Поездка во Францию

«Любые ситуации, которые приходят к нам в жизнь, показывают нам самих себя. Жизнь постоянно тестирует нас на нашу „настоящесть“ и ставит перед выбором: быть или казаться».

— Вау, Альфред, у тебя прекрасный дом! — с восхищением высказывали люди, собравшиеся на верхнем этаже огромного коттеджа, расположившегося на французских лугах. А этот жалкий, с виду скромный парень даже не сказал ничего о своих богатеньких родителях. Как я вообще тут очутился? Я же знаю, что ненавижу все эти мероприятия, все эти расфуфыренные и лживые лица. Почему я здесь? Наверное, из-за нее. Веста, такое глупое для всех имя, а я все никак не могу поверить, что такие, как она, принадлежат таким, как этот урод. Я все еще стою в углу огромной комнаты с высокими потолками и стеклянными стенами и попиваю что-то из бокала. Хм, никогда не любил пить, а еще в этом костюме, на кой-черт я его надел? — Да, я живу здесь уже давно… — … — Нет, что вы, у меня еще несколько домов, а этот так, в память о родителях… — сделав глоток дорогущего шампанского, он продолжал важно называть все так и тем, как он хотел. Вот он скотина: так нагло врать и не краснеть. Хотя, с другой стороны, может, я завидую? И сам хочу быть таким же? А, это все чертово вино, пойду проветрюсь… Я направился медленными шагами к очаровательному балкону. — Стой, ты куда? Мы же тут веселимся… Прекраснейший фуршет и свечи — все как она любит. Эторомантика, которой пользуются мужчины, чтобы украсть как можно больше сердец и растоптать их у всех на виду. Таким был Альфред. Ах да, это Элизабет. Единственный лучик света в моей убогой жизни. Хоть и говорит всем, что меня ненавидит, но я-то вижу, что она изо всех сил пытается обо мне заботиться. Люблю ли я ее? Да черт его знает… — Мне нужно проветриться. Ты же знаешь, как я люблю эти компании… — Мда, знаю, ну не пропадай там, — сказала и мимолетно ускользнула в толпу этих жалких людишек. Она была не такой, как они, но осознавать этого не хотела. Закат. Я стою, опершись на старые металлические перила, и через сад рассматриваю луга и стоящие за ними леса. Какие же красивые облака! Эта палитра… Ничего подобного я в жизни не видел. Глядя на них, мне почему-то хочется мечтать. И где-то в этих мечтаниях, разумеется, о том, чтобы забрать мой приз у этого бабника, я увидел вдали какое-то здание. Оно было похоже на то, в котором мы сейчас находимся. Не особо хорошие мысли полезли мне в голову. Сперва это было что-то наподобие: «Хм, этот заморыш наверняка струсит пойти на ночь в это здание. А я предложу это при всех, и если Альфред откажется, то все его трофеи будут навечно моими. Ах, прекрасная мысль!» Но потом меня начало разъедать сомнение, и «что если?», «а вдруг?» сделали свое дело, и я чуть было не согласился со своим подсознанием в том, чтобы его там и убить. Деньги мне были не нужны, а в нее я влюблен с 7 класса, и это была замечательная возможность воплотить свои мечты в реальность. Возвращаясь с ясной улыбкой, так плохо скрываемой мною из-за неспособности врать, я гордо спросил у гостей, а точнее у хозяина дома: «Я вот тут заметил какое-то здание возле леса. Что там находится, а, Альфи?» — А, это? Клаус, забей, — явно с желанием закончить допрос ответил Альфред, но, увидев мое довольное его неудачным ответом лицо, все же дополнил: — предки говорили, что это какая-то клиника, там в первую мировую лечили немцев. Я был там тысячу раз, — еще более высокомерным тоном высказал залу этот выпендрежник, — ничего интересного там нет. — Да? Ну, а я хотел бы там побывать. Ты же знаешь, что стреляю я намного лучше, чем все тут присутствующие и обожаю ощущение дрожи у окружающих меня людей, — с последней надеждой исправить ситуацию сказал я. — Ты ведь помнишь ту охоту на волков, а? Когда вы всю неделю сидели в своих домиках на горе, а мы с Лизой отправились в лес. Эх, как тогда мною восхищались… А теперь гребанные деньги все решают. — Ты ведь был там уже много раз, неужели сейчас слабо? — Ха, да легко, только я не хочу, чтобы за мной тащились толпы зевак, поэтому я