Такова моя история

Дорогая мама, вновь, не смея побороть желание, пишу тебе. Знаю, что от этих писем нет толку, но всё равно… Как ты поживаешь? Как сестренка, отец? Надеюсь, вы живете в достатке, и вам всего хватает – одного голодного рта в семье стало меньше, это должно снизить ваши траты. Ты, наверное, хочешь знать, какого мне тогда было? Я чувствую, в тебе зреет этот вопрос уже не день и не два. Ты не смогла сама бы спросить этого у меня. Я знаю. Я тебя понимаю. Страх, холод, ужасная боль и, конечно же, те ржавые кандалы сковывали меня так крепко, что мысли в моей голове разбегались, а паника всё нарастала. Они ведь помнят, как я умолял их, как я просил остановиться, помочь мне? Знаю, что помнят. Я тогда кричал так громко, как мог. Мне казалось, если я крикну чуть громче, то вы сможете меня услышать. Но вы не смогли. В ваших глаза был только страх. И отвращение. В твоих глазах, мама. Разве это моя вина, что тот оборотень укусил меня? Разве моя вина, что пуля, которую я пустил себе прямо в сердце, не смогла меня убить?! У меня ведь вся жизнь была впереди! Я собирался уехать, уже сумку собрал, хотя, ты это помнишь – мы собирали ее вместе. Многие слышали о кровожадности оборотней, но, скажу прямо, есть у перевертышей и полезные черты. То ли я начал превращаться очень быстро, то ли выиграл себе достаточно времени, пока бегал по лесу, скрываясь от вас, но слух, тот самый острый слух, который не могла заглушить даже кровь, пульсирующая у меня в висках, он очень мне помог. Слышала ли ты? Знала ли? Конечно знала. Все в деревне знают, что делают с оборотнями. Все взрослые. Я не знал, но когда услышал, мне стало страшнее в тысячу раз больше, чем было до этого. Меня тащили на цепи, исполосовав ножами, ослабив, ведь, к тому времени звериное здоровье уже начало проявляться во мне. Меня тащили к кладбищу. Меня не собирались убивать. Нет, это было бы слишком милосердно с их стороны! Они хоронили меня живьем. Сковали руки, на голову натянули мешок, но до этого я увидел сбоку от могилы огромную решетку – они собирались положить ее сверху, чтобы я точно не вылез. Но главное было то, что я услышал ранее. Именно из-за этого меня сначала вырубили, прежде чем положить в гроб и закопать. Самая главная предосторожность закапывания оборотня в том, что его хоронят лицом вниз. Когда, регенерируя, перевертыш пробуждается, он находит перед собой деревянную, на удивление не прочную крышку гроба и начинает изо всех сил ломать ее, разгребая землю перед собой, стремясь выбраться наружу. Вместо этого он закапывает себя еще глубже. Как я позже узнал, некоторые смельчаки иногда откапывают оборотней. Кого-то находили на глубине пяти метров, кого-то на глубине шести или семи. Однажды, один из них… нет, один из нас прополз одиннадцать метров в глубь. Говорят, это был альфа – вожак стаи. В любом случае, я бы столько не смог проползти, если бы конечно не знал о том, как меня будут хоронить. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я очнулся. Ничего не болело. Ничего. Было темно, душно и как-то пусто. А еще тихо. Очень тихо. Слишком тихо, для моих чувствительных ушей. Казалось, тысячи, миллионы червей ползли в мою сторону, радовались новому комку гниющего мяса, поданного им к столу. Прошло меньше минуты, а был готов уже заорать, словно чувствуя, как сотни беззубых ртов впиваются в мою плоть, пока я медленно умираю, не в силах сделать что-либо. Впрочем, вскоре я уже кричал, вновь надеясь, что это поможет. Не помогало. Это мерзостное шуршание звучало в ушах, отражаясь в каждой клеточке моего тела. В тот момент это и произошло. То, что всех вас так волновало – я почувствовал это внутри себя, почувствовал зверя. Дикая ярость нахлынула волной. Как же так?! Почему я, должен умирать?! Почему жалкие людишки, трясущиеся от страха, стоит лишь мне на них взглянуть, должны решать жить мне или умереть?! Все попытки успокоится, поберечь воздух пошли прахом, когда нечто живое, извивающееся упало на меня сверху. Не знаю, что это было: личинка или просто кусок деревяшки, скользящий по моей