Султан Сердец

Стихотворение к книге: О, как удел твой жалок, человек! - Одним законом сотворён, в другой – закован, Зачат в грехе - но презираешь грех, Рождён больным - но тщишься быть здоровым! И как Природа все смешала жутко - Веленья страсти с прихотью рассудка! Фулк Гревилл (Поэма "Мустафа") Глава 1. Он - старший сын султана. Наследник трона, надежда Османова рода, шехзаде Мустафа. С раннего детства его учили разным наукам, морали, храбрости, уму... Родившись, он был никем, хотя и был вторым по старшинству. Должен был стать тенью своего старшего брата, а затем и быть им убитым, дабы не стеснять власть. Махидевран, его валиде, понимала это. Однако не собиралась смиряться с этим. "Время покажет, - говорила она, когда затрагивалась эта тема, - Один Всевышний знает, кто из них вырастет самым достойным. Кто окажется таковым, тот будет любим народом, армией, флотом, известен по миру ещё до восхождения на престол. Для меня, как для матери, все мои сыновья равны, но... Да, чаще всего на троне оказывается, возможно, не самый достойный, а самый хитрый и жестокий, однако если в такой ситуации спросят моего мнения, то я буду поддерживать того, кто справедлив" Но всё же закон был на стороне старшего, хотя султан и мог его обойти, однако всё же... Потому Мустафе сначала внушали, хоть и в мягкой форме, что ты, мол, лишь для того, чтобы подкреплять авторитет династии, чтобы возвысить старшего брата, а затем уйти достойно. Однако это продолжалось довольно недолго. В возрасте девяти лет скончался его брат Мехмед, официально объявленный престолонаследником. В этом же году умер и его брат Мурад, которому было всего два года. Хоть и не осознавал тогда вполне всего ужаса этих трагедий Мустафа, всё же плакал... плакал совсем по-детски, прильнув к груди матери, содрогающейся от боли и горечи, и тихим шепотком искал слова утешения... Эти события, со всей своей болью, переменами, разочарованиями, заставили его повзрослеть раньше времени. Казалось, кто бы сожалел о смерти соперников? Но власть со всей своей мрачной притягательностью была для маленького ребёнка пустым звуком. Он видел от произошедшего только боль окружающих, и словно бы заразился ею, не подозревая, что эти смерти открывают ему кровавый путь к трону. В том же году он стал престолонаследником. И, хоть и родился примерно в то же время у него ещё один брат, тоже Мехмед, сын Хюррем-султан, однако Мустафа сразу резко возвысился над остальными в глазах у всех, и, хоть и был он ещё крошкой, все уже начали потихоньку заискивать перед ним. Паши, беи, изначально и сам султан Сулейман, видели в нём будущего падишаха мира. Потому был уверен в этом и сам Мустафа. Рос гордым, но не заносчивым. Отца превозносил во всём и всегда. Потом появились и остальные братья. Не единокровные - сводные. Дети султана и всё той же Роксоланы, Хюррем-султан. После Мехмеда появился Селим, с жёлтыми глазами, как шайтан. Затем Баязид, крепкий и здоровый мальчик. И Джахангир - младший, а потому забытый всеми. В начале 1525 года дворец разорвало известие - Махидевран-султан снова беременна! Хюррем, её соперница, поразилась и оскорбилась до глубины души. Да и кто тому не поразился! Уже считали, что конец отношениям Махидевран и Сулеймана, а тут - на тебе! Правда, Хюррем - султан к тому времени тоже была беременна, Баязидом, однако эти события немного подорвали её авторитет как единственной и неповторимой... Если Махидевран родит мальчика, то она ещё больше укрепит своё положение как мать наследника престола. Однако она родила девочку. Прелестную султаншу. Баязид и Разие родились примерно в одно и то же время. Мустафе тогда было около десяти лет. А Махидевран была счастлива... так счастлива, какой не была давно. И пусть на этом их отношения с Сулейманом закончатся совсем. Пусть! Теперь у неё есть два цветочка её жизни... - У меня правда теперь есть сестричка? - Взволнованно, с придыханием произнёс восхищённый мальчик, невыразимо-радостно глядя в глаза своей валиде. Вообще у него и раньше была сестра – Михримах -султан. К ней относился тепло, но без братской нежности, ибо была она уменьшенной копией своей всемогущей валиде - Хюррем. Махидевран мягко улыбнулась, беря сына за руку. - Пойдём, посмотрим на неё, мой милый! На радостях Мустафа побежал было вприпрыжку, высвистывая заводную турецкую песенку, но Махидевран шепотом остановила его, объяснив, что малышка спит. Послушавшись, Мустафа тихо, с серьёзным видом шёл к маленькой детской кроватке, и с благоговейным трепетом заглянул в неё. Маленький человечек мирно отдыхал. Да так спокойно, сладко, отрешённо и весело, как могут только дети. Неожиданно для себя, мальчик улыбнулся. И тут новорожденная открыла глазки. Что-то перевернулось в душе Мустафы. Есть ли что-то прекрасней, глубже и огромней этих глаз? Разве что небо... Есть ли что ярче этой улыбки? Только солнце... Есть ли что нежнее этих щёчек? Только лунный свет... Словно частичкой его сердца, его души стала маленькая Разие. Из братьев любил Мустафа двоих - Мехмеда и Джахангира. Первого потому что вместе росли, играли и развивались, второго - за ум и бескорыстие. С детства был пристрастен к мечу. А как подрос, зачастил в янычарский корпус. Солдаты его обожали, холили и лелеяли. Защищали от грязи и мерзостей своего солдатского быта, взращали в нём храбрость и любовь к родине, умеренные амбиции, талант полководца. И был храбр шехзаде. А интересы империи всегда ставил выше собственных, доходя до жестокости. Полагался и на силу, как его дед Селим-Явуз, и на непоколебимую справедливость, как его отец. Был и жесток, и сострадателен - ко всем по-разному. Эта жестокая справедливость потом, в дальнейшем, порой причиняла боль, кою нельзя было высказать никому. Потихоньку, помаленьку стал интересоваться поэзией, языками, лингвистикой, всё больше учился, стараясь быть достойным и отца, и династии, и народа своего. Но терпению научиться не мог - всегда рвался в бой, не спрашивая ничьего позволения, даже отцовского. Как исполнилось четырнадцать, отец отправил его в его первый санджак - Караман. Довольно незначительный, но всё же подходящий для того, чтобы ознакомиться с основами управления. Хорошо правил шехзаде, не придраться. Хоть и был ещё слишком молод. По причине этой молодости народ не сразу всерьёз его воспринял. Ближе к его прибытию прокатились некие слухи. Мол, может, и толковый шехзаде, да мал ещё, чтобы всерьёз управлять санджаком. Небось, и меч-то в руках держать толком не научился! Однако замерли в удивлённом почтении, когда