Тот, кто остался

      Спайк очень странный, думает Баффи. Он весь будто соткан из противоречий.       Начать хотя бы с лица.       Баффи не понимает, как ему удается выглядеть одновременно таким порочно-андрогинным и таким рыцарски-мужественным. Ей кажется, что так бывает только в каком-нибудь аниме. Но Спайку удается. По-женски полные чувственные губы причудливо сочетаются с резкими чертами лица, будто бы целиком сотканного из углов и впадин. Яркие голубые глаза прячутся под густыми длинными ресницами, придавая Спайку вид парадоксально невинный и даже стыдливый. Конечно, если не поймать его прямой взгляд.       Полный страсти и неутолимого голода.       Ох, этот взгляд… Бывают минуты, когда Баффи скучает по подводке для глаз, которой Спайк так уверенно пользовался. Черный цвет лишал его взгляд иллюзии.       Тогда Баффи была твердо уверена, что видит перед собой хищника.       И если уж говорить о косметике…       Спайк красит ногти черным лаком.       Нет, Баффи в курсе, что всякие рокеры и панки это делают. Кажется, она видела у Джайлза пластинку, с которой скалился и светил черными ногтями Оззи Осборн. Но одна мысль об Ангеле или Райли, вздумавших красить ногти, вызывает искренний смех. Абсурд.       И на большинстве мужских рук это смотрится комично – почти как чулки и каблуки на мужских ногах. Баффи невольно вспоминает «Некоторые любят погорячее» и трансвеститов из вечерних шоу.       Но Спайк – исключение. Ничего комичного.       Всего лишь еще один штрих, еще одна бросающаяся в глаза особенность. И если у Спайка и есть какие-то фетиши в одежде, Баффи уверена – с ногтями это никак не связано.       От холодных прикосновений его рук у Баффи по спине бегают мурашки. У Ангела тоже были холодные руки, но от них под кожей разливалось приятное тепло. И Баффи плавилась в его объятиях. А в объятиях Спайка она горит, будто в адском пламени.       А у Райли была обычная теплая кожа, но иногда Баффи морозило, когда он к ней прикасался.       Спайк усмехается или раздвигает губы в улыбке, больше похожей на оскал, – но его глаза почти никогда не улыбаются.       Баффи не помнит, улыбался ли хоть раз при ней Ангел (не Ангелус, о нет, те улыбки Баффи предпочла бы забыть). И ни с кем из них она не смеялась так часто, как с Райли.       У Райли была открытая и честная улыбка. И сам он был таким… неиспорченным. Таким чужим. Словно пришел из другого мира, где всегда сияет солнце и играют дети.       Баффи предпочитает не думать о том, что никогда не увидит Спайка при свете дня. Она даже не может себе этого представить – несмотря на то, что это было в реальности, – как не может и вообразить Спайка в своей постели, приходящего к ней открыто, у всех на виду. И себя, не стыдящуюся этого.       Прежде ей часто снилась свадьба с Ангелом. Глупые и наивные мечты шестнадцатилетней девочки, еще не ведающей, что у ее сказки не бывать счастливому концу. И иногда Баффи кажется, будто она уже видела Ангела, гуляющего под солнцем на пляже, но она отгоняет морок, потому что этого попросту не могло быть.       Райли устраивал ей пикники в парке, с пледом и специальной корзинкой, с любовно завернутыми в пленку сэндвичами. Это должно было быть милым, но Баффи отчего-то чувствовала себя неловко. Это было не ее место.       Временами Баффи пугают глаза Спайка. Она смотрит в них и ощущает себя в эпицентре урагана: клубятся тучи, сверкают молнии, воздух пронизан электричеством, и уже не спастись. Баффи боится этой стихии. И всегда первой отводит взгляд.       У Ангела глаза подобны омутам, темные и затягивающие, и Баффи беспомощно тонула в них, спеленатая этой темнотой. Она боялась, что однажды не сумеет выплыть. Возможно, ее душа так и осталась похоронена там, на дне.       Глаза Райли всегда сияли любовью и нежностью. Все его эмоции, все переживания мгновенно отражались в них. Тогда Баффи невыносимо хотелось верить, что однажды синие глаза Райли превратятся в зеркала, где она увидит и отражение собственных чувств.       