Мы не можем бороться вместе.

— Десять процентов удачи. Пятнадцать процентов воли. Двадцать процентов умения. И около пятидесяти процентов боли. — какого чёрта им приходилось работать вместе? Словно бы судьба решила подшутить над терпением Сугуро, превратив всю его жизнь в ад за один какой-то краткий миг. Забавно. До коликов забавно, чёрт возьми! Какого рожна рядом сидело это отродье, пялясь своими наглыми глазами так, словно бы ничего и не произошло?! Плевать. Единственное, что требовалось — забыть о существовании Окумуры Рина. Но внимание само собой концентрировалось на лохматом кончике хвоста, а сам экзорцист каждую секунду невольно прислушивался к бормотанию "напарника". Действительно, судьба имеет подлое чувство юмора. — Тебе ведь именно это понадобится, чтобы меня убить? — усмехается, бесстыже разглядывая побагровевшего от злобы и ненависти собеседника. Чёртова полукровка. Как никогда хотелось пригвоздить к полу, выдрать хвост ко всем чертям и оставить синяков, как можно больше. Чтобы было больно. До смерти больно. Чтобы этот засранец наконец допёр, что такое — настоящая ненависть. Но приказ был абсолютно ясен — не зажигать конфликт, не лезть, покуда без этого можно обойтись. А за Синим пламенем присмотрит кто-нибудь из учителей. Придурки, которые до сих пор ждут, что сын самой опасной в мире твари, станет им подчиняться. — Заткнись. — коротко бросает Бон, раздражённым взглядом смиряя пыл не на шутку развеселившегося Окумуры. Он готов был работать с кем угодно. Или с чем угодно. Готов был вернуться в лоно своей семьи. Только бы больше не видеть Сына Сатаны, не слушать его беспечные разговоры. Не смотреть на то, как Шима, Конекомару, бровастая и Шиёми потихоньку принимают эту лживую мразь обратно в коллектив. Предатели. Неужели им не хватило увиденного, чтобы всё для себя решить? Как бы не так. Сугуро поднимается, не говоря ни слова. Ему всё равно, бросит ли он "вахту", но находиться рядом больше нет сил. Иначе он набросится, выпустив на волю желание убивать. Желание, до непростительного грязное и отвратительное. — Эй! Не уходи снова! — плевать. Пусть говорит, что хочет, уже не столь важно. Так или иначе... — Я убью тебя. Окумура Рин. Так что держись от меня, тварь, подальше. — почти мечтательно, с нотками небывалого садизма. Уже представляя себе весь процесс, упиваясь этим жадным желанием прикончить ненавистное создание медленно, разорвать и усмехнуться, прикасаясь к искусанным до крови губам. Хотелось к ним прильнуть, обвести языком, собирая алые капли, словно нектар. До боли хотелось увидеть в расширившихся от удивления глазах — страх, страдания. А потом — хотелось сжать пальцами горло, слушая, как хрипы будут вырываться из зажатой глотки, прижимая его тело к холодной земле своим. Но всё это — позже. А сейчас... Можно было просто уйти, не сказав ни слова.