возьму тебя, Весту, и еще пятерых парней, чтобы помогли, если придется тащить кое-кого назад на носилках, — увидев глаза публики, ради спасения своей репутации он ничего другого сказать не мог. — Отличная компания. Только смотри, как бы этим кем-то не был ты. Блин, ну почему столько парней? Они же не дадут мне сделать то, что я задумал. Черт, мой план катится в тартарары… И Лиза еще не захотела идти, черт, я точно кого-то убью… ******* Мы вышли из дома. Луга и луга, солнце уже почти село; еще не случилось ничего интересного, помимо шутящих на тему того, сколько я продержусь, остолопов… Вот он дом. Сумерки. Нет ни старого, ужасающего забора, ни могил, ничего, что могло бы меня порадовать… Блин, может, план неудачный? Такое чувство, что я входил в дом Альфреда, разве что постаревший. Они были ужасно похожи. ******* Огромная дверь, явно сделанная для того, чтобы не впускать и не выпустить абсолютно никого, даже самых опасных людей. И холл. Так и вижу всех этих офицеров СС и психов. Я словно перенесся в прошлое. Спускаясь в подвал по огромной железной лестнице, я слышу, как эхом проносится этот звук по зданию. Дальше длинный, высокий коридор и слева открытый дверной проем, из которого исходит почему-то угасающий свет. Что-то тут не так, ведь когда мы только подходили к дому, уже были сумерки, и я почти не видел своих рук, а тут отчетливо видны облака. То ли розовые, то ли алые. Я обожаю нечто подобное, но видеть это два раза в день, тем более в таком месте, как-то не особо хотелось. Хотя я, невольно обрадовавшись, не придал этому внимания. Словно маленький ребенок, увидевший блеск купленной игрушки. — Это бани. Дальше, Клаус, и мы пойдем, посмотрим, а ты, если хочешь, можешь и дальше любоваться облачками, — так же как и всегда язвительно высказался Альфред. Комната была большая, где-то 5 на 10. Так же, как и в нашем коттедже, одна из стен была стеклянной. Странно, в больнице и нет решеток. И тут вообще нет мебели, только старинные обсыпающиеся обои. Ах, эта атмосфера. Я вообще люблю все готичное, плюс еще и закат. Вот бы тут не было никого кроме нас с ней. Это был бы лучший день в моей жизни… Почему никого из них не удивило, что сейчас не сплошной сумрак? Стоп, мы же не взяли с собой фонарей. Как, как это мы не взяли? Нет, говорить об этом будет глупо, а вдруг я ошибаюсь? Они все вышли из комнаты и отправились в коридор, а я за ними. Все здесь было странно. Следующая дверь была металлическая и довольно-таки прочная, я чуть было не подумал о том, что там находилось что-то очень ценное, и раньше всех я снял огромную щеколду и еле отворил эти чугунные «ворота». За тяжелыми створками я увидел пустой коридор. Но нет, это были и вправду всего лишь душевые. Три слива для воды и сплошная темень. — Опять странности, — подумал я, — нет ни вони, ни зловонных отбросов, ни мусора. Черт, а вдруг тут и вправду кто-то живет? — я старался не высказывать свои опасения даже эмоционально, но они говорили сами за себя. — Ну что, кто будет мыться? — решил повеселиться надо мной этот шутник. — Я буду! — решительно высказалась Веста, — давненько я не принимала грязевые ванны. А вы, мальчики, свалите отсюда и дайте мне свечу, там, у меня в рюкзаке. Предпочитаю делать это при свечах, — так важно сказала она, что что-то аж ударило мне в голову. Блин, до чего же она была прекрасна! Отнюдь не большого роста, с большими и таким манящими зелеными глазами и такой милой карешечкой, которая делала ее похожей на маленькую и несмышленую девочку. Просто ангел среди этого сброда идиотов. — Слышали, чего говорю? Я закрою дверь изнутри, и пока я переодеваюсь, чтобы я вас тут не видела! Все эти извращены о чем-то задумались. Вот твари, я бы их всех сейчас тут и похоронил. Мы все вшестером пошли в комнату. Альфред рассказывал этим доверчивым умникам о том, сколько у него было девушек и что он с ними делал в своем доме по вечерам, обещал даже, что им кое-что перепадет от его «улова» завтра. А я, всматриваясь в окна, увидел блестящее отражение на полу. Это был кусочек зеркала… — Вот, наконец, мне