торжественно проезжал средь них новоявленный санджак бей. Не походил шехзаде на годы свои - высокий, крепкий, гордый, с глазами, полными пламени страстной и сильной души. Склонилась толпа в громком восхищении. Четыре года правил в этой провинции Мустафа, не зная особых проблем. Валиде Хафса султан души в нём не чаяла. Потому и на смертном одре просила сына отправить в Манису именно Мустафу. То есть объявить его официальным престолонаследником. Не пренебрёг Сулейман предсмертной волей матери. Пришло время. К тому же в этом решении поддерживали его и многие влиятельные паши, в том числе и не повторённый никем ни до, ни после, друг Сулеймана, великий визирь Ибрагим-паша, его брат и соратник, единственный в своём роде. Естественно, что этого не поддерживала Хюррем. Тогда он её не слушал - всё ещё был дорог ему шахзаде Мустафа, ибо видел он его преданность. С большим гаремом, с роскошью и почестями отправился шехзаде вместе с матерью в Манису, престолонаследный санджак Османской Империи, в поисках опыта и славы. Глава 2 Художник-босниец Франкос счастливо улыбался, глядя на своих маленьких, резвящихся по полянке девочек. Ангелочки! Младшая, Анжелина, ей девять. Маленький розовощёкий человечек, пышущий неуёмным весельем. Старшая, Надя, ей двенадцать. Высокая для своего возраста, стройная, с длинными по бёдра чудесными тёмно-каштановыми волосами, чуть вздёрнутым носиком, маленькими, пухлыми губками и живыми, чувственными карими глазами. На вид ей было лет четырнадцать - пятнадцать... почти девушка! Луиджи пугала мысль, что скоро придётся выдавать её замуж... и, судя по всему, в претендентах недостатка не будет. - Они у нас красавицы, - счастливо улыбнулась Габриэль, мягко сжав ладонь мужу, - Правда? Он согласно кивнул. Из - за кустов послышался странный шум. Снова... Это, кажется, топот копыт. Кто-то несётся сюда бешеным галопом. И речь какая-то... чужая. Непонятно почему, но художника это насторожило. Он лихорадочно перебирал в мозгу варианты. Когда топот послышался уже совсем близко, он заметил вдалеке меж деревьев несколько мужских фигур в странных красных одеяниях, похожих на какую-то форму и в причудливых головных уборах. Тут его охватила паника. - ТУРКИ!!! - Завопил он, резко хватая жену за руку, - В ЛЕС!!! БЫСТРЕЕ!!! Топот неумолимо настигал, как бы быстро они не бежали. Надя неслась вперёд до боли в боку, в немом ужасе не замечая никаких преград. Но тут чья-то сильная рука, грубо ухватив её за волосы, кинула на что-то твёрдое. Кажется, поперёк седла... как мешок с картошкой. Похоже, так же поступили и с матерью её, и с сестрой... Успев бросить лишь один беглый взгляд назад, Надя увидела, как её бедный отец заснул вечным сном в луже собственной крови. Мать они больше не видели. Глава 3 Этот дворец должен был стать его домом на долгие годы. Он был здесь хозяином, наместником своего обожаемого отца-султана, официально объявленным престолонаследником. О большем трудно было и мечтать. Обширная провинция Сарухан была как маленькая империя. А народ уже склонялся перед ним. Он старался оправдать их ожидания. Пытался вникать в суть дел, рассмотра которых его просили. Чувствовал поддержку, одобрение повелителя, любовь граждан - незаменимые чувства. Народ нахлынул, как волны, прося, ища чего то, припав к его ногам, будто голодные, ища его взгляда, милости, хотя бы одной его улыбки. Он сидел, красивый, гордый, со взглядом сокола, недосягаемый для них, как божество. А на самом деле? Засела в душе какая-то печаль. Чувствовал себя одиноким, несмотря ни на что. Понял тяжесть бремени власти... Но не бежал от него. Думал о величии страны, строил мечты и знал - осуществить их может только крепкая власть. Вокруг него кипело больше жизни, чем в столице. Все старались обрести его доверие и все разными путями. Девушки мечтали попасть к нему в гарем, мужчины - быть близкими друзьями и товарищами. Были, конечно, и враги. Эти пытались втереться в доверие лестью, интригами, подкупами, могли и по трупам шагать... Не терпел их шехзаде. Хоть и был очень уж скорым на решения, к подбору окружения подходил с умом. Близкими считал лишь бескорыстно преданных. Льстецов и интриганов распознавал сразу. Не боялся никого и ничего, склонялся только перед Всевышним и своим отцом. Шёл в походы наравне со своими солдатами, делил с ними все тягости, сражался бок о бок. Убивал, но смерти не видел на войне - видел свой долг. Узрел весь ужас смерти лишь тогда, когда начал терять самых близких. Но это позже. Глава 4. Этот день Надя переживала в кошмарах ещё долго. В панике, в немом отчаянии, она всё же не давала волю слезам. Ни тогда, когда её схватили, ни тогда, когда везли на корабле средь стонущих полонянок, ни тогда, когда продавали в гарем. Девушка пыталась укрепить своё сердце. Сложно... Одно успокаивало - с Анжелиной их не разлучили. Она была рядом, плакала, словно бы искала утешения и спасения. Словно бы та могла их дать... Их продали в гарем старшего османского шехзаде. Шехзаде Мустафы. О, какая же ненависть пожирала её сердце! Ненависть ко всем туркам, к их стране, их мрачной власти, даже к самой себе. Примерно два года они были там, в качестве прислужниц. Прислуживали всем - и фавориткам, и госпоже, хасеки Махидевран, валиде-султан этого дворца, и, впоследствии, главной наложнице Айше-султан с её маленькой дочерью Нергиз Шах - султан. Надю назвали Румейсой, Анжелину - Гюльлизар. Эти пять лет пролетели быстро, почти ничем не примечательно. Учёба, работа, обед, сон, работа, учёба и так далее... по кругу. Тогда в гареме оказалось ещё несколько девушек её возраста. Подумать только! Всего двенадцать -тринадцать лет, а уже... В общем, и внешне, и внутренне они больше походили на девушек брачного возраста, чем на беззаботных подростков, хотя и были невинны. Всех их соединили общие бедствия, общие проблемы, общая боль. Потому со всеми наложницами и фаворитками любого возраста Румейса всегда находила общий язык. Даже калфы и евнухи, некогда тоже пережившие нечто подобное, при случае утешали тех наложниц, которые впадали в апатию, меланхолию или истерику, скучая по дому безмерно. Девушка старалась находиться в стабильном состоянии, поддерживая всех, кого могла. В этом ей очень помогла валиде-султан. Она однажды застала её в тот момент, когда та, не выдержав, плакала. "Слёзы ни к чему, - Мягко сказала она, солнечно улыбнувшись, - Разве тебе здесь плохо, Румейса?" "Нет, конечно, госпожа, - всхлипнула она, - Просто порой не хватает сил забыть, кто я" "Ты и не забудешь, пока