стороны в сторону глаза и приоткрытые губы. Каждый раз, смотря на его лицо, он вспоминает то, что случалось с ними «до». Он вспоминает «обезьянник» в каком-то занюханном полицейском участке в Мексике и усмехается. Он припадает на локти, склоняется к самому лицу напарника и упирается лбом в его лоб. Дыхание у Йоги уже заранее тяжелое и свистящее, как у человека, пытающегося морально подготовить себя к скорой боли. Йоги чертовски мило закусывает тонкую кожу между указательным и большим пальцами, а другой рукой крепко впивается в плечо Реджи, словно пытаясь остановить его. Реджи говорит: «расслабься, мне неудобно». И Йоги опять отрицательно мотает своей головой, но все-таки расслабляется, как может. В воздухе сладко пахнет чем-то цветочным, и Реджи знает, что этот тонкий шлейф запаха исходит со стороны чайника.       — Дамиана? — со смешком, хрипло интересуется он и дергает бедрами, проникая еще немного глубже. Йоги выгибается в спине и все же, слабо улыбнувшись, кивает головой. Реджи думает про то, что у Йоги слишком быстро появляются новые привычки, а еще он думает о том, где этот укурок нашел в Кирате дамиану. Впрочем, – Реджи задумчиво жует нижнюю губу, – нет, все-таки ему плевать на все это. Он выпрямляется на руках и замирает внутри горячего, узкого тела, прикрывая глаза и переживая тянущее ощущения объятости. Пальцы Йоги прикасаются к его груди, прикасаются к плечам и обхватывают за шею, Реджи склоняет голову ниже и глубоко, как-то по-хозяйски целует его. Он целует его и плавно двигает поясом, ловя губами горячее, пропитанное опием дыхание. Он играет с ним, прикасается к нему, целует его и обнимает его, Реджи вновь растягивает по губам улыбку в тот момент, когда Йоги, не выдержав, начинает двигаться сам – ожесточенно и с силой. Реджи не может удержаться от полустона, прозвучавшего как-то низко и чертовски осипши, он не может не обхватить его лицо ладонью и медленно провести пальцем по сухим, приоткрытым губам.       Реджи смотрит в его лицо, внимательно пристально, он наблюдает за тем, как выступает на его висках испарина, наблюдает за собирающимися возле уголков зажмуренных глаз морщинками. Если бы он мог сказать что-то в этот момент, он бы сказал, что ему кажется, что его кровь вот-вот по правде закипит, а сердце разорвется от частого сокращения. Естественная, но такая приятная и несколько прекрасная реакция организма. Реджи упирается головой в матрас рядом с головой Йоги, приглушенно шипит и низко рычит. Йоги, шумно дыша и изредка глухо постанывая, прихватывает кожу на его плече, выгибается в спине и недовольно сопит тогда, когда Реджи слишком сильно сжимает пальцами руки внутреннюю часть бедра. Реджи выпрямляется, ухватывает его под колени, и, закинув тощие, в синих разводах тонких вен ноги себе на плечи, вжимается в него еще сильнее и еще грубее, настолько, насколько может. Он мстит ему за тот случай в обезьяннике Мексики, когда он сказал: «парни, я знаю одну прикольную игру». Кроме них там была еще пара чуваков, и Реджи почти удивлен тому, что они тогда согласились. Эта игра – простая, любимая пьяными компаниями и предназначена в большинстве своем для мужчин. Два парня садятся друг напротив друга и придвигаются с каждым разом все ближе к тому, кто сидит напротив, «придвигаются» - в смысле наклоняются, будто для поцелуя. Проигрывает тот, кто отдернется первым. В итоге в той игре остались только он и Йоги. В итоге получилась ничья. Но если быть честным, кое-что покруче, чем просто ничья.       Йоги вытягивает руку и с силой впивается пальцами в его запястье. Всклоченный, раскрасневшийся, с мутным, ничего не понимающим взглядом. Реджи рывком наклоняется ниже, болезненно впивается в его губы, и последний раз проникнув внутрь узкого тела, замирает, крепко жмурясь и часто дыша в чужой рот, с силой сдавливая чужие бедра. Йоги улыбается. Его проблема в том, что он всегда чертовски рад быть полезным, да, Реджи считает это проблемой. Устало улегшись на товарища, подмяв его под себя, Реджи пытается отдышаться и придти в норму.       — Ты же ведь знаешь, что можешь сделать это и без этого дерьма, — Реджи кивает куда-то в сторону чайника и, поднявшись на ноги, приводит себя в порядок, время от времени косясь в сторону измотанного, но, как и обычно, довольного напарника. Йоги роется в своей одежде, и когда Реджи присаживается рядом, протягивая ему самокрутку набитую травкой, или каким-то там еще дерьмом – улыбается.       — Знаю. Но, чувак, я делаю так, как я хочу, — он пожимает плечами, накидывает куртку, но не одевается до конца. Раскурив самокрутку, втянув в легкие пары вонючего дыма, Йоги, жмуря глаза, смотрит на напарника и выдыхает дым под потолок, — заваришь еще немного чайочка? А то боюсь после этой шмали опять пить захочется, — Йоги и эти его прищуренные влажные глазки – они просто ахуительно хитрые, но Реджи молчит. Реджи поднимается и берет в руки чайник, он нехотя выходит из палатки и вытряхивает содержимое посудины на землю рядом, и пока он сидит, промывая чайник в ближайшем ручье, и набирая свежей воды, он почему-то смотрит на эту влажную кашицу заварки. Смотрит и понимает, что никаких цветов дамианы там нет, — Идиот, — выдыхает он и смотрит в сторону палатки, где сидит единственный человек в жизни Реджи, который никогда не изменится.