начинает везти, — радостно подумал я, быстро взяв осколок и закрыв его рукой. Вот я нашел уже парочку, и нехитро расположив их по комнате, пока шел к другому окну, стал наблюдать за тем, что мне видеть было нельзя. Ее волосы, такие трепетные руки, то, как она бережно снимает с себя свитер и оглядывается уже в который раз, чтобы никто не смог подсмотреть. — Стой, тебе нельзя на это смотреть, жалкий ты ублюдок! — Что? Кто это? … А, это ты, совесть… Уйди, не до тебя сейчас… — Ты тут для чего, блин, оказался? Чтобы, как и эти извращены, пялиться на нее? Вот глянь на них сейчас. — Ой, да что ты такое несешь? Они же не такие умные, как я… Они не могли догадаться, — с невозмутимой ухмылкой я продолжал смотреть дальше. — Да ну?! И тут я обернулся, даже не подозревая о том, что мне говорили правду, хоть и мой внутренний голос. — Эй, вы что, охренели?! Харе там зырить, уроды! — убежденный в своей правоте, высказался я. Разумеется, Веста это услышала и тут же зашла в душевую. — Ну ты и тварь, Клаус, мы же знаем, что ты тоже смотрел. Благо, что дверь в душевую уже была закрыта, и этого никто не услышал. И тут я мог говорить все, что угодно. — Заткнись ты там, слышал? — более чем самоуверенно отсек я такие притязания на мою невинность. Ответа не последовало. Потом мы все инстинктивно потихоньку перемещались к этой, так привлекающей нас двери. Я успел на нее облокотиться, оставив свою компанию стоять с другой стороны коридора. Солнце продолжало освещать стены, а напряжение в комнатах все накалялось. Господи, как же мне хотелось зайти в эту душевую. Мои чувства были обострены до предела. Я не мог спокойно представлять ее под струями горячей воды. Было видно, как пар исходит из двери, он разогрел мое сознание до кипения. Эти теплые струи обволакивающей ее воды… Ааах, я не могу думать ни о чем больше! И перед глазами поплыли какие-то сумрачные картины… Но, как всегда, приятное заканчивается быстро. — Знаете, парни, я хочу ее прямо сейчас, — желанно произнес Альфред, и эти придурки начали хихикать и что-то там тайком обсуждать. — Кто будет первым? Может ты, Клаус? Мне показалось, что ты в нее влюбился. Хотя нет, я отдам ее тебе только после того, как сам с ней закончу, — громко и важно предложил «король», каким он себя считал. — Эй, ты же обещал ее нам! — высказался абсолютно серьезным тоном Марк. — Ну ты и лох, — про себя подумал я, — даже не понимаешь, что он выпендривается. — Воу, воу, полегче, парни, все вы все получите и я думаю, что уже скоро. Только вот нужно убрать нашего Ромео с дороги, — и он намекающим на все взглядом посмотрел на меня. — Пацаны, ну вы же это не серьезно? , — со страхом перед последствиями спросил Сид. — Нет, конечно нет, но лучше тебе все же отвернуться, Сиди, всякое может быть, — в душе уже провозглашая себя кем-то, продолжал Альфред. Я почувствовал, что мне может понадобиться чья-то помощь, потому что даже с четырьмя соперниками справиться будет тяжело. И пока они окончательно ничего не решили, а только насмехались, я быстро обшарил карманы и нашел там гвоздь. И начал верить в слова Альфреда, что всякое может быть… — Так, Альфи, я сам это сделаю, и буду первым, кто ее «попробует». — Нет, это буду я. — Ага, хрен тебе! — начались споры, и в этот момент у меня появилась надежда, что никакой бойни не предвидится. Пока я не услышал его. — Кто первый уберет его с дороги, тот и получит первый кусок. Ну, разумеется, сразу после меня. Неужели он и вправду верил в свои слова? К моему несчастью, кажется, что да. В тот же миг чья-то рука потянулась к моему плечу. Это был Марк. — Свали, Клаус, ты же знаешь, что тебе не победить. Я позволю тебе даже забрать ее, если после нас она еще будет тебе нужна. Ах, эта жалкая улыбка, как же мне хотелось расширить ее от уха до уха. Но блин, их же четверо, а я один и назваться силачом не могу. Что же делать? А ну это все к черту, все равно у меня жизни никакой нет, и блин, мне опять ударило в голову это чувство, подобное тому, что я испытал, когда я увидел Весту в первый раз. — Она