Бескрылая птица

— Когда я была маленькой, я всегда хотела иметь крылья, как у ангела. — Если у человека есть крылья — значит, он монстр. — Крылья символизируют свободу для тех, у кого ее нет. И это не значит, что такие люди — монстры. Циссней и Зак, Crisis Core: Final Fantasy VII.

Циссней было двенадцать, когда её в первый раз взяли покататься на вертолёте. Сколько бы времени ни прошло, но те детские, восторженные впечатления она не забудет никогда: как при взлёте земля, в буквальном смысле, ушла из-под ног; как всё вокруг, казавшееся таким большим, стало уменьшаться, вначале превращаясь в игрушечный макет города, а потом и вовсе — в ковёр с цветным узором. Как отдалившийся горизонт изогнулся, как панорама внизу превратилась в растёкшуюся каплю, подтверждая слова преподавателя географии: Гайя действительно круглая. Как захватывало дух от маневров машины в воздухе, и как становилось страшно от осознания, сколько сотен метров от фюзеляжа под туфельками Циссней до твёрдой поверхности. С того самого момента она только и бредила тем, чтобы самой научиться управлять этой огромной железной птицей, позволяющей летать тем, кто не был для этого рождён. Сейчас пилотирование вертолёта для Циссней — всего лишь составляющая работы, причём даже не основная составляющая. Но от возможности хотя бы иногда подниматься в небо, в этот бескрайний, дарящий свободу простор, она не отказалась бы ни за какие деньги. Внутри кабины стрекот лопастей слышен не так сильно, как снаружи, но шум всё равно давит на уши, утомляет, даже если привыкаешь не замечать его. Циссней летает уже несколько часов и удерживать внимание на поиске становится всё труднее. Рено и Руду в этом смысле легче: несмотря на неразговорчивость второго, они хотя бы иногда могут перекинуться парой фраз — это позволяет отвлечься и не уходить с головой в свои мысли. Впрочем, сейчас Циссней рада, что она в вертолете одна: так проще представлять, что в соседнем, пока пустом, кресле может очень скоро оказаться Зак. Синеглазый, мускулистый, счастливый от осознания того, что больше не надо никуда бежать, ни от кого прятаться. Он бы с интересом смотрел вниз, в иллюминатор, позволяя спросить себя: «Что, давно не летал?» Какой бы класс Циссней ему показала, какой пилотаж! Не то что букетики цветов, выращенных среди витражей. Но с Заком тот пехотинец, Клауд; если мальчишке не стало лучше, выкрутасы в воздухе в его состоянии ни к чему. Циссней встряхнула головой. Мелочи это всё — главное отыскать их, доставить в безопасное место, спасти. Зак, конечно же, сразу побежит в церковь, к Аэрис, наплевав на все запреты и предупреждения. Или не побежит? Четыре года прошло, он сильно изменился, повзрослел. Может, и в голове у него что-то стало по-другому? В наушниках послышались треск и шипение. — Рено, Руд, доложите обстановку, — строгость в голосе Ценга напомнила Циссней, что не о том она сейчас думает. — Да нечего докладывать, шеф. Всё по-прежнему: камни да песок. Носимся по пустыне, взад-вперёд, как бешеная стрекоза, блин... — Хорошо, понял вас. — Шеф, может закончим на сегодня? Мне кажется, нам все равно их не найти, да. — Я считаю по-другому. Продолжаем поиски. — Мы уже целый день летаем и все бестолку, — не унимался Рено. — Не день, а всего лишь шесть часов и сорок три минуты, — поправил его босс. Циссней не может вспомнить ни одного случая, чтобы Ценг на кого-то кричал или как-то иначе дал волю эмоциям. Он на самом деле прекрасный руководитель, всегда собранный и спокойный. Хорошо, когда есть на кого равняться — это мотивирует и самой становиться лучше. — У нас скоро горючее кончится, — вступился за напарника Руд. — Тогда заправьтесь и возвращайтесь на задание. Не вижу проблем. — А можно мы поедим заодно? — поинтересовался Рено. — У меня уже желудок от голода сводит. — Можно. Но побыстрее. «Ценг, ты думаешь, он стал бы тебя спрашивать, если бы собирался перекусить на ходу?» — усмехнулась про себя Циссней. Впрочем, после такого ответа рассиживаться в кафетерии, прикрываясь разрешением босса, Рено уже не сможет. — Циссней, как у тебя? Циссней собиралась ответить, что тоже без изменений, но именно в этот момент увидела то, от чего у неё перехватило дыхание. Внизу, на земле, виднелось красноватое пятно, не сплошное, а словно штрихами — но издалека толком не разглядишь. И на нем будто бы был различим силуэт человека. — Кажется... — с трудом выдохнула она. — Что? — в интонации Ценга послышалась решимость сорваться с места и нестись сюда, прибыв, может быть, раньше Руда и Рено. Вот этого Циссней совсем не хотелось. Если бы человек шел или прятался — другое дело. Но он лежал без движения, и присутствие ребят казалось ей сейчас лишним. — Нет, померещилось, — соврала Циссней. В конце концов, никто не мешает потом снова выйти на связь и сказать, что все-таки нет, не показалось. А десять минут роли не сыграют. — Хорошо. Если что-то обнаружите, сразу доложите, — произнес Ценг и