Жизнь без очков: откровение паломника

Где-то на далеких и пыльных задворках своей памяти Гери искала воспоминания об их первой встречи. Искать воспоминания было единственным доступным развлечением в жизни в такие моменты, оно не требовало много усилий, было интересным, не могло наскучить, вызывало легкую зависимость и покалывание в затылке. Вырывать с глубин себя хоть что-то с запахом и вкусом близкого человека неимоверно сладкая экзекуция для одинокого человека. Ну, то есть такого, который не был одиноким некоторый период своего времени, а стал таковым недавно. К счастью, смерть Маркса не была ее виной, она к ней никак не относилась, поэтому Гери со спокойной душой могла винить его во всех своих теперешних бедах: и в своей инвалидности, и в своей рассеянности, и в своем нежелание чего бы то ни было. Иногда они вместе что-то вспоминали. Маркс говорил, что в каждом фрагменте памяти, в каждом прошлом есть эмоция, которая закрепила события в твоей голове и что важно вспомнить не событие, лицо, природу, жест, а то, что ты чувствовал тогда. Законсервированная эмоция самая концентрированная и сладкая, которую только может себе позволить человек. Любимым, самым желанным для него было создавать воспоминания других людей в своей голове. Некая эксгумация чужого внутреннего мира. Гери считала это извращением только потому, что сама не умела так делать. Они так и познакомились: пьющий художник и она, заливающая тонны жужжащих мыслей и идей дешевой водкой. Нашли друг друга …они нашлись: художник с талантом, но без идей. Гери этот мусор создавала быстро: генерировать идею очень просто для человека, который живет в вымышленном мире. Где-то между карамелью и сладкой ватой внутри Гери зародился мирок, в центре которого был огромный такой мегаполис. Конечно, в сердце города была старая мостовая, выложенная камнем. Гери знала, что несколько десятков камней были положены старым крестьянином сотни лет назад. Знала каждого в этом Городе, и каждый знал ее. Когда Маркса не стало, где – то внутри что-то треснуло, посыпалось сахарными осколками в область желудка, растекаясь дальше жидкой карамелью, которая растопилась от смешанных чувств. - Любую проблему можно сделать выгодой. Понимаешь? – Маркс закурил. – Вот, допустим: умер у тебя … еж – так ты убивайся за ним, накапливай, а потом раз – и запомни, что ты чувствуешь в этот момент. Думай о том, что ты сейчас запоминаешь, думай о том, сможешь ли запомнить, думай – сможешь ли потом восстановить всю картину. Вспомнишь ли погоду за окном, как он лежал скрюченный и где лежал этот самый еж. Вспомни, зачем ты вообще притащила чертового ежа домой. Человек умеющий вспоминать сможет что угодно. Только такие люди живут по - настоящему. Запоминай эту жизнь, чтоб было, что вспомнить в той. Они познакомились с ним в небольшом баре в маленьком городке, куда их закинула гулящая жизнь, залитая алкоголем, захламленная бычками, пахнущая одиночеством жизнь захудалого человека, который ничего от нее и не требовал. Все существование этой парочки можно было слить в небольшую банку: весь спирт, окурки и случайные знакомства заняли бы не больше двух литров. Он запомнился ей тем, что не боялся говорить о своих странных идеях и мечтах. Они жили вместе, кочуя из одной квартиры в другую. У них был странный дуэт. Что-то вроде слепого и хромого. Такие люди рождаются, чтоб найти друг – друга и стать полноценными. Когда Гери узнала, что его нет, его – талантливого художника и идеального мечтателя, что – то изменилось. Внутри разгорелась война, и камень с мостовой бил витрины призрачных магазинов, в которые они заходили, чтоб погреться, а старый крестьянин переворачивался в гробу. Система полетала. Внутри полетело все. Туда вниз, где нет никого, туда, где все залила густая карамель. Карамель, которая засыхала, стягивая черное пространство в один маленький и липкий комочек. Гери стала инвалидом. Она стала простыми глазами, жадно смотрящими на мир, она потеряла то, куда можно было складывать картинки, эмоции и переживания. Однако… Была тайная радость того, что наконец-то в ее жизни появился тот самый еж, который скрючился на ковре. Точнее еж был самым близким ежом за всю ее жизнь. И он был не на ковре. Он лежал, раскинув руки в каком-то тайном распятии мечтателя, на пешеходном. Он размашисто откинул голову влево, к картине, которую недавно закончил. Краски стоили Гери нескольких дней голодовки, а Маркса лишили сигарет. И теперь ее голод был вылит на холст, который отлетел куда то в сторону, когда Маркс столкнулся с машиной.