Весенняя Роза Манисы

Стихотворение к книге: Я вижу твой силуэт в окне, Лечу к тебе, как мотылек на свет.... Я вижу нас в этом огне, Ночь играет мелодии, время любви И пускай же горит огонек, В этой полной и доброй груди, Ты лети и порхай мотылек, Чтобы радость и счастье найти! Пусть летят годы, Пусть время идёт. Пусть тот, кто ищет свободу Любовь и веру найдёт! Пролог. И снова она здесь... В приюте прошедшей любви. Всё здесь напоминало ей о том, чего не вернуть. Словно вся жизнь прошла здесь, а дальше - и не было её. Пустые годы без любви... А все её несчастья появились с приходом этой русской рабыни. Махидевран в целом не винила её. Роксолана, как и она сама, боролась за право жить без унижений рабства для себя и своих детей. Она её ненавидела, но понимала почти во всех действиях. А ещё больше ненавидела его, Сулеймана. А ведь он клялся ей в любви! Она отдала ему сердце... Голубь-душа вернулась в клетку раз и навсегда теперь. Так ли это? Нет... теперь и душа, и мысли, и сердце принадлежат Мустафе. Он - единственный из её сыновей, оставшихся в живых. Единственный и неповторимый. Её надежда, её гордость, смысл её жизни. Шахзаде-наследник, опора всего Османского рода. А от любви юности остались одни воспоминания. И все они здесь. Вздыхая, Махидевран бесцельно бродила по дворцу, садам, и вспоминала, вспоминала, вспоминала... Глава 1 Гюльбахар... Даже собственное имя кажется приторно сладким и горьким одновременно, ибо так её назвали вдали от родной земли. Бесконечные пески, вечные перебирания с места на место - разве может быть для такой родина? "Кажется, будто частичку себя оставляю в пустынях", - думала хрупкая огнеокая черкешенка, почти физически ощущая необратимую горечь ненавистных расстояний. Будет ли конец этому пути? Окажется ли он счастливым? Она была откупом за своё племя. Хотела ли отвечать за свой маленький народ - неизвестно. Просто её никто и не спрашивал - оторвали почти силой. А поступили так потому, что была непохожей на обычных женщин, своих соплеменниц. Была непомерно тоненькой, словно воздушной, грациозной и нежной, как самый прелестный цветок. Величавая, почти непреступная, но словно излучающая свет... Сама особо и не задумывалась, почему именно её выбрали. Может, потому что сестра князя? Были и другие, с других племён, так как старались найти лучшую из лучших, дабы преподнести в дар загадочному шахзаде. Она чувствовала себя униженной. Хоть и росла она с пониманием, что не будут её воспринимать как личность, способную на умные речи и великие дела, но не могла с этим смириться. Не могла смириться с вечной рабской покорностью мусульманских жён. Всей душой ненавидела это подхалимство, и боялась такой судьбы для себя. А её уже по пути наставляли: будь весела, покорна, почтительна, и попадёшь в самую душу шехзаде... Она не хотела "попадать в самую душу" ибо шехзаде представлялся ей холоднее льда и мрачнее тучи. Да кто он такой, чтобы она, гордая черкешенка, стояла перед ним, красная от смущения, с голодным взглядом попрошайки? Да, он сын султана многих стран и народов, даже её собственного. И что с того? Их головы в коронах, а руки - в крови. И в тоже время у неё не было той глубокой ностальгии, что заставляла бы питать надежду на побег. В конце концов, её семья была очень даже не против от неё избавиться. Просто горечь, непонятная ей самой, ведь она знала, что дело не в ее, так называемой, семье, а скорее в боязни вступать в новый мир, где придётся бороться не на жизнь, а на смерть за свою свободу. В таком мире не видела она и места любви... А любить хотелось. Видеть в ком то ещё смысл жизни, кроме себя самой - разве есть на земле что-нибудь лучше этого? Кто знает, а может и ждёт её там, в далёкой Манисе, чувство, хоть сколько-нибудь