Якорь

Отец Джонина был рыбаком, поэтому мальчик с детства привык к морю и вечному запаху соли и рыбы, который с годами, казалось, въелся в кожу. Не то чтобы он испытывал какие-то сильные чувства по этому поводу – ни любви, ни ненависти к подобному промыслу у него не было, он никогда не стыдился того, кем был, не пытался прыгнуть выше головы, зная свое место. В пятнадцать, определившись с ориентацией, Джонин не заметил никаких изменений в укладе жизни, не стал страдать муками самоидентификации и не рвался кому-то рассказывать о том, как это тяжело, быть гомосексуальным сыном рыбака. Наверное, дело было в том, что ничего тяжелого в этом и не было. И все шло своим чередом, вплоть до того момента, как он влюбился в лучшего друга. Сехуна он знал с пеленок, они вместе ходили в детский сад, вместе учились в школе, вместе проводили все свободное время, познавая прелести взросления: первый самостоятельный выход в море, первая бутылка виски, распитая на двоих, и даже первый сексуальный опыт. Уже позже Джонин понял, что ему хотелось бы, чтобы все было совсем не так, но тогда и девчонка классом старше, поманившая их обоих за собой на пляжной вечеринке, казалась удачной альтернативой. Было неудобно и странно, его губы и губы Сехуна, сталкивающиеся на нежной коже, пальцы обоих у девчонки между ног – влажно и горячо, Сехун, смеясь, уступил Джонину право первенства, затыкая рот стонущей шлюшке членом. Наверное, именно в этот момент Джонин понял, что хочет столкнуть ее с кровати и заменить этот рот своим. Все закончилось тем, что она насадилась на оба их члена одновременно, и Джонин, забывшись, потянулся к губам Сехуна, а тот ответил, покорно открывая рот и впуская язык друга, мокро отвечая на поцелуй. На следующее утро они оба сделали вид, что ничего этого не было. *** Иногда Джонину казалось, что все в этой жизни для него было ополовинено. Половина для себя самого и половина для О Сехуна. Как-то так задалось с самого начала и продолжалось до сих пор. Даже пьяный трах и не менее пьяный поцелуй ничего не изменили – Сехун все так же шептал в ухо всякие глупости на уроках, как всегда бешено жестикулируя, все так же запрыгивал на него со спины, когда Джонин убирал вечером снасти или проверял сети. Временами он заявлялся прямо среди ночи, залезая через окно, и переступал через Джонина, отталкивая его к краю кровати, устраиваясь у стены и нагло стаскивая с друга одеяло. В большинстве случаев Джонин даже не просыпался, наутро с удивлением обнаруживая себя в кольце чужих рук и ног. Бывало, что ему хотелось проверить, ответит ли Сехун на еще один поцелуй. *** Когда в маленьком городке появляются новые жители, новость об этом распространяется быстрее цунами. На следующий же день вся школа гудела радостным предвкушением еще до первого звонка. Джонин и Сехун посмеивались, сидя на лужайке перед главным входом, когда чья-то фигура заслонила солнце, и приятный голос с едва слышным акцентом поинтересовался: – Извините, можно узнать, где находится кабинет директора? Джонин впервые в жизни задумался о том, что быть геем довольно утомительно. Парень был красив как Бог, отчего мгновенно засосало под ложечкой. *** Лухан моментально стал всеобщим любимцем, местной знаменитостью, потому что он не мог разочаровать, казалось бы, никого и никогда. В нем все было идеально – внешность, манеры, ум, а футбольная команда была от него без ума всего через полчаса после его появления на поле. Даже Сехун в последнее время только и говорил "Лухан то, Лухан это..." Джонину же хотелось завернуться с головой в одеяло и больше никогда не