будет моей, поняли, ничтожества?! — я закричал. Не знаю, откуда у меня взялись силы на то, чтобы сделать то, что я сделал. Но, сжав в кулаке гвоздь, я вонзил его Марку в шею, и в тот же миг он упал на грязный и мрачный пол и, извиваясь от боли и криков, просил прикончить меня. — Веста, сиди там и не вздумай выходить! — это было единственное, что мне сейчас хотелось сохранить. Началась паника, одни хотели и вправду меня убить, другие просто не могли поверить в то, что я убил Марка. Он был еще жив, но спасти его от такого ранения вряд ли бы получилось. Да никто и не взялся бы, по крайней мере, они уж точно. Лезть ко мне больше никто не стал, и я тоже не собирался нападать на них просто так. Настала гробовая тишина. Сердце вдруг дало о себе знать и, кроме того, что передо мной стоят еще несколько противников, я ничего не осознавал. — Ты поплатишься мне за это, мразь. Закроем их здесь, парни, а потом вызовем полицию. Ты тут подохнешь, Клаус, а если не здесь, то в тюряге, — явно удивленным и в тоже время разъяренным от страха голосом пообещал мне Альфред. — Ох, не жилец ты больше. — Да ты подохнешь тут, подохнешь, — эти слова отзывались у меня в голове зловещими предсказаниями. Ах, глупая фантазия, бесит меня еще больше, чем они. Она не предначертала мне ничего хорошего. Но я не думал вообще ни о чем, мысли сменяли одна за другую, почти не касаясь моего сознания. — Сид, ты идешь или собираешься остаться с этими смертниками? — жестко спросил Альфред. — Нет, тебя заберут, а твою ненаглядную мы точно отымеем, ей конец! — уже не зная, что добавить, почти со слезами кричал мне напоследок Сид, последовавший за друзьями на лестницу. Дверь в коридор закрылась. Я слышал только предсмертную агонию Марка и шаги убегающей компании. Не было ни единой мысли, как жить дальше. Что делать, а чего нет. Почувствовав себя живым фараоном, навечно запертым в своей гробнице, я начал задыхаться. Шок потихоньку проходил, а вместе с ним исчезало и желание что-либо делать. Не знаю, может я бы и заплакал в тот момент, черт, я же в первый раз убил человека. А потом я подумал, что сделал то, что было нужно. — У меня не было другого выбора, если я хотел выжить, — я попытался успокоить себя. И силы появились опять. — Не парься, Марк, я вытащу тебя отсюда, а уж потом точно убью, — с насмешкой, но только для того, чтобы его подбодрить, тихо сказал я. — Иди ты к черту, маньяк, тебе точно конец, — кашлем с кровью ответил мне Марк. — Либо ты закроешь рот и позволишь мне тебя спасти, либо я оставлю тебя умирать. Я тут же прижал ранение пальцами и попробовал остановить кровотечение. Его дыхание становилось прерывистым, он залил мне все руки кровью и, изо всех сил упёршись в стену, старался не потерять сознание. — Ладно, спаси меня, пожалуйста, я не хочу так умирать, — со слезами говорил мне Марк. — Хорошо, хорошо, только не плачь, — единственное, что я мог ему ответить. Но лучше ему не становилось… — Черт, что же делать? Думай, думай, Клаус. Мне не пришло в голову ничего лучше, как позвать Весту. Может я и вправду нуждался в помощи, а может и не так уж и сильно хотел его спасти. Не знаю. Я постучал по стальной двери и громко сказал: «Выходи!» И со скрипом двери на меня посыпались оскорбления. — Ах ты ж тварь, зачем ты это сделал?! Они же просто шутили! Неужели ты мог подумать, что я бы дала себя в обиду? — с неведомой мне ранее злостью и эгоизмом осуждала меня Веста. — Мда, любовь не такая, какой я ее себе представлял, — грубо возразил я, — может тебе бы больше понравилось быть изнасилованной и, возможно, убитой? Так что-либо помоги мне не дать умереть этому идиоту, либо возвращайся в душевую и жди спасителей. Я фыркнул и отвернулся от них, или я только хотел это сделать, все перемешалось… Она, ничего мне не ответив, начала что-то делать с шеей Марка, чем-то намазала рану, у нее был какой-то крем, и плотно обвязала его шею моей рубашкой. А точнее тем ее куском, что она так нагло сорвала с моей руки… ******* А я только и мог, что любоваться ей, уж прости меня, вся моя человечность, но