останешься той, кто есть сейчас, - Махидевран нежно погладила её по волосам, как мама, - Ты, конечно, ещё мала, дорогая. Совсем девочка... Но вскоре ты станешь взрослой, и, судя по всему, очень красивой... Запомни: где бы ты не была, свободы можно добиться везде. Даже в гареме. Нужно только быть сильной и... никогда не плакать! Во всяком случае, у всех на виду" Румейса тогда не до конца поняла смысл её слов, но почему-то успокоилась и благодарно улыбнулась. Валиде-султан ей очень нравилась. Тогда она почти заменила ей маму. Она всегда давала умные советы и лишь совсем не сложные поручения. Девушке нравилось часами по вечерам разговаривать с ней, в последних отблесках огня догорающих свечей, рассказывать ей сказки, которых она много знала. Она была ей если не дочерью, то, во всяком случае, близким человеком. Дух гарема ещё не успел тогда отравить её, и она никогда не вмешивалась в те разборки и интрижки, которые устраивали друг-дружке соперницы, особенно фаворитки. Но потом... Глава 5 Самым опасным врагом его была Хюррем-султан. Однако он не принимал этой мысли, ибо что может она ему сделать? Организовать покушение? У него мощная охрана и верные друзья. Нашептать что-то султану? Но ведь отец любит его, знает о его преданности и преклонении перед ним. Не видел от неё опасности шехзаде. Много девушек приводили в его покои. Все красивые, статные, раболепные, будто совсем одинаковые. Всегда молчали, даже после ночи любви, лишь робко улыбались. Одна из них подарила было ему ребёнка, долгожданного сына, названного, в честь отца - Сулейман. Услышав это, Мустафа словно проникся внутренним светом - у него есть сын! Его шехзаде, частичка его души. Но недолго прожил малыш - заболел и умер. И вновь обрушился весь мир. Закрылся, словно отрешился от всего тогда Мустафа. Понял истинную боль смерти, когда стоял близ маленького гроба своего невинного ангела. Понял, и готов был разорвать своё сердце и душу - лишь бы не чувствовать этой боли, этой смертельной тоски и горечи о безвозвратно потерянном. Вновь и вновь ходил с отцом в походы, решал государственные дела, осыпал народ золотом, но ни в чём не находил утешения, хотя внешне его будто бы ничего не тревожило. Одна лишь мама всегда находила нужное слово поддержки всегда и во всём. Он был силён, как прежде, и физически, и духом, но сердце его кровоточило. Словно чудо всевышнего появилась у него маленькая дочка - Нергиз шах-султан, милая девочка, с чуть вздёрнутым носиком и с такими же огненными глазами, как у него и у его валиде. Дворец вновь наполнился радостью, смехом и танцами. Глава 6 Как и все, она попала во дворец как служанка, рабыня, без роду, без племени. Однако, как и все здесь, жаждала высот. В гареме было много девушек, из разных стран, разных сословий, все пленительно красивые, словно звёзды, покорные и сладострастные. Не таковой была она, названная Румейсой. Внутренне сильная, весёлая, жадная до свободы, образованная и умная, и при этом внешне ничуть не хуже окружающих её красавиц. Не усидеть ей, притихнув, на месте. Некоторое время всё же ждала, стараясь не выделяться из толпы. Всё это время усердно работала, хорошо общалась с девушками, скрывала амбиции, тогда как те кричали о них направо и налево. Лишь однажды, случайно, мельком увидела она шехзаде... Запомнила до предела чётко его походку, черты лица, полные обжигающего огня глаза, словно бы не один раз увидела его, а знала уже тысячи лет. И сердце словно взорвалось, несясь к нему, забыв про все преграды, про все запреты и горести мира... Хорошо к ней относились и калфы, и аги. Этого она и добивалась, позволяя себе мечтать лишь по ночам о неведомом, но таком близком шехзаде. Вновь сидела, что-то вышивала, а мысли витали далеко-далеко от работы. Тут подошла колфа и велела девушкам встать в ряд. Те послушались, ехидно улыбаясь - предвкушали что-то необычное. - Выйди! - коротко приказала главная колфа, словно протыкая насквозь своим взглядом Румейсу. Девушка сделала шаг вперёд, и, чуть вздрагивая от волнения, улыбнулась по-детски счастливой улыбкой: Свершилось! Повели в хамам. Бережно мыли, разглаживали волосы, натирали благовониями. Счастье пушистым котёнком засело в душе. Не было уже и тени страха, даже девичья стыдливость куда-то подевалась... Наряжалась с охотой. Хотела стать неповторимой для него во всём - и внешне, и внутренне, и умом, и сердцем. Калфы говорили, что в гареме почитается лишь искусство любви и красота тела. Но, хоть и имела на то все шансы, ей было всё равно. Внутренним миром, чистотой души и свободой мышления прежде всего хотела покорить шехзаде. И к покоям его шла, не тревожась ни о чём. Дворец, хотя и роскошный, но уже успевший ей изрядно поднадоесть, стал прекрасным, словно сказочный. Глава 7 Он смотрел в окно, вглубь ночи, когда двери отворились. Румейса медленно и изящно подплыла к нему, опустив, как того требовали обычаи голову. Шехзаде словно не видел её. Она - как и десятки других... Но Румейса не хотела быть "одной из" Подойдя совсем близко, гордо и насмешливо вздёрнула голову, улыбаясь не только губами, но и лучистыми, бездонными своими глазами, сияющими, как два солнышка, изнутри, из глубины сердца. Шехзаде наклонился, чтобы поцеловать её, но та мягко отстранилась, и, не отрывая от него безмерно влекущего взгляда, нежно - нежно обвила его шею. - Я так рада предстать перед вами, шехзаде... - не удержавшись, тихо, чуть дыша, прошептала она, будто пьянея от его близости. Мир словно плыл перед глазами. - Почему? - Спросил он, тщетно пытаясь найти ответ в её загадочных, тёмно-синих глазах. Томно опустив ресницы, она продолжала улыбаться. Эта улыбка была такой лёгкой, заразительной, жаркой... - Не знаю... Просто рядом с вами я чувствую себя такой счастливой, какой не была давно... а может, и вовсе никогда! - искренне сказала девушка и мелко-мелко задрожала. Поняла вдруг, что сказала правду. И Мустафа почему-то тоже сразу это понял. Вновь подняв голову, Румейса загорелась, не стерпев жара этих преследующих её и во сне, и, отныне, наяву, огненных глаз. Чувствовала одновременно страсть, нежность, благоговение, как перед святыней... и, лишившись всякого самообладания, припала к его губам. Душа будто рассталась с телом. Чувствовала силу, нежность рук Мустафы, и таяла, как снежинка в них, став не более, чем его частью. А шехзаде поразился нахлынувшим на него неведомым чувствам. Уж ни колдунья ли эта девушка? Настолько волшебная, будто нереальная, лёгкая, как воздух, хрупкая, как самый нежный цветок... Почти