отключился. Циссней начала снижение и позволить себе неотрывно смотреть на пятно она уже не могла: местность каменистая, зазеваешься — влетишь в скалу. Место для посадки выбрать оказалось тоже непросто, но Циссней все-таки удалось сесть близко к цели. Пропеллер перестал вращаться и затих, а в голове только начала набирать обороты страшная мысль: «Поздно, поздно. Слишком поздно». Очень много крови — утёс просто залит ею. Ни один человек не сможет выжить, потеряв столько крови. Даже если он солджер первого класса. «Давай же, — Циссней заставила себя выбраться из вертолета. — Ты не можешь сидеть здесь и ждать, пока прилетят Рено с Рудом и сделают всё за тебя». Недавний дождь размыл землю и из кабины Циссней спрыгнула на скользкую, ненадежную почву, грозящуюся уронить её носом в грязь, если она забудет про достоинство турка и бросится со всех ног к тому, кого ей было приказано найти. Один шаг, второй, третий — кто бы мог подумать, что такое короткое расстояние окажется таким тяжелым? — Зак, — ладонь Циссней коснулась щеки солджера. Пульс можно не проверять: тело уже холодное. «Поздно, поздно! Слишком поздно!» Сколько же пуль у него в груди? Потемневшие, зияющие раны, кровь, запекшаяся по краям… Как же это, должно быть, чертовски больно? Нет, уж лучше смотреть на лицо! Зак очень бледен, как полотно. Но не как чистая, белоснежная ткань, а как серый, некрашеный льняной холст. И вроде все то же: те же черты, те же пропорции, те же плечи и руки, но распростершийся на земле человек кажется уже кем-то другим, чужим, незнакомым, принадлежащим не тому миру, что живая Циссней. И сердце при взгляде на него не замирает с тревожно-нежным "вдруг?", а лишь сжимается в горестном "никогда…". Уже никогда — его сердце не будет биться ни для неё, ни для Аэрис. Так странно притрагиваться губами к холодным губам. Зак не отстраняется, не смущается, не смотрит с удивлением. Просто позволяет себя целовать, оставаясь равнодушным к прикосновениям теплых рук. И даже две случайные горячие капли не в состоянии его отогреть. Шин-ра, что же ты делаешь со своими солдатами?! Как всё-таки хорошо, что здесь нет Руда и Рено, нет Ценга. Потому что зарыдай Циссней при них вот так вот, закрыв лицо руками, — они бы все поняли. СлОва бы не сказали, дали бы выплакаться, обойдясь без лишних утешений; но после этого она была бы в их глазах всего лишь слабой влюбчивой девчонкой, а не ТУРКом, способным руководить поисковой операцией. И не провалить её. «Прости меня, прости...» — губы шепчут сами, против воли. Зак не примет никаких оправданий. Не смогла, не сумела, не справилась — и наказана так, что ни одно из взысканий Ценга не пойдёт ни в какое сравнение. Пиджак Циссней во многих местах оказался запачкан кровью, особенно на рукавах. Она попыталась оттереть его носовым платком, но безрезультатно: пятна накрепко впитались в ткань. Про брюки можно было уже и не думать. Возможно, костюм отстирается, но Циссней почему-то показалось, что эти пятна останутся с ней навсегда. Она не сразу заметила, что меча рядом с солджером нет, и только после этого вспомнила о Клауде. Найти мальчишку поблизости не удалось; судя по следам, он каким-то чудом остался в живых и ушел, прихватив с собой меч. Правильно сделал: мёртвым оружие ни к чему, а зачем хорошей вещи пропадать? Циссней тоже бы следовало думать о своих обязанностях, а не о безвозвратно ушедших. О находке надо было доложить Ценгу, чтобы хотя бы тело отсюда забрали, но это казалось таким бессмысленным. Работая в ТУРК, быстро осознаешь, что похороны с почестями — это последняя вещь, которая интересует человека при жизни. Когда Циссней поняла, что кое-что ещё может сделать для Зака, она вернулась в вертолет. Где-то по пустыне в полусне брела маленькая фигурка, едва тянувшая за собой огромный меч. Клауд не мог уйти далеко — он был не в том состоянии, тем более с тяжелым грузом. Найти его будет очень легко. Однако Ценга интересовал только Зак, до Клауда ему дела нет. Босс слишком занят, чтобы возиться с едва знакомым мако-зависимым пехотинцем. Если мальчишка окажется в Шин-ра — его просто вернут доктору Ходжо и тот продолжит над ним свои опыты. Но это не то, ради чего Зак уносил друга на себе из Нибельхейма. Он пытался спасти этого парнишку — так пусть хоть что-то будет так, как он хотел. Циссней не сумела вытащить солджера из-под пуль, но хотя бы его другу помочь она в силах. Забрать, увести в Мидгар, найти жильё, врача — и ничего не говорить Ценгу. Объект №1 найден мёртвым, объект №2 исчез в неизвестном направлении. Никаких эмоций. Главное — отыскать мальчишку до того, как тот снова столкнется с армией Шин-ра. Когда Циссней поднимала вертолет в воздух, она дала себе слово, что на этот раз обязательно успеет. «Но я ещё вернусь», — беззвучно произнесла она в сторону утеса и потянула рукоять управления на себя. И только в голове почему-то засела странная, неясно откуда взявшаяся мысль: у вертолета нет крыльев.