подобное этому?.. Поразмыслив об этом, девушка тяжело вздохнула. Она подумала и о том, что придётся прощаться с давними привычками, образом жизни, детством... Вспоминала, как любила тогда, смеясь, барахтаться в тёплом, мягком песке, гулять и петь песенки с утра до ночи... Здесь такого не будет. Должна будет остепениться, очерстветь и ощетиниться, ходить, словно в панцире, дабы никто не причинил боли и не раскрывать души ни перед кем, даже перед шахзаде, которому вынуждена принадлежать. Свобода... Это слово теперь стало ещё более приятным на вкус. На родине была свобода... А там? Сумеют ли и это отобрать у маленькой черкешенки с острыми глазами? Ну нет! Свобода была раньше. Будет и впредь! Глава 2 Неведомый дотоле трепет объял душу, когда входила в главный дворец престолонаследного санжака Османской империи. Словно вся тяжесть лет, скорби и ужасов этого дворца обрушилась на её девичьи плечи неведомой силой, так, что перехватило дыхание. Но не показала виду и неосознанно-величавой походкой шла вглубь дворца, гордо подняв голову. Шла, как султанша, и не замечала этого. Не замечала и красоты дворца, вся поглощённая своими мыслями. Было страшно... и весело от предвкушения чего-то нового. Предстала перед валидэ султан почти в лохмотьях, но такая, что казалось, будто в золоте. "Довольно бояться, - сказала себе черкешенка, унимая дрожь, - В конце концов, они такие же люди" И подняла глаза. Хафса султан была красива истинно царственной красотой. Блистала холодным величием. Не таким, как черкешенка - та пылала изнутри, как огонь, а валидэ предстала, холодная, как льдина. В ней был сразу виден холодный ум, трезвый рассудок и затаённая печаль, наложившая на её скульптурные черты отпечаток долгих внутренних терзаний. Девушка поразилась сначала непоколебимой твёрдости её взгляда, вздрогнула перед её величием и снова испугалась: А не станет ли она такой же отчуждённой? Что сделает с ней этот пока неведомый мир? Может уйти, убежать? Девушка отбросила страхи - назад дороги нет. Мир детства девочки из пустынь потерпел крах - раз и навсегда. Теперь она должна искать смысл не в прошлом, а в чём-то или в ком-то другом. Поняв это, она успокоилась и снова гордо взглянула на Хафсу султан. И на смену страху пришла, не понять откуда взявшаяся, жалость. К ней, к той женщине, с холодно-печальными глазами, что стояла перед ней. А валиде султан поразилась блеску этих огненных, гордых глаз. Быть может, лишь у себя в молодости могла видеть такую гордость, амбиции, величие, в сочетании с хрупкостью и нежностью этой девушки. Какая лёгкая, воздушная у неё талия! И сама она гибкая и свежая, как весенний цветок... - Что ж, ты вполне подходишь. Девушка поклонилась вежливо, без преклонения. - Вы не спросите кто я, госпожа? Как меня зовут? Сказала, словно с укором. Однако валидэ и бровью не повела. - Это неважно. Забудь, кем ты была раньше. Ибо отныне ты Гюльбахар, и если ты окажешься умной, то я помогу тебе обрести свободу. Пока что ты рабыня, как все девушки здесь, и даже не самая красивая, хотя очень хороша. Но даже здесь можно стать свободной. Для этого лишь один путь - родить детей своему повелителю. Бежать невозможно никак. Да и к тому же в случае твоего возвращения соплеменники только испугаются. Всё предельно ясно, и черкешенка приняла всё сказанное. Наверное, она и сама поняла это ещё в пути... и всё же к горлу подступили слёзы... лишь на одно мгновение. - Я осознаю всё это, госпожа. И хотя душа к этому не лежит, я не вижу для себя иного выхода. И я... заранее благодарна вам за помощь. Величественная, властная валидэ и огненная, тоненькая черкешенка понимающе улыбнулись друг другу. Так появилась Гюльбахар, весенняя роза Манисы. Глава 3 День провела, знакомясь с гаремом. Любимцы - фаворитки не отделяли её от служанок. Словно бы не замечали. На счёт них валидэ была права, некоторые были столь невероятно красивы, что слепило глаза. Но Гюльбахар было всё равно. Что красота, когда они и разговаривать толком по-турецки не все умеют. От всех от них веяло какой-то ленивой негой, сладострастием и блаженством постоянного роскошного отдыха. "Как они ещё совсем не растолстели?" поражалась девушка, видя, сколько съедают жадные до удовольствий одалиски. По всему гарему бродили, как тени, евнухи и калфы. У главных дверей стояла стража - немые янычары, готовые в любой момент броситься на врага. У обычных наложниц была одна огромная комната и личная бедная постель у каждой. Для девушек, проведших ночь с шахзаде, выделялись отдельные комнаты. Дворец был богат и красив. Всё исключительно в восточном стиле, ни одного европейского элемента. Гюльбахар почувствовала, что, несмотря на напряжённую атмосферу этого места, ей здесь нравится. Однако ей хотелось гораздо большего, чем участь рабыни... К вечеру пришла калфа и велела отправляться в хамам. По гарему пронёсся шепот негодования: как так, всего день в гареме, а уже к шахзаде в покои! Гюльбахар лишь горделиво улыбнулась. Ох, сколько же её там мыли! Словно хотели уничтожить на её теле любой намёк на грязь, чтоб сверкала, как полированная. Тёрли докрасна, мазали благовониями, выдирали лишние волоски, проделывали всякие процедуры с волосами и снова мыли, мыли, мыли... "Неужели они и вправду так заботятся об удовольствиях одного единственного человека?" Думала девушка, полуживая выползая из бани. Затем приступили к завершительной части подготовки: рядили в шёлковые платья, украшения, сурьмили брови, подводили глаза, укладывали волосы, попутно объясняя предмету своих трудов правила поведения в покоях шахзаде. Она почти не слушала их: в груди нарастало волнение и смутная тревога. Кто он, этот шахзаде Сулейман? И что принесёт ей эта ночь? Счастье ли, горе ли?.. И снова шла, как королева, и опять не замечала своей преступной, в глазах гарема, величавости. А те шипели, как змеи, глядели, как удавы на кролика... А Гюльбахар шла по коридорам огромного дворца, прекрасная в своей надменности. Шла к своей судьбе. Глава 4 Медленно и плавно, как птичка впорхнула в покои шахзаде. Его огромная фигура вырисовывалась на фоне окна, блиставшего последними лучами заката. Вопреки обычаям не ползком подошла к нему, а лишь чуть склонившись в знак уважения. Он был высок и довольно хорошо сложен. Чертами лица он напоминал свою мать - та же мудрость и холодность. Одно лишь отличие - в нём кипела молодая кровь Османов, глаза горели почти жестокой жаждой справедливости. Вот эти-то глаза, голубые, как небо, впились в глаза огненные, словно ища чего-то. Гюльбахар, вопреки своим ожиданиям не нашла в шахзаде Сулеймане ничего отталкивающего, даже наоборот... На губах расцвела нежная улыбка. Сулейман наблюдал за девушкой с интересом и удивлением, ибо привык, что входящие к нему девушки до тошноты раболепны и несмелы. - Почему ты не соблюдаешь обычаев? - спросил он, вдруг с ужасом понимая, что краснеет. Улыбка не сходила с её чувственных губ. - Я вас оскорбила, мой шахзаде? Лёгкая тень пробежала по его лбу. - Нет... Гюльбахар подошла чуть ближе и снова подняла на него глаза. В этом взгляде он узрел дотоле неведомый огонь, острый ум и нежную наивность... От этих глаз, горячих, как пламя, вдруг стало невыносимо жарко и... сладостно! Почти не осознавая своих действий, он притянул её к себе. А Гюльбахар облегчённо вздохнула, не чувствуя былого напряжения. Этот человек, что держал её в своих объятиях - чужой ей, но в то же время уже и близкий. В ней проснулось извечное женское желание покорять сердца: Она была с ним и холодной, и страстной