неосознанно кинулись в этот омут чувств, почувствовав внезапно всю возможную и невозможную сладость жизни, обрели её смысл в объятиях друг-друга. Время бежало быстро-быстро, ибо эти мгновения были головокружительным счастьем. Как бы подолгу впоследствии его не было в Манисе, они словно чувствовали друг друга везде, презрев время и расстояния... Глава 8 После той ночи Румейса словно обрела крылья... была счастлива по-настоящему. Так, как не была счастлива никогда. Пушистый котёнок счастья, сидевший внутри, вырос до необъятных размеров. Он пригласил её и на сегодня... Девушки, меж которых она шла, смотрели на неё с таким нескрываемым удивлением, завистью, интересом, что, казалось, взорвутся. А она тогда ничего не слышала из их вопросов и насмешек. Впала в такую чудесную эйфорию, из которой никак не хотелось выходить. День, обычно проходивший так быстро, на этот раз шёл томительно медленно. Девушки не раз пытались её убедить в том, что если шехзаде и зовёт к себе только её, то ему просто понравилось её тело и это ненадолго. Она не верила и каждую секунду всё больше в него влюблялась. Следующие несколько лет были самыми счастливыми в её жизни. Даже больше, чем утопия детства... Если у шехзаде была возможность и время, свободное от политических дел, выезжали вместе на природу, проводили бесчисленные ночи, дарили друг-другу волны любви и нежности. Исходя из всех жизненных теорий мудрецов, это было слишком сказочно, но всё же... Вскоре неожиданно скончалась от оспы Айше-султан, оставив свою дочку Нергиз Шах-султан на попечение Румейсе и хасеки Махидевран валиде-султан. Всё было просто замечательно, но... всё необъяснимо и неожиданно изменилось в один момент. Глава 9. Случилось то, чего никто не ожидал. Повелитель вызвал Мустафу в столицу для оглашения какого-то решения на его счёт. Он, конечно, беспрекословно подчинился. Однако приехал с нехорошим предчувствием. Его встретили братья, тепло и с улыбками. Все они очень выросли: Джахангир, Селим, Баязид, и особенно Мехмед... А так же Разие. Частичка его души, его лучик, она была для него даже больше чем сестра, чем султанша... С радостным возгласом выбежала она к брату, да таким громким, словно всему свету хотела поведать о своём счастье. Здесь она была одинока, подвержена постоянным интрижкам и колкостям со стороны врагов Мустафы и Махидевран. В этом году ей уже было шестнадцать. Она стала очень красивой, милой, яркой, как звёздочка, и улыбалась так ослепительно, что казалось, будто и впрямь сияет. - Брат! Наконец-то! - Восхищённо, по-детски, с придыханием ворковала она, обвив руками его шею, - О Всевышний, как же давно я тебя не видела! Я, Мехмед, Джахангир, Селим... Мы очень скучали! Во время этих редких встреч всегда был рад Мустафа. Отдыхал душой от государственных дел, от жестокой справедливости. Затем позвали к повелителю. Твёрдой солдатской поступью вошёл к нему шехзаде. Обнял отца, не чувствуя ничего, кроме счастья наконец снова лицезреть его. Тот сидел, исподлобья глядя на него полинявшими от усталости голубыми глазами. Весь в каменьях, в золоте, в шелках. И всё же величественней отца был шехзаде, хоть и не подозревал об этом... Взглянул султан в орлиные, сияющие глаза своего сына холодно, безо всякой радости, да так пренебрежительно, что тот помертвел. - Я принял решение отправить тебя в Амасью, - сухим, ничего не выражающим голосом произнёс он. До шехзаде не сразу дошёл смысл его слов. - В Амасью? Но почему? Это ссылка! Если бы сейчас перед глазами разверзлась земля и поглотила его, Мустафа бы не так удивился. - Потому что Амасья очень важный санджак и пустует слишком долго. Мне нужен там опытный и доверенный человек. Разумеется, Мустафа понял, что это всего лишь предлог. Повисло тяжёлое молчание. - Если бы вы доверяли мне, повелитель, - проглатывая горечь, сказал он, силясь держаться прямо, - Вы бы оставили меня в Манисе. Султан всё равно остался холоднее льда. И тут Мустафа содрогнулся впервые в жизни. Как от предательства... Он понял, кто внушил повелителю эти мысли. Хюррем-султан. - Я же сказал, что... - Я понял, что вы хотите мне сказать, отец, - прервал его шехзаде, - я понял, что вы больше не хотите видеть меня наследником. Я знаю, кто отравил ваш разум. Не могу понять одного - как вы могли, презрев мою преданность к вам, поверить женщине, будь она хоть трижды мать ваших детей, больше, чем мне, вашей плоти и крови? - Мустафа, ты мой сын, я очень дорожу тобой, не хочу тебя обидеть... - Дело не в моей обиде, повелитель, - вновь прервал его Мустафа, - Если вы сочтёте необходимым, я отправлюсь хоть на край земли, с готовностью умру за вас. Впервые за весь этот разговор султан натянуто улыбнулся. - Я рад, что ты по прежнему верен мне. Поклонившись, Мустафа вышел, не сказав ни слова. Глава 10 Лишь позже он понял основу холодности повелителя. Торжественно навестил корпус янычар, принимал, как обычно, пожелания удачи как внезапно случилось нежданное: склонившись, все как один, крикнули хором тысячью голосов, будто одним, приветствие, подобающее лишь падишаху. Онемел на мгновение шехзаде. Не мог поверить. Как осознал ситуацию, вскипел: - Да как вы смеете при живом султане, моём отце говорить такое?! Не ради него ли умирали ваши братья в былых сражениях?! Да я сам лучше достойно умру, чем взойду на трон через кровь своего отца и братьев! Запомните это раз и навсегда! Словно буря взревела в душе. - Разве дал я им повод? - спросил Мустафа у давнего друга своего, капудана всех морей, Барбароссы, ибо был он мудр и всегда поддерживал его, видя в нём опору и надежду Османской империи. - Вы никогда не давали им повода усомниться в вашей преданности повелителю, мой шехзаде, - ответил он, - просто вы всегда поддерживали, поощряли и воодушевляли их, как в плане материальном, так и в духовном. В ранней юности своей вы были их воспитанником, ибо, чего греха таить, задерживались в корпусе очень подолгу. Когда выросли, вы стали их героем, особенно после смерти их обожаемого Ибрагима-паши, который, как известно, поддерживал вас. Повелитель, конечно, никогда не пренебрегал армией, совершал удивительные вещи в походах, имел блестящие победы, однако вы в их глазах выше. Не только из-за молодости и мужественности, но и из-за вашего милосердия. Султан Сулейман, руководствуясь, как и вы, справедливостью, в отличии от вас редко дорожит каждой жизнью на пути к ней. - Ты меня обвиняешь, паша? Или поощряешь этих изменников?! Лицо шехзаде словно застыло, как маска, от плохо скрытой боли. - Конечно