груди, но я в прямом смысле озверел. Порвал цепи, как бумагу, сдернул мешок с головы и начал исступленно биться в крышку гроба. Она, как и полагалось, оказалась на удивление непрочной… Когда сознание возвращалось ко мне, я твердил себе лишь одно, пытался не забыть, что рыть нужно не наружу, а в глубь. Земля уже заполняла гроб, а я успел сломать до крови все ногти, выбираясь наружу. На одно мгновение я подумал, а что если меня похоронили как всех, лицом вверх? Слава Богам, эта мысль не задержалась у меня в голове на долго, и когда моя рука наконец прорвала барьер плотной, кладбищенской земли – какое это было счастье! Тяжелая, кованая решетка не была для меня преградой, и, выбравшись на белый свет, сделав первый глоток воздуха, я, помню, разрыдался от облегчения. Дикая ярость, гнев, злость – всё это отступило перед простым чувством радости быть живым, дышать полной грудью, видеть звезды и луну перед собой. Круглый, мертвенно-бледный светящийся шар луны смотрел на меня с небес, а я смотрел на него. Во всем мире были только мы вдвоем, но чувство, что медленно и неотвратимо появляется кто-то третий, не отпускало меня. Зверь появился именно тогда, когда широкое дуло одного из пистолетов местного охотника прижалось к моему затылку. Пожалуй, лучшего момента было и не придумать. Мне жаль, действительно жаль того парня. Будучи самим собой, я бы не смог такого сделать, никто бы не смог. Дикая боль скрутила меня, заставила припасть к земле, вместе с тем спасая от пули, пущенной почти в ту же секунду. Мои кости будто плавились в огне, глаза застилала плотная пелена, а из горла, которое нестерпимо жгло, доносились странные звуки. Ногти, оставленные мною в крышке гроба, казалось, схватили щипцами и потянули наружу. Кости наоборот ломали и ломали, пока не сломали все до последней… Следующее помню отрывками, ровно до одного момента – когда я вернулся в деревню. Не уверен, что это было осознанное решение, Зверя туда ничего не влекло, а я почти уже растворился в той ярости и ограниченности звериного разума. Первым и последним, к счастью, в списке тех мест, куда я зашел, оказался дом плотника. В доме оказалась лишь его дочь. Ты ее помнишь, мама? Конечно помнишь, именно с ней я впервые танцевал на празднике урожая, именно мне она подарила свой первый поцелуй, именно вдвоем мы собирались уехать прочь из этой деревни. Нам не хватило лишь одного дня. Кто захотел бы везти нас в город в полнолуние? Никто и не захотел. Возможно, ее лицо вернуло мне некую ясность мысли. Хотя, даже не лицо, а тот ужас, что был на нем изображен, когда я навис над ней, скалясь и роняя капли слюны на ее шею, смотря ей прямо в глаза. Это не был тот страх, который пронизывал вас, смотрящих на меня в кандалах, истерзанного, но до боли знакомого всем парня. Нет. Это был ужас человека, уже осознавшего свою смерть, понимающего, что еще мгновение, и острые клыки, с хрустом ломая кости и причиняя дикую боль, вопьются прямо в шею. В ту шею, которую днем раньше я хотел лишь целовать. Она меня не узнавала, сколько бы я не смотрел. Парализованная страхом, она уставилась мне прямо в глаза, ожидая смерти. И тогда я ушел. Зверь внутри меня молчал. Позже у нас еще были схватки, не раз мы еще боролись за главенство в моем теле, однако, я всегда одерживаю верх. С каждым разом становится все легче, и это не может не радовать. Придя в себя ранним утром, в человеческом облике, я понял, что началась моя новая жизнь. Я был как новорожденный младенец, получивший свой первый урок. Выбравшись из могилы, я сделал свой первый вдох, а затем впервые зарыдал. Да, лучшего сравнения и не придумать, не правда ли? Такова моя история, мама. Несмотря на то, что ты ее никогда не узнаешь, ведь я так никогда и не осмелюсь отправить тебе все те письма, что уже написал, я рад, что смог пересилить себя и вспомнить ту ночь. Такие сложные вопросы всегда требуют ответов. Когда-нибудь пришлось бы это сделать, так почему не сейчас? Знай, дорогая мама, что я все равно люблю и тебя, и отца, и сестренку. Будьте счастливы, твой сын-оборотень.