Не нужны слова

В этом мире нужно объяснять свои чувства. Ты знакомишься с ним, будучи ещё слишком юным, чтобы понять, чем именно ты окружён с самого детства. Для тебя самого всё так просто и понятно, что ты не задумываешься облекать мысли в слова, чтобы вдруг объяснить подошедшему взрослому, что вот это – не «кривая палка», а боевой меч, а «семья» – это мама, папа, надоедливый старший брат и ты сам, а не сборище незнакомых людей у вас дома, переговаривающихся о чём-то непонятном. Взрослые не понимают. Всё простое им нужно объяснять... Затем тебя учат этому. Сперва дома. «Что нужно сказать тётушке Элеоноре, когда она приносит тебе конфету, Скуало?» – спрашивает мама, а маму огорчать нельзя. – «Спасибо», – произносишь небрежно, даже не глядя на эту самую тётушку, лишь пожимая плечами и стискивая конфету в кулачке, в красках представляя, как будешь срывать шуршащий фантик. – «Нет-нет-нет, Ску, скажи, как ты действительно рад этому!» – уговаривает мама, и становится как-то неловко. И ты стоишь, подбирая слова и мусоля во вспотевшей ладони заветную конфету, хотя твои блестящие от удовольствия глаза говорят сами за себя. – «Неблагодарный мальчик! – посетует тётушка Элеонора, когда ты, не сумев выдавить из себя ни слова, вылетишь во двор. – Патриция, он даже не умеет благодарить за добро, которое ему делают!» И вечером мама долго объясняет тебе правила этого чуднóго взрослого мира, где слова имеют больше значения, чем эмоции и поступки. Ты краснеешь, надуваешься, отворачиваешься, но в итоге киваешь и обещаешь маме её не огорчать. Вот уже в сотый раз. После подобные уроки приходится извлекать в школе. Сочинения, сочинения, развёрнутый ответ на вопрос, снова сочинения... «”Этим летом я каждое утро бегал в поле махать деревянным мечом...”, – зачитывает учительница отрывки из твоего сочинения, уместившегося на трёх строчках тетрадного листа. – И это всё, Супербиа?» – «Разве этого мало?» – удивляешься ты, ведь, выводя эти строки, ты вспоминал ранние летние утра, пахнущие свежестью, когда, подхватив излюбленный деревянный меч, ты бежал подальше в поля; и это было всё – но это было всем. Ты не мог объяснить, как захватывало тебя твоё главное и единственное увлечение, поскольку другие только и знали, как фыркать и ставить за твои сочинения самый низкий балл. Впрочем, что до школы! Она никогда не была для тебя авторитетом, и ты сбежал оттуда сразу же, как уверился в романтичности своего плана. Бежать! прочь от школы и дома, от оков повседневности и презрительных взглядов. Вперёд! туда, где ты будешь слышать лишь звон острой стали клинков. Сражаться – за право быть первым, за шанс стать кем-то, тратя силы на то, что тебе действительно нужно, от чего закипает юношеская кровь. Риск, низвергаемый страх, боль, упорство – или упрямство? – и так от победы к победе. Вся гамма эмоций, вся страсть, вся ярость, весь гнев воплощались в воинственном кличе. «Ввррроооаай!» – и ты обнажаешь меч и острые акульи клыки. Всё твоё существо – сгусток ярости, летящий вперёд и пронзающий насквозь. Ты решительно идёшь к цели, никому ничего не объясняя, держа мысли и планы под замком, огрызаясь на каждого, кто дерзнёт возразить тебе. Они не поймут, даже если ты объяснишь им словами всю суть своего «пути мечника», так зачем вообще что-либо говорить? Одиночество – путь безумца, но разве не проще так, не тратя сил на уйму пошлых и лишних слов?.. Человек, понимавший тебя без слов всю твою оставшуюся сумасшедшую жизнь с твоих четырнадцати лет, и так чувствовал, чтó ты пережил рядом с ним, когда впервые встретились эти взгляды: твой – серо-стальной и его – огненный и кроваво-алый. Ему не нужны были твои длинные пламенные – как он сам – речи, хотя для него ты готов был говорить. И эта клятва... «Я пойду