Он сидел в кресле...

Он сидел в кресле, такой невозмутимо спокойный и равнодушный. Его холодные застывшие глаза смотрели прямо перед собой и казалось ничего больше, кроме белой стены, не замечали. Он был похож на изваяние. На безупречно красивую статую в музее. И если бы не быстро поднимающаяся грудная клетка, можно было подумать, что он олицетворяет собой прекрасное произведение искусства. Но это было не совсем так. Вернее совсем не так. Он был готов взорваться от бушующих в нём эмоций, он был удивлён, поражён, шокирован, но отвлекая себя рассматриванием оштукатуренной стены, ему чудом удавалось подавлять свою страстную натуру и внешне оставаться очень спокойным, замороженным, как айсберг. Он не понимал, что с ним случилось, каким чудом удалось вывести его из душевного равновесия. Ведь ещё несколько минут назад всё было в порядке, ничто не предвещало его сердцу трепыхаться как мотыльку возле яркого огня и в душе был штиль, в одну секунду обратившийся штормом. Его голос, чуть глуховатый, поразил его. Его слова, сами по себе вылетавшие из сжатого спазмом горла, не совпадали с его мыслями. Его тёмные глаза оторвались от изучения стены и наткнулись на них. Цветы. Теперь он с утроенным интересом разглядывал пестики и тычинки и молчал. Что было совсем на него не похоже. Буквы, которые должны были сложиться в предложения, внезапно закончились. К счастью, пока от него не требовалось ответов, он просто слушал и ковырялся в этих злополучных цветах, которые видел как будто в первый раз. А дальше новый удар. Как нокдаун. Изумление овладело его измученной душой. Какая то непонятная эйфория окутала его целиком и он уже хотел, чтобы время остановилось в таком положении навсегда. Его рот открылся и его язык послушно начал выталкивать заученные фразы, хотя хотелось сказать совершенно иное. Хотелось встать и сделать нечто, то, чего он не мог себе позволить из-за статуса и титулов. Но он так и не смог перебороть свою зависимость от положения в обществе, тихо надеясь, что его всё-таки поймут. И когда его щеки коснулись почти невесомо женские губы он замер, вдохнул-выдохнул, и глупое счастье бархатной ладошкой стиснуло его одинокое сердце. Быть может теперь он перестанет быть одиноким? И уезжая, он прижимал к груди воспоминания, лёгкие, светлые и весёлые. И точно знал, что он обязательно вернётся, не смотря ни на что.