Она

Она И это глупо думать, что, умирая, человек уходит навсегда. Нет, он по-прежнему остаётся рядом, просто уже не выглядит так, как раньше, быть может, он не виден для глаза, рассеян в свежести дождя, рассыпан серебристым смешком в шуме сотни голосов и шелеста листвы, но это не значит, что его больше нет, что он исчез, безвозвратно потерян и безнадёжно мёртв. Он, как звёзды. Они всегда на небе, просто днём их не видно, но они по-прежнему живы, просто дремлют, дожидаясь своего часа и своего возвращения. Bitter Sweet Symphony «Cellar door» Душераздирающий крик разнесся по замку: казалось, он проникал даже в самые дальние уголки, что, конечно, было невозможно. Но Корвину казалось, что это именно так. Кричала женщина. Это выворачивало его наизнанку, заставляло содрогаться от ужаса, а сердце, наверное, и вовсе прекратило биться. Пятнадцатилетний принц Амбера и представить себе не мог, что это будет настолько ужасно. В коридоре показался Эрик. Брат. Корвин посмотрел на него воспаленными больными глазами и покачал головой. - Еще нет? – удивился Эрик. - Нет, - Корвин сжал кулаки и скрипнул зубами, когда послышался новый вопль. - Ты не спал, - констатировал Эрик, изучая его лицо. - А ты? – вопросом ответил Корвин. - А я спал. Потому что это – естественный процесс, и от того, что я или ты, или все вместе с Обероном не будем спать – ей легче не будет, - Эрик дотронулся до его плеча и ободряюще улыбнулся. Корвин резко отвернулся и ударил кулаком по каменной стене. - Она обещала мне! – выкрикнул он, - она обещала, что все будет нормально. Эрику не понять. Он не настолько привязан к матери, как Корвин. Корвин боготворил ее, ловил каждое слово, мимолетную ласку. Файелла была скупа на нежности, но Корвин чувствовал ее любовь в каждом взгляде, улыбке. Иногда ему казалось, что отец запрещает ей проявлять чувства, ведь принцев Амбера растили в строгости. \ Смотри! Она там. Она хочет поздороваться с тобой. Дай мне свою руку, не бойся, ты не причинишь ей вреда. Чувствуешь? Она толкается. Уже скоро, Корвин. Все будет хорошо.(это курсивом) Странные мысли лезли в голову, пока мать спешно собирали, уносили в специально подготовленные покои. Зачем? Неужели ей было мало их, Корвина и Эрика? Зачем?... В окне, во дворе замка, Корвин увидел отца. В зеленой охотничьей мантии, с окровавленными кожаными перчатками у бедра. Только что с охоты – понял Корвин. Она здесь страдала и кричала, чтобы подарить ему дочь, а он просто развлекался в лесу. Новый крик. Она зовет на помощь. Корвин схватился за голову и решительно подошел к запертой двери. - Нельзя, - мягко сказала кормилица, преграждая путь. - Отойди, - грубо ответил Корвин и распахнул дверь. Первое, что поразило молодого принца – кровь. Она была везде. На скомканных белых простынях в углу комнаты, на руках королевского медика, на кровати, где стонала и металась мать. Медик мягко, но настойчиво подтолкнул Корвина к двери. - Принц Корвин, вам нельзя здесь находиться, выйдите, пожалуйста. - Я могу находиться, где сочту нужным, - в глазах маленького принца зарождалась злоба. Если бы у Корвина был меч, он бы приставил его к горлу врача – в этом можно было не сомневаться. - Это вы, - с облегчением произнес медик появившемуся Оберону. Правитель Амбера сменил охотничий костюм на привычную королевскую мантию. Корвин смерил его презрительным взглядом: в глазах все еще клокотала ярость. Оберон молча выволок малолетнего сына за шкирку в коридор. - Я потом с тобой разберусь, - бросил он ему, и голос не предвещал ничего хорошего. Пожалуй, и правда не стоило так смотреть на отца. Корвин отошел, но продолжал с жадностью прислушиваться разговору отца и медика. - Мне жаль, повелитель, - произнес врач. - Она не справляется. Ребенок задыхается. - Выбор? – коротко спросил Оберон. Он всегда был предельно лаконичен. - Ребенок, - устало проговорил врач, - я сделаю надрез, но она этой операции не переживет. Или умрут оба. Корвин с испугом посмотрел на отца. Тот поднял голову и встретился с ним взглядом. В его глазах Корвин уловил безумие. Пламя. Боль. Словно отблеск заката на клинке, что невыносимо режет глаз – смотреть невозможно. Оберон любил Файеллу, и ее мучения причиняли ему ужасные страдания. Но он должен был сделать выбор. - Нет, - прошептал Корвин бледнея, за секунду до того, как отец отвел глаза. - Спасай ребенка. Живо, - твердо произнес Оберон, и на лице не дрогнул ни один мускул. - Нет!!! – закричал Корвин и рванулся к отцу, - не смей!!! – выкрикнул он ему в лицо, со всей силы ударяя в грудь. Отец быстро и ловко скрутил его руки одной рукой, а второй влепил внушительную пощечину. - Будь мужчиной, - сказал он твердо и властно, - попрощайся с матерью достойно. Она ждет тебя, - прошептал он чуть слышно, и Корвин явственно услышал, как его голос, всегда такой решительный и непреклонный, дрогнул. Корвин зашел в комнату снова. Кровь. И что-то красное слабо ворочается в углу, где надлежало стоять