за твоим гневом, Занзас. И буду следовать за тобой всю свою жизнь, – Он выжидающе молчит. – Настанет день, когда ты будешь ценить то, что я на твоей стороне». Или ему просто скучно слушать то, в чём он и так ни на минуту не сомневается?.. Тем не менее, ты произносишь это вслух, скрепляя вас вместе. Тебе это нужно; помимо словесного подтверждения своих серьёзных намерений ты мимоходом бросаешь, что с тех пор не прикоснёшься к своим волосам, чтобы обрезать их, пока тот, кого избрало твоё природное желание гнева и силы, не займёт по праву место Десятого Босса Вонголы. Чтобы это свершилось, ты пойдёшь на всё. Об этом уже ты молчишь; но ты бросаешься в бой, оглушая всех вокруг своим ужасающим криком. В нём всё: мощь, сила, энергия. Посмотри же, Занзас, – думаешь ты, – я дарю тебе Варию, что я вместе с жизнью отобрал у Тира, а он у меня – мою левую руку, но это ничто по сравнению с тем, куда мы с тобой в итоге придём. Посмотри же, Занзас!.. Вы идёте – рука об руку, шаг за шагом. Иногда это весьма болезненно: чёрт, вот ведь избалованный идиот, будущий босс слишком много себе позволяет! Бьёт, хватает за начавшие отрастать волосы, яростно смотрит в хищные глаза. И молчит. Он знает – ты понимаешь его. Ты не можешь не понимать, раз всё ещё рядом, подогревая его надежду и решимость. Ты можешь кричать, ругаться, выговаривать ему всё что можно и что нельзя, но когда надо – ты смолчишь и по любому кивку вихрем сорвёшься уничтожать для него преграды одну за другой. И никому из вас не нужно было друг другу ничего объяснять. Лишившись его, ты лишаешься всего мира, и он недостоин большего, чем злобный молчаливый оскал. Они отняли у тебя Занзаса – твою цель, твою жизнь, твои силы. Ты ещё пытаешься вернуть его; ты просишь раз за разом, подбирая тысячу ненужных слов, которым и так никто не придаёт значения. Тебе бы рвать, метать, мстить – но ты ищешь витиеватые фразы, от которых самому потом чертовски тошно. Ни одно слово не выразит, как хреново тебе без Занзаса. Ты ни с кем не заговариваешь об этом, ведь зачем? То, что на душе, не выразить, даже написав об этом поэму. Ждёшь его годами, продолжаешь мольбы. Приходишь ночами к глыбе льда с закованной в неё Занзасом, и проводишь там часы, прижимаясь к холодной поверхности. Иногда пытаешься говорить, но чаще молчишь, зная, что сейчас Занзасу не нужны слова. Ты сковыриваешь ногтями корку льда до крошек, прижимаешься щекой, произносишь одно-единственное слово – его имя. Долгих восемь лет. Когда Занзас возвращается, испещрённый шрамами, с почти потухшим взором алых глаз, ты не можешь ничего сказать, хотя готовился к этому долгое время. Столько нужно рассказать – но оно не рассказывается; ты рычишь и изводишься от мысли о том, что хочется мстить. Молча – сами поймут, за что, и так узнают, зачем. А пока стоит сносить буйный нрав босса, пытаться излечить его своей преданностью и дать надежду. Ты не можешь без череды пламенных речей, но нужны ли они Занзасу? Он раз за разом обрывает тебя ударом затылка о стол. Впрочем, ты точно знаешь, для чего это всё. Ты не злишься и не боишься, ибо есть дела поважнее. По телу пробегает привычная дрожь в предвкушении ещё одной большой битвы. Провал, обман, проигрыш... Смех Занзаса оглушает, но его презрительно брошенные слова о том, как он рад расстаться с очередным куском прошлого, – неправда. Ты это знаешь. Его смех и циничные фразы – от отчаяния и безысходности. Ты слышал это иначе: «Будь рядом в финальной битве, чёртов мусор. Будь, даже если ты сдохнешь. Не смей покидать меня. Понял?!». И ты оказываешься рядом с ним по счастливой – счастливой ли? – случайности, благодаря другу детства, знающим о тебе так много и так мало одновременно. Разве ты мог объяснить ему истинные мотивы своих поступков? Нет. Для