мне наплевать на этого урода, если честно. Все, что меня волновало в тот момент — это она. Ее прекрасная кожа и наспех надетая вместо полотенца длинная кофта, прикрывавшая ее лишь спереди. Моему взору открылась вся ее спина, я наслаждался каждым ее сантиметром и каждой каплей стекающей с нее воды. Каждый ее вдох заставлял мое сердце замирать и с новой силой вырываться из груди. Но тут мои блаженные мысли оборвало то, что в столетнем здании все еще есть водопровод и вода идеально чистая, плюс еще и горячая. Я отвлекся, впервые в жизни, от мыслей о ней и начал спешно ходить по коридору, ища возможные выходы из здания. Мне вспомнился закат, и то, что он остался таким же, как и раньше. Мне не хотелось этим ни с кем делиться, я просто хотел понять, что же происходит. И пока Веста пыталась не дать умереть Марку, я пошел в комнату и встал возле окна. — Что же мне делать? Четвертый этаж. И скоро ночь, хотя какая к черту ночь? И что вообще со мной происходит? Рядом со мной та, о которой я мечтал всю жизнь, мы наедине, и я думаю, что мы проведем вместе еще не один день, ведь в дом Альфреда я не вернусь, да и они тоже. Но в чем я был точно уверен, так это в том, что нужно срочно что-то предпринять. Прошло около пятнадцати минут, терзающих мой рассудок мыслей и домыслов. Но пытку прервал голос Весты. — Эй. Она словно только что пожалела том, что окликнула меня, знаешь, не суди меня за то, что я тебе сказала, — виноватым голосом она начала извиняться, медленно подходя ко мне, — ты единственный, кто меня защитил из всех этих уродов, а я так с тобой обошлась. Прости меня, я такая дура… Сколько мне хотелось ей высказать, по поводу этого, как хотелось накричать за все, что она много лет со мной делала. Но все это бесследно пропало, когда она своими мокрыми и дрожащими от страха руками обняла меня. Я посмотрел на закат и постарался запомнить самый лучший момент в моей жизни. А вдруг это все был лишь сон? — Все хорошо, уже все закончилось, — удивительно спокойным голосом произнес я, возможно и сам в это поверив на миг. Скрывающееся солнце становилось все ярче, а мои ощущения все острее. Я взял ее хрупкую руку и поднял на ступеньку перед окном, на которой стоял сам. Мы стали вместе смотреть на закат. Я крепко ее обнял и прижал к себе. Капли продолжали стекать по ее мокрым ногам, а позвоночник так нежно упирался мне в грудь. Я ощущал биение наших сердец. Между нами были лишь ошметки моей рубашки, и не было на свете ничего приятнее и прекраснее этого. На миг я понял, что на ней все еще нет одежды, кроме этой глупой кофты, но сейчас это было уже не важно. Мне уже не хотелось ничего, кроме того, чтобы продлить этот неописуемый момент. ******* Через пару часов Марк чудом пришел в сносное состояние, правда говорил он с трудом и не мог встать, но все же не умер, а это было главное. Я с недоумением все так же смотрел на закат, он не менялся. Веста пыталась накормить нас какими-то батончиками, но мне было не до еды. Я не мог понять, в каком месте мы находились. Слишком странно, чтобы быть правдой. Я пытался найти в этом всем хотя бы что-то реальное, то, что могло быть в жизни до этого, но никак не в этой. Эти мысли окончательно вывели мой рассудок из равновесия. Уже не знаю зачем, но я попытался разглядеть в окне дом Альфреда, мне почему-то захотелось увидеть на балконе самого себя… Я смотрел и инстинктивно считал секунды, и время между закрытием век казалось мне годами. Я начинал все сильнее и сильнее всматриваться в грязное окно. Но в отражении освещаемого лучами солнца дома я увидел лицо кого-то позади себя… Лишь на миг он отразился в окне. Он ехидно насмехался надо мной. Его ужасающая улыбка и желание со мной покончить. Черт, в тот миг мое подсознание могло мне только навредить. Он был потный или мокрый, словно призрак. Я же в психушке. А, твою мать, вот мне и конец. Сердце сжалось от страха. Моя жизнь словно замерла, и воодушевление оставило меня наедине со страхом. В тот же миг и солнце решило меня покинуть, я вернулся в сумрак. Все обрело серые краски, я