слышать о золотом мальчике. Почему-то у него было предчувствие, что появление новенького ничего хорошего не принесет. Лухан же явно решил, что они должны быть друзьями, потому что Сехун и Джонин были первыми, кого он узнал в этой школе. Каждый день он садился с ними в кафетерии или "как хороший хен" предлагал помощь с домашним заданием, если замечал их в библиотеке. А однажды как ни в чем не бывало положил голову Джонину на колени, когда они валялись на своем привычном месте на лужайке, как и в первый день, когда встретили Лухана. Джонин замер, не зная что делать, а Сехун бросил его разгребать все самому, сославшись на то, что ему еще нужно успеть списать домашку по истории. – Джонин-а... – пропел Лухан, перевернувшись на спину и встречаясь с ним взглядом. – Расслабься. Я тебя не съем. В этот момент Джонин в этом очень сомневался. *** Впервые Лухан поцеловал его после тренировки, когда они остались в раздевалке одни. От него пахло потом, травой и солнцем, он без стеснения прижимался вставшим членом к Джонину, а тот в отместку потянул за нижнюю губу, проводя языком по шраму под ней. Вседозволенность кружила голову, возбуждение ударило сразу по всем нервам, в мыслях крутилось только "Можноможноможно, Господи, наконец можно". Лухан смеялся, позволяя Джонину шарить мозолистыми руками по телу, тихонько шептал всякие нежности, будто строптивую лошадь успокаивал, и покорно опустился на колени, когда Джонин, злясь и на него, и на свою неопытность, грубо надавил на плечи. – Так сильно хочешь? – издеваясь, как и всегда, спросил Лухан, облизывая губы. – Я дам тебе трахнуть меня в рот, если пообещаешь не трусить и не сбегать после. Джонин и не собирался, но Лухану об этом знать было необязательно. – Если еще и проглотишь все до капли, то я тебя и до дома провожу, принцесса. *** Через неделю Джонин заметил, что Сехун перестал приходить к нему домой и вообще будто бы избегал его, отводя взгляд или сбегая, придумывая глупые отговорки. Это было странно и больно, потому что никогда в жизни Сехун настолько не отдалялся от него. Джонин давно понял, что у них не может быть ничего кроме дружбы, а с началом их с Луханом отношений и думать забыл о чем-то подобном. Но теперь казалось, что даже дружба – это то, о чем Джонин не мог и просить. В один из вечеров он наткнулся на Сехуна на пляже. Тот сидел на пристани с закрытыми глазами, заткнув уши наушниками. Осторожно опустившись сзади, Джонин вытянул ноги по обеим сторонам от его бедер и положил подбородок ему на плечо, выдергивая один из наушников. – Почему ты злишься? Сехун вздохнул – громко и как-то устало, откидываясь спиной на грудь Джонина. – Ты идиот. – Расскажи мне то, о чем я не знаю, – усмехнулся Джонин и вытащил из кармана плитку любимого ими обоими шоколада. – Мир? – Господи, – засмеялся Сехун, отпихивая от себя Джонина и поднимаясь на ноги. – Почему ты такой? Почему мы такие? Ты разве не видишь? Джонин недоуменно посмотрел на него снизу вверх. Сехун фыркнул и снова опустился рядом, на секунду коснувшись пальцами скул сидящего напротив парня. – Я все думал, когда же до тебя дойдет. Но сколько бы я ни ждал, ничего не менялось. А теперь я тебе не нужен. Я никогда не был тебе нужен. – Что за бред ты несешь? – рассердившись, схватил его за запястья Джонин. – Ты нужен мне. Ты всегда мне нужен. – Почему же ты никогда не приходил ко мне? Почему каждый раз это был я? Это не ты приходишь ко мне ночью, чтобы спать в одной постели. Это не ты напоил меня, чтобы наконец заняться сексом. Но это ты пошел за той шлюхой, как тупой осел. А что было делать мне? Мы