же нет, что вы, шехзаде! Я с повелителем давно, а вас обвинять никогда не посмею. Я просто объясняю вам причину, как её вижу я. При этом я, естественно, не принижаю достоинств повелителя. Просто говорю вам о ваших. Вернее о тех из них, которые толкнули янычар на столь необычную... привязанность к вам. Вы султан их сердец, шехзаде. Мустафа слегка нахмурился. - Не делай из меня идеала, паша, - отрезал он, выразительно взглянув на собеседника, - впредь я должен быть с ними осторожнее. Не дай Всевышний, этот инцидент может достигнуть ушей повелителя! Глава 11 - О, я всё ещё не могу отойти от этой новости! - Чуть дыша, восторженно заметила Румейса-султан, - как думаешь, Мустафа... ну, то есть, как шехзаде к этому отнесётся? Анжелина чуть наклонив головку, улыбнулась. -Он наверняка сильно обрадуется, - ответила она. - Наверняка у тебя будет чудесный мальчик, - добавила восемнадцатилетняя дочь Махидевран и Сулеймана, прелестная Разие-султан, - Брат так расстроился, когда тот его сын, Сулейман, умер так внезапно... Запнувшись, султанша опустила глаза. Видно было, что она искренне переживала из-за этого события. - Самое главное, чтобы не случилось ничего плохого, - Сухо отрезала Румейса, - Мустафу так внезапно вызвали в столицу... Она взволнованно поджала губы. В этом вызове действительно было что-то не так. - У них наверняка есть на то свои причины, - добродушно успокоила её Анжелина, - политика, например. И вообще, разве отец не может просто соскучиться по родному сыну? - Во всяком случае как только что-то станет известно, мой слуга сообщит мне, - Улыбнувшись, сказала Разие, - Покушайте хоть немного халвы или луккума! Лично мне сегодня ужасно хочется сладостей! Приободрившись, девушки уже принялись за угощения, когда в дверь постучали. Вошёл тот самый евнух, слуга Разие, и сообщил... что шехзаде Мустафу снимают с должности санджак бея Манисы и назначают санджак беем города Амасьи... Румейса едва не потеряла сознание. Глава 12 С чего вдруг не спиться ночью? Из-за непонятной боли и тревоги. Из-за этих происшествий. "Действительно ли отец так слаб перед пагубной волей Хюррем-султан?!" - думал он, напряжённо вглядываясь в пустой лист перед собой. В душе клокотала ярость и испепеляющая горечь. Отец - солнце его дней. А кто для него Мустафа? Из года в год он не мог понять этого. Отношение к нему повелителя весьма противоречиво - то ли он души в нём не чает, то ли ненавидит всеми силами сердца... На ум в такой ситуации могло прийти всё, что угодно. Мустафа тщетно пытался отделаться от дурных мыслей. Сулейман был любим народом. Что вдруг случилось? Куда катится эта великая империя? И чья вина здесь? Однако главное не столько это. Как мог отец подумать, что он, Мустафа, предаст его?! Вне сомнения, он, шехзаде, думал о власти. Думал и о том, что ему суждено стать падишахом. В решающие моменты Сулейман лишь поддерживал в нём эту мысль: Назначал на важные должности, обсуждал с ним политику, отправлял в походы в качестве главы войска, оставлял наместником вместо себя в своё отсутствие, давал советы и вслух, благодаря, скажем, за хорошее положение в санджаке, не раз называл своим истинным наследником. А сейчас? Кто или что на него влияет?! Быть может, он боится за своих других сыновей, исходя из закона Фатиха, прадеда султана, гласящий, что всяк из его потомков, претендующий на трон и султанат, долженствует убить всех своих братьев, дабы не было последующих войн? Всё равно... если бы повелитель действительно знал, любил его, своего родного сына, то понял бы, что он никогда бы не причинил им вред. Лучше смерть, чем такой грех на душу! И пусть остальные оправдывали бы свою ненасытную жажду власти неким законом так, чтобы выходило, будто они защищают страну от кровопролитий. Пусть! Он же предпочитает не это, а то, чтобы обрести доверие и любовь своих братьев. Ежели нет, то он, Мустафа, точно знает: Лучше, прожив краткую жизнь и пав от предательства, с чистой душою попасть в рай Всевышнего, нежели, прожив долгую жизнь и запачкавшись в крови собственных братьев, со сгнившею от сего душою отправится в ад. Но всё же, как в голову отцу могло прийти одно из столь зверских предположений на его счёт?! Эти мысли поедали его изнутри. Никогда раньше он не чувствовал себя столь глубоко уязвленным, словно раненный лев. Перо словно само заходило по бумаге: (Стихи реального шахзаде Мустафы) "Если хочешь возвыситься подобно солнцу, что одаряет весь мир своим светом прекрасным, То падай ниц, окуная лицо в пыль земную, и подобно текущей воде, смиренным ты будь. Прекрасен, но иллюзорен этот красочный, яркий мир, Мимолётна, как сновидение, эта мирская жизнь. Никогда через иглу его ресниц не проходила нить сердца Подобно Почтенному Мессии Иисусу ты остался на полпути. Героем Вселенной благодаря упорству сердца он стал. Жизнь в руках судьбы же игра, как яблоко в её руках. Было некогда твоё тело каплей, как же удивительно, Мухлиси (псевдоним)! Когда читаешь строки эти, изливается душа твоя, подобная океану - так говорят они". И впрямь словно изливалась душа вместе с этими строками. Но боль всё равно не отпускала. Стража доложила о приходе Румейсы. Церемонно поклонившись, девушка с нежной улыбкой подплыла к шехзаде. - Мне сказали, ты всё ещё расстроен из-за решения повелителя, - медленно начала она, выразительно глядя ему в глаза. Огонь свечей и отблески заката создавали едва уловимую атмосферу спокойствия. - Это ни для кого не тайна, - ответил Мустафа, бережно обнимая её за плечи, - Как ты понимаешь, радостью это для меня быть не может. Давай лучше не об этом сейчас. Завтра нам предстоит не короткий путь. Нахмурившись, Румейса опустила голову. - Мне не нравиться видеть у тебя такой настрой, ни смотря, ни на что, слышишь? - Мягко прошептала девушка, подняв глаза, - Это, конечно, очень печально, правда, но нельзя же только из-за этого видеть весь мир в чёрном свете? - Конечно, Румейса, - натянуто улыбнувшись, согласился Мустафа, опускаясь на диван, - просто это было для меня очень неожиданно. Возможно, этого следовало ожидать, однако сейчас я просто не нахожу причин радоваться чему либо или кому либо, кроме тебя, Разие, братьев и валиде. Воцарилось молчание. Румейса всё хотела сказать... И вот решилась. - Может, у меня найдётся новость, способная поднять тебе настроение?.. - набрав полные лёгкие воздуха, чуть слышно произнесла она. Мустафа вопросительно взглянул на девушку. Судорожно сглотнув, Румейса немного неуверенно подняла на него полные любви, счастья глаза и