детской колыбельке. Его замутило, шатаясь он кинулся к матери и рухнул на колени перед ее постелью. - Корвин… - прошелестел тихий родной голос, такой слабый, что Корвин еле улавливал звук. - Мама, - ответил он. И вдруг осознал: это последний раз, когда можно произнести это слово. Что сейчас она уйдет. Навсегда. Ее рука тонкая, нереально бледная, будто истончившийся рисунок, поднялась, и пальцы пробежались по его щеке, стирая непрошеные слезы. - Не плачь, - прошептала она, - ты – мой свет, моя жизнь. - Не надо, - ответил он, удерживая ее слабеющую руку. - Береги ее, Корвин, - улыбнулась она, - обещай мне, что сбережешь ее, что всегда будешь рядом. Корвин не сразу понял, что она говорит о ребенке. Файелла что-то неразборчиво прошептала. - Что? – Корвин придвинулся ближе к ее лицу, словно стремился уловить гаснущее дыхание. - Дейдра... – прошептала мать, - ее зовут Дейдра. Улыбнулась. И замерла. Корвин продолжал одеревеневшими, непослушными пальцами сжимать ее руку. - Мама… - прошептал он и понял, что в этом слове больше нет смысла. Ее здесь нет. Есть только этот ворочающийся комочек плоти, который ему нужно называть сестрой. Она убила ее. В этот момент он испытал жгучую, почти первобытную ненависть к этому существу, отнявшему у него мать. Он встал на ноги и подошел к колыбельке. На плечо легла тяжелая рука. - Мы назовем ее Файеллой, - сказал отец. - Нет, - ответил Корвин, - это – Дейдра. Она так хотела. Отец пожал плечами, словно ему было все равно. Корвин развернулся и вышел. Он не вернется сюда. И никогда не подойдет к этому ребенку. *** Что такое боль? Не та, когда ушибешь коленку, или кто-то бросит в твою сторону неосторожное слово, а та, которая выворачивает наизнанку своей неизбежностью. Поглощает душу, заставляет страдать сильно и всегда в одиночестве. Такая боль под силу не всем. Корвин дошел до границы Арденского леса. И пошел бы дальше, если бы хватило сил. Но сил больше не было, и он просто опустился на землю возле большого многовекового дерева. - Корвин… - позвал его кто-то в тишине. Корвин посмотрел в сторону. Озрик. Старший брат. Первенец Оберона. - Она умерла? – спросил он. Корвин кивнул и отвернулся. Он не хотел ни с кем говорить. - Но ребенок жив? Девочка, да? При упоминании об этом существе, Корвин просто стиснул кулаки и подарил Озрику полный злобы взгляд. - Ты нужен ей, - мягко проговорил старший брат, - когда-то и наша мать умерла. И мы с Финндо знали, что нужны Бенедикту. Теперь тебе и Эрику придется заботиться о ней. - У нас сотни слуг и нянек для этого, - прошипел Корвин. - Это не то. У нее нет матери. Это страшно, ведь она не виновата, Корвин. Это всего лишь ребенок, который не просил, чтобы его зачали и родили. Просто подойди к ней и возьми на руки. Ты сам почувствуешь. Мы не уходим бесследно. И Файелла не ушла. Ее нет, но ты почувствуешь ее присутствие в воздухе, небе, шепоте деревьев. Научишься чувствовать. Она здесь. Но большая часть – в вас, ее детях. Озрик поднялся с земли и ловко забрался на лошадь. - Давай, - он протянул ему руку, - доброшу до замка. Корвин задумчиво протянул ладонь и доверчиво прижался к брату в седле. Озрик не гнал лошадь, предпочитая скакать размеренно и спокойно. - Иди, - кивнул он ему, - и помни о том, что девочка – воплощение Файеллы, также как и ты, и Эрик. Корвин быстрым шагом прошел по замку прямо в покои отца. Оберона он встретил в коридоре, тот куда-то направлялся. - Где она? – спросил Корвин, даже не поклонившись, как требовал того этикет. Оберон равнодушно влепил сыну оплеуху и сказал: - Дейдра в своих покоях, но тебя это не касается. Когда обращаешься к правителю Амбера, будь добр вести себя соответствующим образом. По крайней мере, там, где полно слуг. - Да, отец, - Корвин покорно склонил голову, признавая его правоту. Покои Дейдры он нашел. А когда вошел – замер на месте. Интерьер комнаты был выполнен в черно-серебряных тонах, как и в его собственной. Цвета принцев Амбера значили больше, нежели просто желание красивого убранства. За ними стояло становление принца, как личности, его будущая отличительная черта. Цвета Эрика – черный и красный, Корвина – черный с серебром. Для Дейдры отец выбрал то же самое, и это означало, что считал Корвина тем, кто будет покровительствовать сестре. Почему? Корвин тихонько подошел колыбельке. На серебристом одеяле лежал ребенок. Маленький, одутловатый после родов, он открыл глаза. Огромные, голубые, они смотрели прямо в душу, и Корвин стоял, как громом пораженный. На него смотрели глаза матери. Он протянул дрожащие руки и взял девочку на руки, кормилица помогла правильно уложить ребенка на сгиб локтя. Девочка прикрыла глаза и засопела у Корвина на груди. - Ну, наконец-то! – всплеснула руками кормилица, - никак не успокаивалась, все пищит и пищит, пищит и пищит, - запричитала она. А Корвин крепче прижал к себе маленький комочек и понял, что отец был прав. Она всегда будет под его защитой. Она. Дейдра.