всегда все делали вместе, я не мог тебя отпустить. Джонин все еще сжимал в руках запястья Сехуна, вцепившись в них как в последний оплот чего-то постоянного и понятного в этом мире. – Поцелуй меня? Пожалуйста, Джонин. Губы Сехуна были солеными от морского ветра, знакомо-мягкими и осторожными. Джонин притянул его ближе, нежно проводя большими пальцами по щекам. Он хотел этого так долго, но теперь все запуталось настолько, что он уже не знал, что делать дальше. *** Довольно часто Джонину казалось, что Лухан не человек. Невозможно быть человеком, который выглядит как Лухан, думает как Лухан и действует как Лухан. Они лениво раскинулись в его кровати, переплетение рук и ног, когда он спросил: – О чем ты думаешь? Джонин зажмурился, упершись лбом Лухану в живот и поцеловав любимую родинку у пупка. Ему казалось, что только здесь он может наконец найти покой. – Я люблю тебя, – прошептал он. Лухан запустил пятерню Джонину в волосы, массируя затылок, зная, как ему это нравится. Лухан вообще слишком много о нем знал. – А ты меня? – выдохнул Джонин, не решаясь поднять голову. – А я тебя, – ответил Лухан, смещаясь на постели так, чтобы смотреть Джонину в глаза. – Но дело ведь не в этом, верно? Джонин встретился с Луханом взглядом, удивляясь тому, что ничего не изменилось с их первой встречи – от этого все так же сбивалось дыхание. Они молча смотрели друг на друга целую вечность, пока Лухан не потянулся, чтобы прикоснуться губами к его лбу. – Спи. *** Джонин настолько измучил себя мыслями о том как быть, как не причинить никому боли, что с каждым днем отдалялся от обоих. Сехун после вечера на пристани все больше времени проводил вместе с ним и Луханом, будто перетягивая одеяло на себя, словно ревнивый ребенок, считающий, что мать уделяет отцу слишком много внимания. Сехун втискивался между ними, когда они шли по школьному коридору, садился поближе к Джонину, как только предоставлялась возможность, говорил как можно больше, старательно затыкая Лухана. Тот лишь мягко улыбался, снисходительно спуская ему все это с рук. – Он поцеловал меня, ясно?! – выплюнул однажды Сехун с целью задеть Лухана. – И это все? – усмехнулся тот в ответ, не отрываясь от книги, которую читал. – А мне он вчера отсосал. Через какое-то время Джонина так все это достало, что он уходил от них подальше, злясь на весь мир. Первые пару раз Сехун порывался бежать за ним, но Лухан хватал его за воротник, как котенка, и усаживал на место. Каждый день стал похож на комедию, идиотскую сатиру, где они втроем играли роли лабораторных мышей, бегая в колесе и не зная, как остановиться. *** Когда наконец наступили каникулы, Джонин отгородился от всего, кроме работы. С раннего утра и до позднего вечера они с отцом проводили в море, и он не отвечал на звонки ни Лухана, ни Сехуна, на ночь закрывая окно, чтобы после не обнаружить рядом с собой ничего постороннего. Вся эта ситуация и ему самому казалось неправильной и до абсурдности глупой, потому что прячась от проблем их никак не решить. Но ему нужно было время подумать. Прекрати, пожалуйста была первой смс от Лухана, пришедшей в 5:30 утра, когда Джонин собирался на работу. От нее так щемило в груди, что он еле-еле дождался вечера, сразу же бросившись к его дому. Тот был тих, но окно в спальню было открыто, и Джонин, недолго думая, подтянулся на руках и тихо пробрался внутрь, но тут же застыл на месте, увидев два тела, сплетенных на постели. Сехун мягко, едва слышно постанывал в рот Лухана, разводя бедра насколько было возможно, подаваясь навстречу ласкающей руке. – Пожалуйста, – чуть не хныча, прошептал