улыбнулась... - Я... то есть... В общем, скоро на свет появится новый человечек... наш с тобой шехзаде! От такой новости улетучится любая боль, словно сухой лист, уносимый порывом ветра... Глава 13 Как он и ожидал, в Манису поехал Мехмед. В какой- то степени Мустафа был рад за него... Но не прошло много времени, как Мехмед заболел оспой и... умер. Эта весть быстро дошла даже до Амасьи. Это был ещё один удар. Брат, с которым они росли вместе... умер?! Однако это было горе не только для него. Все скорбели по безвинному шехзаде. Несмотря на медицинские показания, нашёптывала Хюррем султан повелителю - мол, это он, Мустафа, или мать его, Махидевран погубили шехзаде, на которого Сулейман с некоторых пор возлагал основные надежды. Она, конечно, понимала, что это ничем не оправданная глупость, но после смерти Мехмеда искала уже и любую смехотворную нелепость, лишь бы она заронила подозрения в и без того подозрительную душу султана и защитила её собственных детей. Защитила от страшного закона Фатиха. Кроме султана никто и слушать не желал её сплетен и наветов. Мустафа горько переживал его смерть. Старался не показывать своего горя, пытался скрыть ото всех. Однако все его видели. Все, кроме султана. И вновь стоял у гроба близкого человека, и сердце плакало кровавыми слезами. И впрямь готов был заплакать, глядя в лицо брата. Такой юный, храбрый шехзаде... Едва оторвал от него полный печали взгляд, как натолкнулся им на султаншу с волосами цвета огня. По щекам её ручьём лились не высохшие слёзы, но в глазах, обращённых на Мустафу, читалось проклятие, пожелание самой мучительной из смертей. Мечтала Хюррем-султан весь мир обрушить на его голову. Он стал её страхом, последней тенью между её сыновьями и троном. Но чем дальше, тем реальнее становилась эта тень, тем плотнее и грознее в её глазах. Хюррем султан была не плохой, и, даже сквозь призму своей неприязни, Мустафа чувствовал это. Загадочная, хитрая, умная, порой коварная, но не злая и не сладострастно-жестокая. Где-то в глубине её души жил спрятанный давным-давно свет добра и улыбок забавной, обаятельной, смешливой украинки Настасьи Лисовской, чуждой некогда хитросплетеньям гарема. Хоть и не знал он её прошлого, он не ненавидел её, ни смотря на всё, что она ему сделала. Все её действия поддавались объяснению. И довольно таки большой отрезок времени Хюррем-султан, интригуя против наследника, действовала не из соображений личной ненависти, а из необходимости расчистить путь бесспорной свободы и власти для себя и своих сыновей. Но потом, чем больше до неё доходило слухов об успехах Мустафы средь народа, в стане янычар по всей империи, на полях сражений, в политике, в быту, в искусстве и в знаниях, тем больше раздражалась, не смотря на то, что и её собственные сыновья, не учитывая их чуть более юные годы, всё же так же имеют большие заслуги, пусть и не столь громкие. Но потом именно на эту славу старшего шехзаде и стала давить, прочувствовав, сколь подозрительным становиться султан. Разорвав этот безмолвный поединок взглядов, Мустафа посмотрел на отца... и едва устоял на ногах: Он тоже смотрел на него, и в его холодном взгляде была подозрительность и презрение. Столько, будто он, Мустафа, совершил что-то непоправимо ужасное... Тут бы и умереть от безысходности и беспощадности этого презрения, вот так, рядом с братом. Но и это вынес сильный дух его. Дальше шли годы. Как и прежде, были его поддержкой валиде, Румейса, две милые дочурки, сын, народ... Научился ценить каждое мгновение счастья рядом с близкими людьми, с ребёнком, с любимой, с матерью, братьями, и, ни на что невзирая, с отцом. А янычары, по слухам, уже и повелителю, в открытую стали превозносить его имя, называть своим султаном. Однако на довольно долгое время воцарилась пугающая тишина. От повелителя - ни слуху, ни духу. Так и прошло несколько лет. Затем позвали в новый поход. Поход на Персию. Когда то ранее шехзаде уже ходил в поход на персов, при этом во главе армии. Тогда задачей было утихомирить шиитов. Враги были бы рады неудаче, но... Мустафа довольно быстро одержал блестящую победу. Победу, принесшую ему новый прилив любви янычар... На этот раз поход возглавлял Рустем-паша. Однако янычары, недовольные Великим визирем, всё больше распаляясь и восхваляя своего героя, остановились у Амасьи, требуя того, чтобы их возглавил в этом походе не Рустем-паша, а он, Мустафа, если повелитель уже не в состоянии ходить в походы. Мустафа не знал, как поступить в этой ситуации. Решил дождаться ответа повелителя, не отвечая полку ни "да" ни "нет". Султан решил присоединиться к войску. В это время шехзаде настигло письмо главного визиря Рустема паши, в котором он просил его со своим войском выступить вместе с султаном в поход. Это была ловушка. Да разве мог знать это шехзаде?! Глава 14 Двинулся в путь, к лагерю повелителя, в Эрегли, и прибыл довольно быстро. Войны поприветствовали его с воодушевлением, с надеждой и подобающими почестями. Отец позвал его к себе. Обсуждать с султаном план военных действий уже вошло в привычку. Рад был шехзаде вновь увидеть его, братьев... Без охраны пошёл. Зашёл в шатёр и огляделся - где же повелитель? Его не было. Может, отошёл на время... Шатёр был довольно большой, мягкие складки ткани словно таили какую-то угрозу. Словно из неоткуда появились двое огромных чёрных палачей и бросились на шехзаде. Молниеносно отреагировал Мустафа, ловко изворачиваясь и отгоняя от себя этих демонов смерти. Не могли они подступить к нему - во многих сражениях бывал шахзаде. Уже побеждал он, выхватил у одного из обидчиков саблю. Одно движение - и гибель всем врагам! Но заметил тут среди шёлковых складок повелителя. Он вновь стоял и смотрел на него своими ледяными глазами. Но словно не его это были глаза, а те, зелёные, что видел он у могилы брата. И, как и тогда в глазах Хюррем - султан, было в них одно - смерть. Ему, своему сыну, верному ему всегда и во всём!.. Неужели?! Понял Мустафа, что не отец перед ним, а убийца. Словно неведомая сила скрутила его изнутри. Ведь всегда преданность именно этому человеку удерживала его от дурных поступков... Зачем ему жизнь, если собственный отец желает ему смерти?! Мустафа просто не мог бы жить с этой мыслью. Опустил саблю шехзаде. Не видел иного избавления. Всегда следовал воле отца, видел в ней благо. А вышло? Теперь его воля - отнять жизнь собственного сына. Из-за чего? Из-за нелепых, не проверенных слухов захлебнуться в крови своего ребёнка?! - Да простит вас Всевышний, повелитель... Изловчившись, один