до безумия, покорённой и покоряющей... Горячая кровь предков кипела в ней, а острые огненные глаза вдруг стали томными и манящими, как летняя ночь в прекрасных лесах Эдирнэ. Их ночь любви пролетела, как сладкий сон. Засыпая под ласковый шепот любви, Гюльбахар чувствовала себя вновь свободной от всего на свете. Так, словно не она сейчас была рабыней этого человека, а наоборот - словно весь мир поклонился ей. Как будто чувствовала уже, что не видел прежде Сулейман подобной ей, что стала уже его весенней розой... А шехзаде был поражён её внезапными вспышками, чувственностью, горделивостью, переменчивыми, как воды океана, как искры костра... И сам не осознал, что сгорел в этом огне. Что полюбил впервые. Глава 5. Гюльбахар проснулась с ощущением свершившегося чуда... Сулеймана рядом не было. "Ушёл уже, наверное" - вздохнула девушка, сладко потягиваясь. И тут вспомнила: Ей нельзя было тут оставаться всю ночь. "Быть может, раз шахзаде не отправил меня, значит мне можно" - улыбнулась Гюльбахар, натягивая платье. Она словно стала другой. Словно последний запах пустынь ушёл из неё, словно не было жизни иной, кроме гаремной. Шла обратно, так искренне улыбаясь судьбе, что становилось не по себе даже ведущим её калфам. Они-то боялись уже и слово ей не то сказать: видели, не рабыня пред ними, султанша. - Что это ты так поздно? - Злобно спросила одна из девушек, едва не лопаясь от зависти. Весь гарем застыл в молчании. Гюльбахар с презрением вглядывалась в эти пропитанные ядом зависти лица, и не чувствовала ненависти или внезапного прилива гордыни. Только отвращение. В ответ она лишь неподражаемо повела своими хрупкими плечами. Что ей эта зависть? Разве смогут они теперь хоть чем- то обидеть её? Уже не чувствовала себя на равных даже с теми, кто жил на этажах фавориток. У тех была всего одна ночь, не принесшая им ничего, кроме удовольствий роскоши. А у неё будет много ночей. Счастливых ночей... Неделю провела, словно во сне. Ходила по дворцу как хозяйка, осматривая каждую мелочь, привыкая к новому быту. Старалась поддерживать более-менее сносные отношения с девушками, дабы не было открытых конфликтов. Ходила и в сад. Он завораживал её своей красотой, прелестью творений Всевышнего. Там отдыхала душой... от интриг, от злобы, от собственных амбиции и страхов - это был уголок её счастья. Как и всем фавориткам, ей дали свою комнату и наградили. Позже Гюльбахар ещё несколько раз встречалась с Хафсой валиде-султан. Они понимали друг друга с полуслова, и, можно сказать, почти подружились. Девушка видела поддержку с её стороны, хотя та не отделяла её от других фавориток. К концу недели девушки уже начали вновь без опаски издеваться над её величавостью, мол, напрасно ждёшь, шехзаде и видеть больше не захочет. А Гюльбахар их не слушала - закрылась на время в себе, и никакое слово не причиняло ей боли. Была так уверена в своих чарах? Слишком горда? Или же было ей просто всё равно? Нет, она ни в чём не была уверена, не была слишком гордой. И всё равно ей не было - теперь её жизнь принадлежит тому сильному и ласковому человеку с глазами цвета неба. Просто она забыла, что существуют те девушки. Видела и не видела их, слышала и не слышала. Словно и не было их вовсе. Гуляла по саду, вновь ждала чуда и молила о нём небеса. Поняла, что в роскоши дворца Манисы и средь цветения нежнейших цветов родился в ней новый человек. После ночи с шехзаде она перестала быть дикой черкешенкой-одиночкой, ищущей только потех и забав, и стала девушкой, амбициозной, привлекательной, жаждущей любви и любить самой. Хотела значить хоть что-то, вновь стать личностью, имеющей право на своё мнение. Глава 6 - Гюльбахар хатун! Ты слышишь? - Произнёс кто-то извне её заоблачного пространства. "Ооох... А