freedom

Подобно средневековой темнице тянется темный, отделанный под постмодерн, конференцзал. Тело стягивает дорогой хлопок рубашки и плотный серый кашемир пиджака и брюк. Ноги болтаются из стороны в сторону от нетерпения скинуть лакированные туфли, стоящие, как целая зарплата среднестатистического работника этого и места, и пнуть куда-то в угол. Напрасно отец полагал, что такая жизнь придется Каю в самый раз, отдавая ему свой пост. Напрасно и сам Кай полагал, что такой стиль жизни придется ему по вкусу, что эта мишура подарит ощущение состоятельности и сделает его хотя бы чуточку счастливее. Стены из белого кирпича снаружи - внутри коридоров нежно-пастельные. В сознании же его точно пепельно-сизые, смазанные, запятнанные. Кипы листов застилают стол в его рабочем кабинете, подобно мыслям, что ютятся в черепе, туго его заполняя. Отец говорил, что с документацией обращаются по-другому. Только, черт с ним, он теперь здесь не главный. Резкий взгляд сменяется мягким, расфокусированным при выходе из этого заключения. А четкий порядок в черепной коробке разбивается на мелкие частицы- недомыслики и перемысли, что сумбурят, буравят весь внутренний самоконтроль. Он вроде бы имеет то, чего хотел все это время, о чем грезил с самого детства. Но этого отчего -то то ли слишком много, то ли невыносимо мало. Это совсем ничего не стоит. Совсем ничего… Стены многомиллионной корпорации -пыльный острог, подгребающий под себя и свои порядки. Тысячи лживых лиц и сотни невнятных обязательств - высокий забор, увитый сверху колючей проволокой. Лондон Кая - сумрачный остров, вытягивающий все наслаждение, всю безмятежность, всю сладость жизни. А у Ханя небольшая квартирка-студия где-то в Блумсбери, где стены потерты, а мебель сойдет за дешевый винтаж. Хотя в ней он все равно подолгу не задерживается, предпочитая ей бескрайние берега Миссури, готику Берна и высоченный Монблан. Хань не из тех, кто привык жить на широкую ногу. Зарабатывает он писательством, поэзией, и все до последней копейки тратит на путешествия. Кай никогда не спрашивал, что старший пишет. Да и он слишком далек от искусства, тем более от современного. У Ханя тонкие пряди, выкрашенные в рыжевато-каштановый, пахнут сладковатым ментолом. А сам он подобен мятному леденцу на кончике острого языка. Сумрачное пространство, что в глазах Кая окутало весь Лондон, молочной ханевской кожи даже не коснулось. Каю кажется, что в Лухане больше света, свежести, сладости, чем во всем этом мрачном мирке. Кай- сложный часовой механизм с набором разнообразных рычажков и шестеренок. Хань- сыпучий янтарный песок заброшенного побережья на окраинах Калифорнии. Лухан говорит много, часто о Сан-Франциско, Вене, Токио. Кай и сам бывал там, притом не раз. Только не был он и в десятой части тех мест, коими восхищается Лу. Хань часто бросает какие-то обрывки песен, стихов, прозы( Каю думается, что не своей). Глаза его цвета зрелой пшеницы наполняются светом, схожим не с солнечным- с лунным. Губы приподнимают углы и складываются в несмелую полуулыбку. Каю кажется, что честнее он ничего не видел. От Кая сквозит дороговизной, пахнет тяжелым многослойным парфюмом. А Лу всегда в простых, свободных майках и пайтах, в обыкновенных синих джинсах и кедах. А пахнет от него свежестью и чем-то схожим со словом свобода. У Кая карьера, деньги, уютный дом в центре города. А у Лухана небесная пыль на бледных коленях и ветер в волосах. Кай живет красиво. А Лухан вне пространства жизни- над ним. На твердом ханевском диване, под мягким пледом, Кай утыкается в чужое голое плечо носом, вдыхая не просто запах чужого тела, вдыхая эйфорию, невесомость, легкость, совсем не ту, что кличут невыносимой. Шагая по лондонским улицам, Кай сжимает ханевскую ладонь, смотрит сквозь чужие зрачки и смеется, много смеется, не всегда по делу. Хань- струящийся шифон, с необработанными краями, с тонкими рассыпающимися нитями. Хань- дух независимости, дух раскрепощения. В последнюю ночь перед тем, как Лу летит в Стокгольм, Кай не смыкает глаз, перебирая темно-яшмовые пряди кончиками пальцев и всматриваясь в белые веки с тонкими венами у основания ресниц, впечатывает образ свободы, образ полета на время его отсутствия. Душные стены приевшегося конференцзала давят не меньше орудий средневековых пыток. Туфли из лакированной кожи в мечтах уже где-то в самом дальнем углу вместе с пиджаком и брюками. Лухан спрашивал Кая как-то, не хочет ли он с ним рвануть в Исландию на целый месяц. И теперь, как только Хань приедет, Кай обязательно даст ему утвердительный ответ. Хань- млечный путь, выцарапанный на темном небесном холсте. Путь прямо в вечность…