видел лишь тени, и в моих мыслях больше не было ничего кроме предвкушения нежеланной смерти. Деревья в саду вдруг стали пугать, и до меня наконец дошло, что я в гребаной больнице, посреди леса и запертый за чертовой железной дверью. Я почувствовал себя маленьким мальчиком, закрытым в шкафу после очередной пугающей истории, которая стирала из памяти все, кроме того, что не давало мне спокойно заснуть. Но в том, что позади меня кто-то появился, я был абсолютно уверен, но оборачиваться, чтобы бы убедиться в этом, было бы бесполезно. Я что есть силы уперся ногой в стену и оттолкнулся от нее, совершив один из самых невразумительных поступков в своей жизни. Я почувствовал, как пролетаю один метр за другим, стараясь не терять его лицо из виду. Что-то как будто тянуло меня к противоположной стене. Меня поглотила темнота комнаты. Мои руки были направлены к окну, будто пытаясь ухватится за лучи покидающего меня света. Я врезался в это существо и с необычайной для себя силой впечатал его в стену. Потом резко оттолкнулся от него и замер посреди комнаты, чтобы его рассмотреть. И увидел чертового Альфреда! У него в руке был охотничий нож, и он был готов отомстить мне за свое унижение. Где-то в душе я был даже рад, что он оказался человеком, а не кем-то еще. Но атмосфера по-прежнему меня угнетала, я был готов его убить, но что-то странное все еще беспокоило мое сердце. — Поднимайся, жалкое трусливое ничтожество, — не знаю зачем, но чувствуя себя победителем, приказал ему я. — Кхе, — он ничего не сказал. И вдруг что-то проснувшееся во мне, не пожелавшее даже его слушать, воткнуло ему тот самый гвоздь прямо в горло. — Доволен? Ты не Бог, ты вообще никто, — чувствуя, что превращаюсь в дьявола, с презрением прошептал я ему на ухо. Последний вздох покинул его, так же как и свет покинул мое сердце. Я вытащил из его глотки гвоздь и стал осматривать комнату. Все было на месте, это был не сон. Я слышал их дыхание, но плохо различал цвета во тьме. Окна стали казаться мне решетками, а пол — гробовой плитой. Я будто попал в ад. Дрожью разразилось мое тело, и я стал замерзать в этой леденящей тишине. Мой рай с Вестой наверняка закончился, потому что я уже не мог оставаться нормальным. Я вообще не осознавал кто я. Марк все так же лежал, но почему-то смотрел на Альфреда. -Что еще такое? Он уже мертв, перестань на него таращиться, — с непонятной злостью приказал я Марку, но он не переставал. Мое желание быть единственным в этом мире, единственным, кто может все контролировать, заполонило разум. Я обернулся… Альфред стоял у меня за спиной, из его шеи лилась алая кровь, а он был в полном порядке. Каменная статуя моего воображения или оживший труп — я ничего не мог понять. И тут в моем сердце разразилась такая пустота, которую я никому не советую переживать хотя бы раз в жизни. Все мои страхи тут же стали явью и обрели форму. Но даже пришедший хоть к какому-то пониманию вещей, я перестал быть Богом, эйфория прошла, и осталась вполне человеческая жуть. Я хотел проснуться и увидеть его мертвым, но этого не произошло, и тело словно сжалось. На меня начали давить стены и сам воздух. Я уже ничего не слышал. Только звук пустоты, заполнившей мое сердце. Я попытался ударить его снова, на этот раз в грудь, но он умело увернулся от моего нелепого удара и в ответ пнул меня ногой в грудь, да с такой силой, что я, согнувшись пополам, полетел в окно. Стеклянная стена превратилась в паутину трещин и моих страданий. Сломав себе почти все ребра и, наверное, еще что-то в спине, я врезался в толстенные стекла находящиеся в двух метрах от пола. И жалко упал вниз. Все мои надежды рушились. Я понял, что это за здание и кто на самом деле такой Альфред. Понял, что он не шутил, когда говорил про всех тех девушек, которых изнасиловал, а потом убил. И почему тут есть вода, я тоже понял. А потом вспомнил, что вином он нас на самом деле угощал для того, чтобы опьянить меня. Мне не хватило всего пары глотков. Но даже мое осознание меня не особо спасало. В тот миг, что я осознавал все случившееся, он