Единственный

В тот вечер я подобрал его в коридоре рядом со своей дверью, до которой он все-таки не смог доползти. Он лежал на холодном полу, тихо постанывая, с зажмуренными глазами, царапая пол своими ногтями с облезшим черным лаком. Перевернув Стервятника на спину, первым делом я проверил его зрачки. Так и знал. Расширены. Парень в очередной раз нализался какой-то дряни и теперь ему очень плохо. Его руки вдруг потянулись ко мне. Слабо. Он не смог дотянуться даже до моей руки. Присев рядом с ним, я помог ему сесть на месте, на что он лишь чуть громче простонал и из его глаз по щекам покатились слезы, смешиваясь с косметикой, которой он обычно подкрашивал глаза. Черные дорожки остались на его коже. Он почти не открывал глаз, слезы все текли, а я смотрел на это несчастное создание, надеясь, что смогу хоть чем-то помочь. Подняв его, не без труда поставив на ноги и закинув его руку на свою шею, я втащил Стервятника в свою комнату и усадил на диван. В полумраке, царившем в кабинете, Рэкс казался еще более исхудавшим и бледным, чем при свете дня. Я немного отошел и закурил, открыв форточку. Стервятник же съежился на диване, тихо бормоча что-то себе под нос. Что он говорил, разобрать было почти невозможно, хотя я все-таки прислушивался, пытаясь понять хоть что-нибудь. Мной давно уже было замечено, что парню становится хуже, но как бы я ни пытался повлиять на него воспитывая, это не имело никакого отклика. Поэтому я просто следил по мере возможности. В какой-то момент до меня дошли слухи о том, что Стервятник иногда очень странно ведет себя по ночам: лежа с открытыми глазами на своей кровати, явно не во сне, он просит забрать его с собой, но только не мучить, не прикасаться. Слухи говорили и о том, что папа птиц молил не касаться его потому, что этого он вынести не может. Иногда боль, иногда сильный холод, пробирающий до костей и что-то еще, о чем говорилось настолько тихо, что я просто не смог расслышать. В тот вечер, когда умер Макс, Рэкс готов был убить всех, кто пытался его удержать, он рвал и метал, чудо, что он не прогрыз горло кому-нибудь из медиков в порыве душевной боли и ярости. Тогда я забрал его в свой кабинет и еще долго успокаивал. Он продолжал сходить с ума и в моем кабинете. Следы его зубов навсегда останутся на ручках дивана, и еще на кое какой мебели. Тогда, чтобы его вой не слышали, я заткнул рот Рэкса полотенцем и сдерживал его в своих руках, готового вырваться. Тогда я порвал ему рот, настолько сильно он вырывался и пытался кричать. Когда же Стервятник совсем выбился из сил, он откинулся на спинку дивана, будучи все еще в моих руках и тихо заплакал. Через какое-то время он замолчал, ушел в душ, а после вышел и выскользнул из кабинета. Я же ушел устранять следы погрома вместе с птицами. Рэкс не появлялся три дня, а вернувшись, надел траур и никогда более его не снимал, заставив всех птиц носить траур вместе с ним. С тех пор его психика была сломлена. Вспоминая все это, я прекрасно понимаю, с кем ведет Стервятник эти ночные беседы. И мне становится за него страшно. Неужели ему стало еще хуже?.. Хуже настолько, что он разговаривает со своими галлюцинациями, испытывает боль и холод будто бы от их прикосновений. Из размышлений меня смог выдернуть только громкий испуганный стон Стервятника. Я, быстро затушив почти докуренную сигарету, подошел к нему, внимательно смотря на его изможденное лицо. Его глаза смотрели куда-то мимо меня, сточенные об пол ногти скребли обивку дивана. Я похлопал его по щекам, и он перевел на меня взгляд, сморгнув. Взгляд его стал более осмысленным. - Ральф?.. – произнес он почти шепотом, – Воды… дай, пожалуйста, воды… Мне оставалось только кивнуть и отойти от него, чтобы налить ему воды. Как можно быстрее наполнив кружку, я вернулся на то место, где стоял и протянул ее Стервятнику. - Спасибо... – прошептал он и большими глотками осушил сосуд. - Не за что… - отозвался я, садясь рядом. – Тебе нужно прочистить желудок. На эти мои слова папа птиц тяжело вздохнул. – это мало чем поможет, Р первый. Я… Я давно хотел с тобой поговорить, но все никак не решался, надеясь, что это пройдет. - Я слушаю тебя. Не бойся, говори. До моего слуха донесся очередной тяжелый вздох, а затем Стервятник начал: - Мне страшно существовать, я не могу есть, не могу спать и не могу думать о чем-то, кроме него. Он… Он итак после смерти всегда был рядом. Но раньше он молчал. Он не касался меня… я чувствую касания и мне больно или холодно. Мне кажется, что я схожу с ума. Употребляя определенные вещества, иногда