Моя чужая жизнь

В американских фильмах после комы в себя приходят обычно в стерильных палатах под жизнерадостное пищание кучи аппаратов и радостные восклицания врачей, родных и близких. Завидую коматозникам из американских фильмов, в таком случае. Нет, в принципе, моя палата тоже, наверное, была стерильной. И рядом даже что-то пищало, правда, хрипло и придушенно. Но вместо восклицаний был мат медсестры — видите ли, моя конечность в процессе прихода в себя дёрнулась и какой-то там укол едва не пришёлся мимо вены. Обилием знакомого по всё тем же фильмам голубого цвета обстановка тоже не радовало, скорее, всё, что удалось разглядеть было серым и скучным. И мучило досадливое ощущение, что я привык совсем к другому уровню — медицины, жизни, благосостояния, отношения к себе... Впрочем, кроме этого ощущения и дурацкой информации про американские фильмы в голове было пусто. Ну, если не считать ещё и крайне туманного восприятия действительности. И хотелось заснуть, нет, даже не заснуть — отрубиться к чёртовой матери. Потому что всё было странно, неправильно как-то, да ещё и рядом не было... Кого? Понять, кого это мне так уж не хватало, я не успел. Всё-таки выключился. Последующие несколько пробуждений были не то чтобы приятнее, но действительность осознавалась лучше. Помимо медсестёр, в моей жизни появилось некоторое количество врачей разной степени компетентности и хамоватости, а также милая женщина — Таня, моя родная тётка, мне даже удалось её узнать. Да и вообще воспоминания возвращались потихоньку, только вот все они были посвящены детству, юности, в голову, как ни старайся, ни приходило ничего позднее курса этак четвёртого, если только не считать полученных в вывалившийся из головы период знаний — свою профессию (программист) я помнил и знал прекрасно, мог хоть сейчас написать любой код. Какие-то общие дисциплины, общечеловеческие навыки, знание русского, немецкого и французского — всё это тоже осталось при мне. А вот какие-то события, люди, впечатления... как корова языком слизала. И помочь мне восполнить эти пробелы никто не мог. Тётка — единственный родной человек, воспитывавший меня с пяти лет — смогла лишь рассказать, что я уехал сразу по окончании СГТУ в Люксембург, получив от одной международной компании предложение, от которого нельзя отказаться. Там и прожил около четырех лет, изредка выходя на связь по скайпу или телефону. Названия компании она не знала, как и моего адреса в Люксембурге или хоть чего-то о круге знакомств. И до сих пор, кажется, не понимала, почему я так резко тогда уехал, ничего не сказав. Почему я вернулся, впрочем, она не была в курсе тоже. Вечером одного июньского дня, в мой двадцать восьмой день рождения, я просто позвонил и сказал, что нахожусь в аэропорту Саратова, сейчас беру такси и еду в родной Петровск, расскажу всё на месте. Она прождала меня почти до трёх часов ночи, перезванивала, но телефон был выключен. Чувствуя себя неспокойно, Таня вышла на улицу — покурить, прогуляться... и обнаружила меня валяющегося за гаражами с разбитой головой. При себе был раскрытый рюкзак с некоторым количеством личных вещей и один-единственный документ — российский паспорт. Больше ничего: ни телефона, ни денег, ни ноутбука, ни банковских карт. По всей видимости, ограбили. Слушая эту историю, я почему-то ничего не почувствовал. Как-будто это произошло не со мной. Всё ощущалось слегка чужим, ненастоящим, даже на собственное в общем-то знакомое имя — Сергей — не было большого желания откликаться. Мне вообще казалось, что я вот-вот должен проснуться и очнуться в своей нормальной жизни, той, которую не помню, но которая явно мне подходит больше. То и дело ловил себя на том, что скучаю о чём-то, о ком-то... И эти «что-то» и «кто-то» должны ко мне вернуться, обязательно! Но шли дни и недели, и ничего не происходило. Из больницы меня с диагнозом «травматическая генерализованная амнезия» выписали в конце октября, уже вполне функционального, могущего о себе позаботиться. Но идти мне было некуда, средств к существованию не было. Я поселился с Таней в её тесной двухкомнатной хрущевке, с её же помощью (через знакомых) быстро нашёл работу по профессии: не то чтобы очень интересную, но хотя бы хватало на хлеб с маслом, а порой и с колбаской. А также — на то, чтобы возмещать тётке расходы на моё лечение: она, скромная библиотекарша, кажется, все заначки на это угрохала, хотя и не признавалась... Так я и жил, всё более привычно отмахиваясь от мыслей, что и работу мне подавай покруче, и жильё попросторнее, и общество поразнообразнее. Списывал это на фантазии, на мечты о лучшей жизни и амбиции, которые, судя по не до конца полным, но достаточно систематизированным воспоминаниям о юности, для меня вполне характерны. Конечно, хотелось узнать, что со мной было на протяжении этих четырех лет в Люксембурге, но не было способов что-то раскопать. Я, конечно, мучил гугл своими паспортными данными, но ничего путного не нашлось, так что... Не начнёшь же связываться со всеми международными компаниями, у которых в каком-либо из городов гордого европейского герцогства есть офис или филиал: мол, простите, я у вас не работал случайно? Да и гарантий, что я проживал именно там, по-хорошему, не было. Тётке по скайпу наплести можно было всё, что угодно. Так что да. Так я и жил... Пока в конце декабря не начал замечать, что за мной кто-то следит.