он. – Пожалуйста. – Чего ты хочешь? – спросил Лухан, продолжая лениво поглаживать его член. – Сделай уже хоть что-нибудь. Трахни меня. – Тшшш, я не могу, – издеваясь, Господи, он всегда издевается, сказал Лухан. – Эта вишенка для Джонина. Все было до крайности нелепо, грязно и мерзко, а еще смущающе и возбуждающе одновременно, потому что в штанах у него уже было до боли тесно. Сехун испуганно подскочил на кровати, заметив Джонина и таращась во все глаза, а Лухан как ни в чем не бывало повернулся к нему и улыбнулся этой своей ангельской улыбкой. – Ты все никак не мог решить, поэтому мы решили за тебя. Вот так просто, будто бы это все объясняло. – Ты же хочешь нас, разве нет? – невинно продолжал Лухан. – А мы хотим тебя. И после некоторых переговоров мы пришли к соглашению, что хотеть друг друга – тоже неплохая идея. Разве так будет не лучше для всех нас? Никому не будет больно, Джонин. Лухан приподнялся на кровати, притягивая Джонина ближе, невесомо целуя в уголок губ и стягивая с него футболку. – Я люблю тебя, – прошептал он. – И Сехун тоже. Он такой милый, такой вкусный, – словно инкуб, соблазняюще шепчущий в самое ухо. – Его легко полюбить, верно? Избавившись от одежды, Джонин медленно опустился на кровать рядом с Сехуном, а тот, приподнявшись на локтях, потянулся к его губам. – Ты можешь делать что захочешь, малыш, – сказал Лухан, дразня невесомыми поцелуями в шею. – Теперь можно. Сехун снова издал полустон-полувсхлип, отрываясь от губ Джонина и, привстав, уложил его на постель вместо себя. – А ты? Хочешь, чтобы он отсосал тебе? Совсем неопытный, такой невинный... – Лухан все продолжал говорить, не давая Джонину сосредоточиться, отвлекая его от мыслей "О боже, что мы делаем?!", и мягко подтолкнул Сехуна вниз. А ему было одновременно и страшно, и хотелось до жути. Сколько раз по утрам, прижимаясь задницей к возбужденному члену друга, он воображал, что вот сейчас наберется смелости, спустит его пижамные штаны и возьмет, наконец, в рот. Попробует на вкус, впустит так глубоко в горло, как только сможет. Но сейчас вся решимость таяла. – Тише, тише, – словно читая мысли, Лухан нежно отвел волосы от его лица, – Я покажу, не пугайся. Он наклонился и мягко обхватил головку губами, лаская языком. Сехун недовольно пихнул его в плечо, ненавидя за эту снисходительность. Член Джонина был немного соленым от пота, горячим и уже мокрым от слюны Лухана, когда тот уступил настойчиво-просящим всхлипам и отодвинулся, положив голову Джонину на живот. Сехун вдохнул знакомо-новый запах, потерся носом о нежную кожу и осторожно, неумело прихватил губами самый кончик, стараясь привыкнуть к вкусу. От громкого, долгого стона Джонина внутри будто что-то оборвалось, страх отступил и нужно было еще, нужно было услышать больше этих низких, гортанных звуков. Он старательно вылизал от основания до головки, втягивая член в рот и работая языком, имитируя то, что видел в порнушке. Лухан снова оказался рядом, не то мешая, не то помогая, а может, просто был не в силах оставаться в стороне. Сехун послушно наклонил голову, разрешая ему присоединиться, и все превратилось в странный поцелуй с членом во рту, – губы Лухана на его губах, их языки, сталкивающиеся, лижущие, жадные. Это скорее лишь дразнило, чем приносило реальное удовлетворение, поэтому Джонин притянул Сехуна ближе, усадив к себе на колени, и заменяя губы Лухана своими. Тот, в свою очередь, не торопясь выдавил на пальцы смазку, аккуратно касаясь пальцами между ягодиц мальчика. Сехун жалобно застонал, вроде бы и желая закрыться, и наоборот, подаваясь