из палачей набросил ему на шею шнурок, сдавил, что было сил... Всё поплыло перед глазами. Успел лишь вспомнить всех близких, и живых, и ушедших, пожелать им счастья, которое сам терял вместе с ними. Даже ему... своему убийце. Мучительная, но мгновенная смерть. Умирал от предательства, и даже тогда физической боли словно не существовало. Горел изнутри... И проклял жестокость мира. Глава 15. ... А султан всё это видел. Видел, как душили его сына, словно животное, как уносили его тело, но словно бы не чувствовал ничего, кроме лёгкого сожаления... Видели и братья. Огорчился его смерти только Джахангир и Селим. Румейса, Махидевран, Разие, услышав о его смерти, не поверили. Отправились в Бурсу. И только там, увидев воочию его бездыханное тело, поверили, впервые поняли в полной мере суть слова "отчаяние". Безутешно рыдали, впадали в ярость и снова в отчаяние... Все трое. Три сердца в одной огромной боли. Никто и ничто не утешало. Даже общая боль и ужасное возмущение в народе давало лишь слабое утешение. Был бы в сем смысл! Он погиб вместе с Мустафой. Изверги не пожалели даже его маленького сына. В порыве бешеной ярости Разие отказалась от своего отца и своей семьи, объявив его детоубийцей и навсегда оставив их... Народ взревел - умер их герой. Убит, как предатель, собственным отцом! Возненавидели многие, тайно, но будто бы единым сердцем, султана Сулеймана. Ибо с такой жестокостью ушла в иной мир их надежда... Султан их сердец. ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА. Румейса Хасеки Султан (Rumeysa Haseki Sultan) Она родилась в Боснии, мать её портниха - француженка, отец, уроженец Боснии, художник. Настоящее имя Румейсы - Надежда Франкос. В возрасте 12-ти лет она была продана в гарем Шехзаде Мустафы, где очень скоро стала его Хасеки. Шехзаде Мустафе, Румейса родила двоих детей - сына Мехмеда и дочку Айше Султан. После казни Шехзаде Мустафы, Румейса в сопровождении Махидевран Султан перебралась жить в Измир на берегу Эгейского моря. В Измире Румейса пользовалась большим уважением у местного населения. Её даже прозвали Кадын Эфенди Султан. Всего у Шехзаде Мустафы было 2-е сыновей и 2-е дочери. Сын Ахмед умер на год раньше своего отца, Мехмед 1546 г.р. был задушен в 1553г, сразу после казни Мустафы, дочь Айше Султан 1550 г.р. скончалась в 1577 г., а дата смерти второй дочери Шехзаде, Нергиз Султан 1536 г.р. неизвестна. Шехзаде Мустафа (1515 - 6 октября, 1553), санджак бей провинции Караман 1529-1533, санджак бей Манисы с 1533 по 1541 и санджак бей Амасьи с 1541 по 1553. Он был первым сыном Сулеймана и самым очевидным наследником престола. Он был красивым молодым человеком, натурой невероятно многообещающей, "удивительно высокообразованным и рассудительным и в возрасте, когда можно править", который готовился отцом на ряд ответственных постов в правительстве, а сейчас был губернатором Амасьи, по дороге в Персию. Шехзаде сам писал стихи под псевдонимом Мухлиси, являлся меценатом Сирури, одного из величайших филологов османской империи, автором высоко оценённого персидского словаря и лучших в мире комментариев к шедеврам персидской поэзии, таким как Гюлистан, Джами, Шебистан, Феттахи, Месиеви, Джелаледдина, Руми, Диван Хафиза. В честь шахзаде Мустафы его наставник Сирури создал "Бахруль - маариф" которую в течение многих столетий изучали, по которой преподавали. В предисловии этой книги написано: "Шехзаде Мустафа, счастливец, обладатель огромных знаний, достойный трона и короны, истинно верующий, совмещающий в себе знание наук и прекрасную нравственность, самый лучший и достойный из рода правителей. Его качества присущи тем, кто на пути правдивости и верности, самые достойные последователи на прямом пути, почитаемых пророков, он, как благородный Абу бакр, Умар, разделяющий правду ото лжи, стеснительный Осман, он милосердный Али, он, обладатель праведности Султан Мустафа. Делая призыв к воротам счастья, совершая службу и повиновение достойнейшему из мужей, в котором собраны все прекрасные качества, написал я книгу, в которой собраны важные знания". Сирури был его наставником, после его смерти же погрузился в глубочайшую скорбь, и, заканчивая перевод книг, он не упускал случая выразить в них своё почтение и любовь к нему. Щедрый духом и воинственный в бою, Мустафа завоевал любовь янычар, которые видели в нем достойного преемника своего отца, в канун третьей персидской кампании Сулейман, вступивший в шестидесятилетие, впервые не захотел лично возглавить армии и передал верховное командование Рустему-паше. Но вскоре через посланца Рустема стали приходить сообщения, что янычары проявляют беспокойство и требуют, учитывая возраст султана, чтобы их возглавил Мустафа. Они говорили, сообщал посланец, что султан слишком стар, чтобы лично идти походом против врага, и что только великий визирь теперь противится тому, чтобы Мустафа занял его пост. Посланец от Рустема также приврал султану, будто Мустафа благосклонно прислушивался к подобным подстрекательским слухам и что Рустем умоляет султана ради спасения своего трона немедленно прибыть и взять командование армией в свои руки. Это был шанс для Хюррем-султан. Ей было легко сыграть на струнах подозрительности в характере Сулеймана, заронить в нем неприязнь к Мустафе, внушить ему мысли о том, что его сын имеет виды на султана, сравнимые с теми, которые побудили его отца, Селима, сместить собственного отца Баязида II. Решая, идти в поход или нет, Сулейман медлил. Его мучили сомнения, связанные с тем шагом, который ему предстояло сделать в отношении собственного сына. В конце концов, придав делу личностный и теоретический характер, он попытался получить беспристрастный приговор от муфтия, шейх-уль-ислама. Султан сказал ему, свидетельствует (посол императора Карла V в Стамбуле) Бусбек, "что в Константинополе жил торговец, чье имя произносилось с уважением. Когда ему потребовалось на некоторое время покинуть дом, он поручил присматривать за своей собственностью и хозяйством рабу, пользовавшемуся его наибольшим расположением, и доверил его верности своих жену и детей. Не успел хозяин уехать, как этот раб начал растаскивать собственность своего хозяина и замышлять нехорошее против жизни его жены и детей: мало того, замыслил гибель своего господина. Вопрос, на который он (султан) попросил муфтия дать ответ, был следующим: "Какой приговор мог бы быть на законных основаниях вынесен этому рабу?" Муфтий ответил, что, по его мнению, он заслуживал быть замученным до смерти". Таким