Баффи раздражает прямолинейность Спайка. Он всегда беспощадно честен: с ней, с собой, со всем миром. Говорит, что думает, делает, что хочет. Правда, сейчас он делает, что хочет она, но Баффи уверена – это ненадолго. И ждет, когда же грянет взрыв.       Она никогда не знала, о чем думает Ангел. Он прятался за маской печали и боли и говорил о своих чувствах лишь в редкие моменты их близости. Говорил. Но так ничего и не сделал.       Райли стал закрываться от нее, когда понял, что Баффи не нужен рыцарь без страха и упрека, способный защитить девушку от ночных чудовищ. Потому что самое опасное чудовище – она сама. Ему было так стыдно за свою слабость, так больно. А Баффи говорила ему, что это не имеет значения.       И это не имело значения. Для нее.       Спайк может быть удивительно нежным. Баффи помнит, каким он был, когда она только вернулась из мертвых. Иногда она тоскует по тем дням и жалеет, что своими руками нарушила это хрупкое равновесие. Но ей жизненно необходима его нынешняя грубость – лишь она способна пробиться сквозь наросшую ледяную коросту. Или это скорлупа? В минуты одиночества, переворачивая опостылевшие бургеры, Баффи думает, что, возможно, она еще не вернулась до конца, возможно, ей еще предстоит заново родиться. И, как всякие роды, этот процесс долог и мучителен.       Ангел был таким милым и заботливым, когда занимался с ней любовью. Любая девушка мечтает о таком первом разе. Но Баффи не в силах вспоминать о той ночи, это будто расковыривать полузажившую рану. Вся радость отравлена виной и гневом и ужасом последующих недель.       Единственный раз, когда они с Райли не сдерживали себя в постели, случился в доме с полтергейстом, где они попали в ловушку. Единственный раз, когда Баффи не сдерживалась – и всю неделю после этого Райли не снимал при ней рубашку. И вздрагивал, когда она забывалась и прикасалась к нему грубее обычного. Поэтому Баффи пришлось быть вдвое осторожней.       Баффи завораживает, с какой скоростью исцеляются ушибы и синяки на белой коже Спайка. Иногда они исчезают буквально на глазах.       В этом ужасном, громком и ярком мире Баффи твердо уверена лишь в одном.       У нее никогда-никогда не будет кого-то, с кем можно гулять под солнцем, и растить детей, и жить в миленьком доме с белым штакетником. Не будет барбекю, и добрых соседей, и дурацкой традиции поднимать флаг на идеально подстриженной лужайке, и родительских собраний, и солений на зиму, и огромного семейства, едва умещающегося за столом на День Благодарения… и прочих штампов из сопливых фильмов «Холлмарка».       У нее никогда не будет нормальной жизни.       Спасибо, один раз она уже попробовала.       И это было то, ради чего ее оставил Ангел.       То, на что она надеялась с Райли.       Глупый, глупый Ангел – потерявший себя и нашедший утешение в искуплении. Не в ней.       Бедный, бедный Райли – запятнанный и сломленный тьмой, в которую пошел за ней. И сбежавший.       Только Спайк остался.       Один потерял душу из-за нее, другой изранил душу из-за нее.       Но теперь Баффи нет нужды об этом беспокоиться.       Баффи не может не замечать, что они со Спайком во многом похожи. Ангел и Райли оба были высокие, широкоплечие, темноволосые – и она даже на каблуках едва доставала им до груди. Иногда Баффи задается вопросом: это ее типаж или в Райли она всего лишь нашла замену своему демоническому возлюбленному?       Спайк совсем другой.       Ей нет нужды задирать голову, чтобы заглянуть ему в глаза, или привставать на цыпочки, чтобы дотянуться до губ. У него стройное худое тело, и она легко может обхватить его талию едва ли не одной рукой. Это создает иллюзию хрупкости – которая, впрочем, развеивается, стоит увидеть его без одежды.       Очень похоже на нее.       Но куда больше они похожи внутри. Убийцы под маской из компактной упаковки и изящных рук с наманикюренными ногтями.       То, что Спайк не может убивать, ничего не меняет.       Лежа без сна на широкой кровати под склепом, Баффи часто думает, что рядом с ней дремлет чья-то смерть.       И что две смерти – это слишком много на один маленький город.