медленно подошел к Марку и ножом ударил его в сердце. Явно наслаждаясь уходящей жизнью, замер на несколько мгновений… Глубина моего отчаянья только что отняла у духа еще сил. В сердце что-то замкнулось. В глазах помутнело… Веста начала кричать, в ее криках я не разбирал ничего, и не знал, как ее спасти, ведь я такой же смертник, как Марк, да и она, скорее всего, тоже. Но мне не хотелось отпускать свою мечту так просто. Я уже не верил, что смогу жить дальше, а посему мне уже было нечего терять. Я уперся окровавленными руками прямо в стекла, лежащие на полу, и только вдавив их себе на сантиметр в ладони, смог встать на ноги. Этот миг вызвал во мне такую боль, что я невольно закричал, глухо и болезненно. От этого мне стало еще хуже.  — Ну давай, тварь, убей меня, — я не знал, что еще сказать, а надеяться можно было только на это. Он, направляясь к кричащей Весте, вдруг отвернулся от нее и посмотрел на меня. — С превеликой радостью, — ухмылка его становилась все шире… — Беги, беги и ни за что не останавливайся, — разрывая связки, но спасая душу, хриплым голосом кричал я. Вынув из руки кусок стекла, я словно оторвал себе руку, кинул его в Альфреда, а тот поймал его. Черт, как это вообще возможно? Он не чувствовал боли, а я практически не мог стоять. Как же мне хотелось просто упасть; крови при том, что я истекал ею, у меня хватило бы еще минут на пять. Мне ничего не оставалась, как просто задерживать его подольше. У меня все еще в кармане был гвоздь, черт. Хоть изувечу его напоследок, как же меня бесит его милое, до тошноты милое личико. Полными стекла руками я взял гвоздь и принялся за то, чтобы наделать в нем как можно больше дырок. С треском ломавшихся в руках стекляшек, я кинулся на него. Я что-то кричал, не помню что, это было не важно. Каждый шаг к нему словно ломал мне одну из костей, управлять своим телом становилось все тяжелее. Оно как будто окаменевало. Мышцы, дрожа, переставали меня слушаться. С последним шагом я попытался напрыгнуть на него и в тот миг оторвался от пола. Он, поймав меня на лету, с легкостью смог заломить мне руку и воткнуть этот самый гвоздь мне в кисть так, что тот пронзил ее насквозь и прибил мою руку к плечу. Я оказался на коленях. Мой крик разорвал пустоту во всем здании, словно в ней опять пытали заключенных. Эхом он отозвался от каждой комнаты и канул в небытие. Я не чувствовал ничего кроме боли. Он сильнее нажал на гвоздь и тот, разрывая мои голосовые связки, проделав дыру в нервной системе, сковал меня цепями. Обессиленный, я упал на пол… — Я же обещал, что ты не выберешься отсюда. А теперь я найду твою подружку и сделаю с ней то же самое. Шаг, а потом и еще один. Я видел только его, и мысли были только о нем. Он подходил к окну и разглядывал окрестности, ища в них остаток моей жизни. Чтобы навсегда покончить с ней… Я понял, что это на самом деле конец. Я понял, что больше никогда ее не увижу, и что мой самый счастливый момент закончится именно такой смертью. Холодный пол вбирал в себя мою горячую кровь и отзывался последним морозом в душе. — Нет, я не могу предать ее. Я не допущу, чтобы она умерла так же, как и я, — твердым голосом сказал я вопящему от боли сознанию. — Нееет… — последнее, что я смог произнести. Я уперся ногой в труп Марка и оттолкнулся, чтобы вытолкнуть Альфреда из окна. Этот момент был единственным в моей жизни, когда я что-то сделал. Треск разбившихся стекол… Пыль, разлеталась от моих шагов… Кости сломались, так же как и стекла под ними, но это порыва мне хватит… Я словно пытаюсь сдвинуть гору и чувствую, как боль в последний раз старается разрушить мое тело… Самый сильный ее удар, но было уже поздно… Следующий миг и мы уже падаем, я чувствую свободу. От всего. Почти теплый воздух сентябрьского дня успокаивает нервы. Он такой теплый… Я словно не падаю, а лечу, воспаряю вверх, над всеми этими лугами… Вижу отражения уходящей жизни в каждом из осколков на своих ладонях… Закрываю глаза… Я вспоминаю тот миг, тот счастливый миг, когда обнимал ее дрожащее тело и говорил, что все будет хорошо…