может, ну их всех?" - Сквозь сон подумала девушка. А сон был такой сладостный!.. - Хатун, давай вставай! - Не унимался неизвестный вредитель, - ты же не хочешь проспать своё счастье здесь, тогда как могла бы быть у нашего шехзаде? Сулейман... - А? Что? Что-то с шехзаде? - вскочив, промямлила Гюльбахар, недоверчиво озираясь. Она едва перевела дыхание. Окружающие её калфы дружно рассмеялись. - Нет же, глупая, он зовёт тебя к себе! - Насмешливо сказала главная калфа, та, которая, судя по голосу, и разбудила её. Спросонья до неё не сразу дошёл смысл её слов. - Меня? - Переспросила девушка, потирая глаза. - Да, тебя, - важно ответила главная калфа, - и, поверь, тебе повезло - не каждой выпадает счастье побывать в раю у шехзаде второй раз! Гюльбахар про себя улыбнулась улыбкой во всём преуспевающего человека. Что две ночи! Она из тех, кто согласится только на долгие чувства, а не какое-то "везение". - Ну что ж, идём в хамам! - весело сказала она, внутренне подготовившись к трёхчасовым мучениям. Но во время этих тщательных подготовок она не чувствовала своего тела. Будто не было материальной оболочки, лишь душа, словно голубь, выпущенный на свободу... Она думала о нём. Всё это время, нет-нет, да промелькнёт пред мысленным взором шехзаде Сулейман... Неужели она влюбилась? Сама не знала. Знала только, что хотела узнать и понимать во всём этого человека, повелевающего её судьбой. Хотела быть для него всем, и, вопреки глупым запретам, открыть перед ним крылатую душу свою, жаркую и свободную, как солнце пустынь, родных и далёких. Смогла бы? Возможно... если он полюбит её, то отдаст она без возврата голубя-душу лишь ему и детям, и никому более... И вновь готовилась к встрече с ним, словно ждали её в этих покоях не объятия шехзаде, а жизнь и смерть одновременно. Снова открыли перед ней эти двери. Он снова стоял перед ней. Он ждал её, и смотрел так, будто весь смысл жизни вошёл к нему вместе с этой огнеокой девушкой. Сердце её непривычно сжалось. Маленькими, грациозными шажками она приблизилась к шахзаде, склонилась, чтобы по обычаям поцеловать подол его платья, но он остановил её, и, нежно взяв за подбородок, поднял ей голову так, чтобы она могла видеть его глаза. В них, как в зеркале, вдруг узрела она такое пламя страсти, нежности, чувств, повергающих в дурман. И она поверила этим глазам. Потом, может, и жалела об этом, но поверила, всею своею огненной душой, и отдала её, крылатую, этому загадочному человеку... Она и впрямь словно умирала и вновь рождалась в его объятиях. В пламени их общей страсти каждый раз открывала что-то новое, дотоле неведомое, и оба как будто сгорали в этом сладостном огне... После ночи любви, он, смеясь и обнимая её своими сильными руками, тихо шептал: - Раньше не было такой как ты, Гюльбахар... И есть ли, будет ли? Возможно ли повторить мою Весеннюю розу? А та блаженно улыбалась. И впрямь думала, что никто не сможет теперь превзойти. Всю ту ночь не могли уснуть. Сидя на террасе, наблюдали за звёздами... Светила судьбы. Вдруг на неё напал неоправданный ничем страх: а что, если однажды её место всё же займёт другая? И словно бы уже видела среди ночных светил образ той рыжеволосой девушки, что погубила её. После той ночи поняла, что беременна. Глава 7 А потом всё словно неслось перед глазами, как ветер. За четыре года родила она Сулейману троих детей: Мехмеда, Мустафу и Мурада. Когда Сулейман стал султаном, она ждала четвёртого. И сделалась Махидевран - госпожой века. Все умерли. Остался лишь он, Мустафа. Он стал для неё всем. И повелитель почему-то с самого начала любил его больше всех их детей. Потом появилась и Роксолана, безраздельно завладевшая сердцем нового султана. Тогда в Махидевран всё взбунтовалось, всё возмутилось предательству. Не