я могу уснуть ненадолго. Но это не всегда помогает… И становится еще хуже, – парень всхлипывает, сжимаясь сильнее. Я положил свою руку ему на плечи и приобнял его. Стервятник продолжал: - Я хочу прекратить это. Уйти к нему. Но я не могу, еще не время, Ральф… Еще не время. Его плечи дрожали от сдерживаемых рыданий, а я лишь прижимал его к себе и молчал. По его щекам вновь текли слезы, уже почти прозрачные, потому что все, что можно было размазать, он уже размазал. - Что мне теперь делать с этим? Я не могу рассказать об этом своим птенцам. Они итак очень переживают. Не хочу, чтобы они волновались еще больше. - И не рассказывай. Приходи ночами ко мне, если что я буду успокаивать тебя. - Но… Ты думаешь, что так будет лучше? Думаешь, он не будет приходить при тебе? - Я не знаю, Рэкс… Но надеюсь, что я смогу успокаивать тебя и ты сможешь спать. Если захочешь, я могу попросить одного паука, чтобы он прописал тебе таблетки, от которых тебе должно будет полегчать. Парень немного нахмурился, но все же еле заметно кивнул. Конечно, я понимал, что лекарствам он не очень доверяет. Но, по-видимому, он был уже в отчаянии, раз согласился. Я надеялся, что лекарства помогут Птице успокоиться. Он приходил ко мне ночами. Сначала, пока нужные таблетки не привезли, я почти каждую ночь успокаивал Рэкса, лежа с ним в одной кровати, когда к нему приходил Тень. Не всегда быстро, но мне удавалось вернуть воспитанника в реальность. Он был благодарен мне. Позже, когда появились таблетки, он приходил ко мне, мы пили чай, он глотал свое лекарство, и мы ложились почти сразу, потому, что его морил сон. С лекарствами он спал спокойно. Только днями он лишь изредка вздрагивал от чего-то, но потом прекратилось и это. Курс приема был пройден. Большая Птица вернулся к своей прежней жизни и все же заходил ко мне иногда, чтобы остаться на ночь, свернувшись клубком рядом со мной. Честно говоря, я настолько привык засыпать с ним, поглаживая его по светлым длинным волосам, что мне было не всегда легко засыпать одному. Мне его не хватало. Да и ему меня. Он сам как-то раз обмолвился об этом. Я хотел бы, чтобы он каждую ночь приходил ко мне, но, все же он был вожаком и не мог оставить стаю без особой надобности. Однажды, он после отбоя вошел в мой кабинет, решив эту ночь провести у меня. Я тогда разбирался с документами и сообщил, что скоро закончу и уделю ему внимание. Он кивнул, закрыв за собой дверь, внимательно смотря на меня своими глазами, по-птичьи склонив голову набок. Тогда я чуть улыбнулся ему и вернулся к документам. Стервятник же прошел вглубь кабинета, налив воду в чайник и поставив его кипятиться на газовую плитку. Затем, свернувшись на диване, он закурил, стряхивая пепел в пепельницу, стоявшую на тумбочке рядом с диваном. Стервятник умел ждать. Ждал молча, не мешая. Он мог сидеть так часами, наблюдая за мной или витая в своих мыслях, покуривая сигарету. В тот раз я смог освободиться довольно быстро. Даже до того, как вскипел чайник. Сделав нам чай, я устроился рядом с ним, уложив его голову на свое плечо. Он благодарно прижался, изредка потягивая напиток из кружки. Той ночью нам обоим не спалось. Он тянулся ко мне, жался и явно немного нервничал. - Что с тобой, Рэкс?.. Что тебя тревожит? – тихо спросил я Птицу, сильнее прижав его к себе. Он взглянул на меня немного грустно и заговорил: - Знаешь… Ты самый близкий мне из живых. Я очень благодарен тебе… Надеюсь, что ты простишь мне эту маленькую шалость… - после этих слов его сухие тонкие губы накрыли мои, мягко целуя. Я же не смог сопротивляться потому, что и не хотел это делать, и поцеловал его в ответ. Его цепкие лапки сжали рукава моей футболки, в которой я обычно спал при нем. Он не ожидал, что я отвечу и поэтому этот поцелуй был еще более сладким. В ту ночь мы позволили себе то, к чему и вели наши отношения. Я, наконец, осознал, насколько и как именно мне не хватало его. Мы целовались как обезумевшие, срывали друг с друга одежду и ласкали друг друга, заставляя стонать в голос от ощущений и рвущихся на волю чувств. Я прижимал его к себе, сначала целуя в губы, затем переходя с них на шею, покусывая, целуя и оставляя едва различимые засосы, которые к утру уже будут незаметны. Он постанывал, откинув голову, тем самым давая мне полный доступ. Мои пальцы ласкали его соски, руки гладили грудь, живот и бедра, и постепенно я накрыл его пах, Стервятник же издал довольный стон и призывно толкнулся в мою руку. Руководствуясь интуицией, я спустился ниже и сняв со своего воспитанника трусы, стал ласкать