образом, религиозное сознание султана было спасено. Идя походом в восточном направлении, он достиг в сентябре своего полевого штаба в Эрегли и вызвал Мустафу из Амасьи. Друзья, осведомленные о судьбе, которая могла ожидать его, умоляли Мустафу не подчиняться. Но он ответил, что, если ему суждено потерять жизнь, он не смог бы поступить лучше, чем вернуться обратно в источник, из которого он вышел. "Мустафа, - пишет Бусбек, - стоял перед трудным выбором: если он войдет в присутствии своего разгневанного и обиженного отца, он подвергнется несомненному риску; если он откажется, он ясно подчеркнет, что замышлял акт предательства. Сын избрал более смелый и опасный путь". Он проследовал в лагерь своего отца. Там прибытие Мустафы вызвало сильное возбуждение. Он смело поставил свои шатры позади шатров отца. После того, как визири выразили Мустафе свое почтение, он поехал на богато украшенном боевом коне, эскортируемый визирями и под возгласы толпившихся вокруг него янычар, к шатру султана, где, как он ожидал, должен был получить аудиенцию. При нём после смерти была обнаружена записка с предупреждением, о грозящей ему опасности, однако шехзаде, в ответ на все призывы и мольбы не ездить в шатёр, объявил, что лучше достойно умрёт, чем поверит "клеветникам". Он был жестоко задушен на глазах у собственного отца. После его смерти народ действительно взбунтовался, причём успокоить эти волнения удалось далеко не сразу. Его судьба взбудоражила, огорчила и расстроила не только Османскую Империю, но и Европу. В честь него было написано огромное количество (ок. 30) безмерно трогательных драм. А так же по нему самое большое количество в мире стихов-плачей мерсие "mersiye" - Произведений, в которых выражается боль и печаль по умершему. Вот некоторые из них: (Отрывки): Назми: И по желанию своего отца он принес себя в жертву. Он и так был готов принести себя в жертву... Муни: Позор этому султану, что возвысился с земли до небес! Плачьте, мои глаза! Сгорай от боли, моя душа! Фунуни: Ты совершил такое зло, словно разрушил Священную Каабу! (Полные): Нисайи: Ты стал тираном, ты так несправедливо поступил. Ты затянул удавку вокруг его шеи и отнял у него жизнь, зная, что сострадание это часть Веры, ты не испугался Всевышнего... Что же безжалостный Повелитель Мира сделал с Султаном Мустафой? Ты позволил ведьме влить яд в твои уши Обманутый ее уловками и ложью, ты исполнил волю этой злобной колдуньи Ты как палач погубил этот кипарис, этот плод сада жизни... Что же безжалостный Повелитель Мира сделал с Султаном Мустафой? Ты властелин этого мира, но отныне люди отвернулись от тебя Никто больше не склонится перед тобой с любовью И никогда Всевышний не благословит того муфтия что одобрил это... То, что безжалостный Повелитель Мира сделал с Султаном Мустафой! Когда ты был молод, ты вершил правосудие и справедливость, Ты поступал так, что все сердца радовались как одно, Почему же став зрелым, ты действуешь как несправедливый тиран? Что же безжалостный Повелитель Мира сделал с Султаном Мустафой? Как ты пришел к тому, что пролить невинную кровь- это хорошая вещь? Или ты думаешь, что монархи не будут призваны к ответу? Чем ты оправдаешься, что ответишь, когда Всевышний тебя спросит: Что же безжалостный Повелитель Мира сделал с Султаном Мустафой? Разве ты не знаешь, как этот мир эфемерен? Убивая своего собственного молодого сына, думаешь избегнуть собственной смерти? Ты владеешь этим миром, но и ты однажды исчезнешь! Что же безжалостный Повелитель Мира сделал с Султаном Мустафой? Его трон и его род безжалостно пресечен интригами и подозрениями Рассыпан его жемчуг, он втоптан, поруганный и невинный Его мать горит в огне из-за разлуки с ним... Что же ты, безжалостный Повелитель Мира, сделал с Султаном Мустафой? Я горестная Нисайи, я кричу от боли и плачу кровавыми слезами Мое тело жаждет расстаться с душою от невыносимой муки Рыдают ангелы на всех семи слоях небес и рыдают люди на земле Что же безжалостный Повелитель Мира сделал с Султаном Мустафой? Ташлыджалы Яхья: На помощь, на помощь! Разрушилась одна из стен мира! Палачи смерти забрали Хана Мустафу! Было его лицо светлее Солнца, теперь его не стало... Стал жертвой интриг он,и в грехе погряз Османский род.. Что бы Падишаху доблестный Шехзаде не сказал, пытались они Падишаха в нем усомнить. И случилось то, чего добивались они. Грязные интриги и скрытая вражда лжецов заставили из наших глаз течь слезы нескончаемые и горесть разлуки в сердцах зажгли. Ни в чем не повинный Мустафа задушен был толпою убийц. О если б не видели этого глаза мои !Позор тем кто эту несправедливость совершил! Надел Шехзаде белоснежную одежду. И светилось его лицо ярче Солнца ,от того, что увидится с отцом, Был для народа Османского Шехзаде как цветущее дерево. А шатры те вокруг были похожи на ледяные горы. Падишах всего мира - Кануни Султан Сулейман от гнева огнем пылал .А Шехзаде, светясь от счастья предстоящей встречи, мчался скорее к отцу, чтобы руку ему поцеловать. Но не вернулся из шатра отца Мустафа, чье лицо было наполнено светом, подобно Луне. Пролили больше слез чем облака в весенний дождь, те кто увидел как хоронили Шехзаде. Подобна двуглавому дракону эта мирская жизнь, в чей капкан попадают многие. Был он подобен океану познаний, и знаниями своими озарял все вокруг, как прекрасная Луна .Но ушел Мустафа, нет его больше... Погубили бедного Шехзаде. Оплакивают его даже звезды на небосводе. В вечер расставания с ним у всего Османского народа души были в крови, а глаза в слезах от горести разлуки. Были они в величайшей скорби, погубили луноликого Шехзаде интриганы в борьбе за трон. Подобно змеям обвились вокруг его шеи. А он склонил голову покорно пред своею судьбой. Был убит, пострадав от великой несправедливости, и стал мучеником ни в чем не повинный Шехзаде. Упал бездыханно на земли, и со счастьем мученичества отправился получать награду у Всевышнего благородный Мустафа. Позже султан всё же пожалел о содеянном. И даже Селим, сын Хюррем-султан, ставший после смерти Сулеймана султаном, построил своему погибшему брату Мустафе в Бурсе мечеть-гробницу. Он писал стихи под псевдонимом Селими. Среди его многочисленных строк есть такие: О злосчастная Судьба, я кричу от боли, ты приносишь столько страданий, ты сама - чисто страданье... Никто от тебя не стал счастлив, никому ты радости не принесла... Что же ты натворила, это бедствие и горе, о неверная! <i>Sehzadeler sehbaz? Sultan Mustafa... - Где же он, самый великий Шехзаде - Султан Мустафа? </i>