могла понять и поверить: Всё неправда в её любви, всё ложь! Первое время не видела никого и ничего, и не желала видеть. Мир померк. Помнила тот момент, словно он был вчера. Она украла её ночь с султаном. В первый раз. Узнала только под утро следующего дня. Словно не чувствуя своего тела побежала к нему... Вломилась без предупреждения. - Махидевран? Она молчала, ибо слёзы готовы были разорвать её горло. - Что случилось? Словно бы он не знал! - Я не думала повелитель, что так мало значу для вас - тихо сказала она, убивая взглядом. Словно тот их огонь, что приносил тепло, приготовился испепелять. - Неужели тебя так взволновало то, что я провёл ночь со своим гаремом? Делал вид, будто ничего не осознавал. Махидевран пожала плечами, как бы отгоняя нахлынувшие видения. - Быть может, для вас это ничто. Но о любви в таком случае не может быть и речи. Вы убили её! Сулейман лишь слегка усмехнулся. - Ты всё драматизируешь. Таковы порядки. Произнёс так естественно, что не оставалось ни капли надежды. Махидевран горько и болезненно рассмеялась. - Любовь не признаёт порядков. Вы говорили о любви... Не замахивайтесь же на то, о чём не имеете понятия! Это была дерзость, не позволительная даже султаншам. Сулейман готов был вскипеть, но она остановила его движением настолько властным, что тот покорился, как мальчик. Задрав голову, чтобы сдержать слёзы, она добавила: - Мой сын никогда не будет таким, как вы! Пусть он возьмёт от вас лучшее, повелитель, пусть будет верен вам, но я сумею развить в нём то, чего никогда не было в вас: Отличать любовь от коварства льстецов и иметь собственное мнение ни смотря ни на что и ни на кого! Тот покраснел от ярости. - Ты переходишь все границы, Махидевран!!! Та смотрела на него, словно впервые и не верила своим глазам. - В таком случае моя душа снова в клетке... Раз и навсегда! Он не понял. Но ей было уже всё равно. Словно перестал он быть человеком и превратился в одну лишь боль и горькие воспоминания. Может, и сгорела бы изнутри в той боли, но надежда её жила. Эта надежда - жизнь и счастье Мустафы, маленького подвижного мальчика, с такими же огненными глазами, как у неё... И всё же больно вспоминать о былом счастье преданной любви. Но она помнила всё. И почему-то, годы спустя, ни смотря ни на что и ни на кого, не желала зла своему шехзаде Сулейману. Историческая справка. Гюльбахар Махидевран султан 1498 - 1581 гг. Наложница Османского султана Сулеймана Кануни, мать шехзаде Мустафы Махидевран султан происходила из княжеского черкесского Бесленеевского рода Кануковых, была сестрой старшего Бесленеевского князя Маащука Канукова В 1515 году родила сына Мустафу, остальные сыновья умерли в младенчестве. Когда Сулейман вступил на престол, она с сыном отправилась в столицу. Там, в 1525 году родила дочь Разие-султан. Однако вскоре сердце султана покорила Хюррем-султан. По исполнению Мустафе четырнадцати лет Махидевран отправилась с ним в провинцию Караман, затем в Манису, потом в Амасью, поддерживая, наставляя и помогая ему всегда, везде и во всём. После ужасной гибели сына и внука, Махидевран прожила смутную жизнь в печали вместе со своей невесткой Румейсой и двумя внучками. После смерти султана Сулеймана на трон взошёл его сын, Селим, как ни странно, глубоко любивший и почитавший Мустафу. Тому свидетельство то, что он построил ему замечательную мечеть в Бурсе, Мурадие, посвятил ему трогательные стихи и назначил хорошую пенсию Махидевран султан, обеспечив ей жизнь в почёте и уважении. Махидевран султан пережила и Сулеймана, и Хюррем-Султан, И Селима, и своего сына и своего внука, скончавшись в возрасте 83 лет, почитаемая султаншей и захоронена рядом со своим сыном, по которому хранила траур до самой своей смерти, в Бурсе, в мечети Мурадие.