его член языком. Рэкс часто задышал, а его плоть стала наливаться кровью и твердеть. Тогда я осмелился вобрать его член в рот и стал ласкать губами и языком, постепенно заглатывая больше. Хотя такого я никогда не пробовал, я догадался, что получается у меня неплохо по реакции Стервятника, который чуть толкался в мой рот, подрагивая от возбуждения, не в силах сдерживать сладкие стоны. Птица не дал мне довести его до оргазма, сказав, что хочет, чтобы хорошо было обоим. Я не успел опомниться, как он развернул меня и уложил на кровать, теперь сам, лаская мой член. Я никогда не испытывал такого наслаждения. Ни с одной женщиной. Стервятник умело ласкал мою плоть, а его растрепанные светлые волосы приятно щекотали мои ноги. Но в какой-то момент он оторвался от ласк и лег на кровать рядом со мной. Чуть улыбнувшись своей зубастой полуулыбкой, похожей на оскал, он облизнул свои пальцы и приставил их к дырочке, смазывая ее и проникая внутрь, растягивая себя. Я как завороженный смотрел на это, а Рэкс постанывал, добавляя пальцы. Он закусывал губы, и его грудь поднималась от глубокого дыхания. Но, наконец, он открыл глаза, вынув пальцы и призывно кивнув мне. Я тотчас навис над ним, как можно более осторожно положив его ноги на свои плечи, и стал медленно входить, давая ему привыкнуть. Сначала он жмурился и кусал губы, но потом его тело постепенно привыкло и впустило меня. Это были невероятные ощущения. Я входил в тело Птицы все быстрее. Он тоже уже наслаждался ощущениями, издавая стоны и прося меня входить быстрее. Я исполнил его просьбу, нагнувшись и поцеловав его в губы. Он отдавался мне полностью, изгибаясь подо мной, шепча мою кличку. Я первый кончил в него. Он кончил почти сразу же после меня от того, что я не прекращал входить в него и ласкать его член рукой. Выйдя из тела воспитанника, я устало лег рядом с ним, целуя его во вспотевший лоб. Он обвил мою шею руками, прижимаясь. Пролежав так немного, я все же решил отвести его в душ, который мы приняли вместе, а после сладко уснули в объятьях друг друга. Тогда я думал, что теперь все будет хорошо. *** Летние дни пролетали быстро. Близился выпуск и многие воспитанники нервничали, старались не думать о том, что будет дальше. Наверняка были и те, кто решал, куда им отправиться после конца. А я до сих пор не знал, что решит Стервятник. Я стал прыгуном, как и он. Я всегда помнил о пропавших воспитанниках прошлых выпусков, но только теперь понимал, куда они могли уйти, хоть и не понимал как такое возможно до сих пор. Это не было для меня возможным вариантом в силу неведения возможно ли такое для меня. Рэкс же не говорил со мной о том, куда он собирается. И я видел, что ему вновь становится все хуже. Я пытался разузнать у него о самочувствии, но он утверждал, что все хорошо и на него отрицательно действует только приближение выпуска. Но я прекрасно понимал, что это не так. Мне нельзя было заставить его вновь принимать таблетки. С каждым днем мне становилось страшнее. Теперь я виню себя за то, что все-таки не заставил его принимать их. Может быть, это спасло бы его, но теперь мне остается только гадать. Он умер в последнюю ночь сказок от передозировки лекарствами, украденными из могильника. В его руке была записка. «Я не смог бы спокойно жить без него. Мы две половины единого целого. Неразделимы. И я смог бы вернуть его, только придя туда, куда он когда-то ушел. Надеюсь, что в раю не одни облака». Когда я в отчаянии вернулся в свой кабинет, после того, как вызвал машину, чтобы увезти тело Птицы и позже помогал с его погрузкой, едва сдерживая себя от того, чтобы избить стену, я заметил на полу записку. Она была от Рэкса, но адресована уже именно мне. Она была короткая. Но прочитав ее, из моих глаз, наконец, вырвались слезы. « Я буду ждать тебя в конце твоего пути. Ты единственный, кого я буду ждать. Стервятник ». Теперь же я остался сторожем Дома на изнанке. В конце концов, я все же остался один. Наверное, я хотел бы, чтобы той самой первой ночи, когда я спас Рэкса от психушки не было, и Стервятник навсегда остался бы просто моим воспитанником. Ведь уже тогда я знал о его болезни. Уже тогда я знал, что ему будет слишком трудно помочь. Я не справился с этим. И теперь как бы я не звал его во снах, не скорбел о нем в своих мыслях, он больше никогда не придет ко мне. Не посмотрит на меня своим птичьим взглядом. Я больше никогда не смогу прижать его к себе, защищая его от него самого. Прости меня, Рэкс. Я всегда буду помнить тебя и любить. Ты единственный, к кому я хочу вернуться.