него ты навсегда останешься безумцем, как хорошо он бы ни относился к тебе. И ты к нему, но никогда этого не скажешь вслух. Но вот – ты, беспомощный, смотришь вот уже во второй раз на медленную гибель человека, который для тебя больше, чем босс и больше, чем друг и союзник. Нет слова, описывающего того, кем он для тебя является на самом деле. Но как хочется кричать об этом, до хрипоты, до металлического вкуса крови в горле, до боли, рвущей тебя на части... Но разве это может что-то изменить? Разве они все это поймут?.. Столько сказано красивых слов о том, что человек любит сердцем – этим кровавым комком мышц, ничего общего не имеющим с таким высоким чувством. Любят не им, ты точно это знал, давно перестав ощущать, как что-то бьётся в груди слева. Биться перестало – но преданность и жажда жизни никуда не делись, по-прежнему разогревая кровь. Прекрасно было умирать за босса, а жить для него – ещё прекраснее. И если вам суждено умереть, то ни за что не по отдельности. Тело казалось преградой, живой клеткой, куда поместили душу, которой чужды все земные законы. Более того, единая душа была разделена на две части и помещена в два разных тела, появившихся на свет с разницей в полтора года. Несмотря на это, на все физические преграды, две эти половины встретились, прочно сцепившись друг с другом, теперь уже навсегда. Пускай так чаще говорят про любовь – ты же знал, что с Занзасом тебя связывает то же самое. И Занзас, судя по его лишь слегка сдвинутым бровям и спокойному выражению лица, внимал каждому твоему слову об этом, когда ты решился, наконец, произнести это вслух. «Знаю, мусор. Я знаю», – отвечал он, улыбаясь уголками губ. Слова не нужны, когда души вцепляются друг в друга. Ты знал, что вы погибнете вместе и исключительно на поле боя. Умирая, ты нащупываешь окровавленную руку Занзаса и крепко стискиваешь его пальцы своими. «Держись, чёртов босс, рана ерундовая...» – рычишь ты, зная, что ранение смертельно у вас обоих. Даже если вы чудом выкарабкаетесь, вы останетесь лишь безвольными кусками мяса. Ты не вынесешь видеть босса таким, а ощущать рядом с ним свою беспомощность – и подавно. Это не то, для чего существуют ваши души! Им нужна свобода. Физические тела, даже будучи прекрасными, слишком сильно стискивают их, когда им нужно парить и освещать всё вокруг. «Мы сдохнем, тупой мусор, – говорит Занзас. Он точно знает, что конец может быть только один. – Сдохнем рядом, держась за руки...». Кажется, он произносит это с отвращением. Но ты знаешь, что внутри него мечутся страх, гнев, желание жить. Его пальцы ещё крепче впиваются в твою ободранную руку. Как часто вы касались друг друга? Почти никогда... Предсмертная агония застилает глаза; наверно, в них застынет страх. Только тепло Занзаса рядом даёт тебе понять, что ты не один. Вдруг его уже нет, и лишь ты остался, переживая эту боль после своего босса? Ты не знаешь. И не узнаешь никогда. Искалеченные тела остаются лежать, но вас там уже нет. Вы слились в одно целое, и уже всё равно, какими разными вы были внешне, по характеру, о чём думали при жизни – всё слилось в единый поток энергии, в вечность, которую вы наконец-то смогли достичь, ища друг друга почти пятнадцать лет. Теперь нет понятия времени, нет вообще ничего конкретного, только свет и тепло, какого никогда не было ранее. Люди глупы, слабы, чувствительны; людям нужно слишком много слов, чтобы любить. А вам не было нужно ничего больше. Нет нужды говорить, что-то делать, испытывать боль, холод, неудобство – вы стали тем, чем должны были быть, зачем-то закованные в оболочки, вынужденные соблюдать законы этого мира. У вас больше нет памяти, нет ожиданий, амбиций, разочарований – вы сами есть этот мир. Вы наконец-то встретились. И вам отныне не нужны слова.