назад. – Шшшш, маленький, – шепнул Лухан, целуя до безумия красивые ямочки копчика, стараясь принести как можно меньше боли и дискомфорта, готовя Сехуна для Джонина, не для себя даже. На втором втиснутом пальце Лухан задел что-то, от чего у Сехуна все сжалось внутри, удовольствие накрыло волной, он, наверное, закричал бы, если бы не язык Джонина во рту. Сехуну хотелось еще, больше, сильнее, не хватало лишь поцелуев и пальцев, член ныл, оставленный без внимания, и вообще – мало, мало, всего мало. Лухан довольно заурчал, когда Сехун принял в себя третий палец, двигая бедрами вкруговую, насаживаясь как можно сильнее, казалось, умрет сейчас, если не получит всего и сразу. Через пару минут Лухан остановился и подтолкнул Джонина, как бы говоря "Ну давай же, чего тянешь". И тот по-глупому романтично перенес Сехуна со своих коленей на кровать, не выпуская из рук, словно фарфоровую куклу, а потом медленно, страшно медленно входя в тугое и узкое, шепча "люблюлюблюлюблю" и от тягучих, расслабленно-осторожных движений переходя к диким, резким, вбиваясь в Сехуна так, что у того только и получалось, что захлебываться стонами, стараясь сдержать крики, потому что хоть родителей Лухана и не было дома, соседям обо всем этом знать было совершенно необязательно. Комната наполнилась самыми сладко-непристойными звуками, которые Лухан только слышал, лежа рядом, не вмешиваясь, просто наблюдая. И думая, что он вполне мог бы привыкнуть к этому – видеть этих двоих вместе и быть сопричастным, быть частью этого. Протянув руку, Лухан обхватил член Сехуна, парой движений доведя его до оргазма и сталкивая с него Джонина. – Совсем про меня забыл, – улыбнувшись, сказал он, раздвигая ноги в приглашении. – Вы меня с ума сведете, – прошептал Джонин. – Не бойся, в следующий раз его трахну я, – усмехнулся Лухан, выгибаясь и подставляя шею под поцелуи. *** Море было тихим и спокойным, а небо до рези в глазах светлым, отражаясь в воде. Старое суденышко отца Джонина мерно покачивалось, успокаивая и усыпляя. Сехун лежал, уткнувшись щекой Лухану в грудь, и пускал слюни, посапывая во сне. Если задуматься о сроках, то они были вместе уже три месяца. Какое-то символичное число. Джонин, подойдя ближе, пихнул Сехуна ногой из вредности, получив в ответ сразу четыре удара – от ног и Сехуна, и Лухана вместе. Эти двое так часто его предавали в разных мелочах, что он уже сбился со счета. – Эй-эй, ну за что?! – вскрикнул он от боли. Сехун приподнялся и показал ему язык, а затем отвернулся и снова улегся. Джонин присел, мягко водя раскрытой ладонью по позвонкам, но Лухан шлепнул его по руке и повернулся на бок, будто пряча от него Сехуна. – Ну может хватит? Я же попросил прощения. – За вчерашнее с тебя минеты всю неделю. Нам обоим, – буркнул Сехун в ответ. – Всю неделю?! И почему обоим?! – возмущенно заорал Джонин. – Потому что у меня до сих пор задница болит, а Лухану ты понаставил таких засосов, что ему несколько дней по этой жаре в водолазке ходить придется. А у него работа. – Вы такие скучные, – фыркнул Джонин. – У меня вот тоже работа, но я же не ною. Ай-я-яй, все, хватит, я молчу! Потирая снова ушибленную ногу, он лег рядом, тесно прижавшись грудью к голой спине Лухана, невесомо целуя светлые волосы и, закрыв глаза, глубоко вдохнул родной запах, закидывая руку так, чтобы кончиками пальцев касаться живота Сехуна. Было хорошо, спокойно и хотелось, чтобы этот день не заканчивался никогда. Лухан довольно вздохнул, придвигаясь еще ближе, и прошептал: – Люблю. Ни Джонин, ни Сехун не стали уточнять, кого именно, потому что все и так было понятно.