***
Лето Джил ― это лето поездов. Так получилось, что она все время колесит по родственникам, а теперь у нее самая важная, хоть и странная, правда странная, поездка. С Люси, с профессором, тетей Полли и Юстасом. К Эдмунду и Питеру. Семь друзей Нарнии. Мы ― семь друзей Нарнии. Она улыбается этой фразе, этой мысли, в то время как глаза рассеянно скользят по силуэту стоящей на перроне девушки в темном приталенном пальто. Тоже похожа на Сьюзен. Предательницу Сью, как говорит иногда Питер Пэвенси. Тонкая, бледная, черноволосая и кукольная. Очень красивая. Джил, стоя перед зеркалом и зажимая в кулаки свои длинные, по-детски мягкие пшеничные локоны, обычно оттягивает их вниз, чтобы выпрямить. Отпускает ― они опять становятся волнистыми, хорошо, что хоть не кудрявыми. Джил рассматривает свое лицо и иногда думает, что не отказалась бы быть такой, как все эти. С чистой кожей и ровными прядями, ровным макияжем, ровными мыслями. Чтобы чужие взгляды становились коконом. Но это как-нибудь потом, попозже, когда Аслан скажет ей то, что сказал всем Пэвенси. Что она выросла и больше не нужна. Предложит ей остаться с Нарнией друзьями. Пока же… Поезд трогается. Девушка остается позади. Это будет еще одно приключение, вот и все, так умиротворенно думает Джил. Ведь Питер и Люси, и Эдмунд, и Юстас уже пережили их по два, кажется. Почему у нее должно быть меньше? Это будет сложно, это будет опасно, захватывающе и, конечно же, закончится хорошо. Потому что это Нарния, в которой ничего не кончается плохо. Разве нет? К тому же их позвал… Поезд набирает скорость. Юстас, до того громко посапывавший рядом, просыпается. Его взгляд вырывает Джил из мыслей в удачный момент: когда она почему-то начинает путаться в них. Вред хочет завязать разговор, но, кажется, лицо Джил заставляет его забыть об этом желании. Буркнув: «Ты какая-то странная, Поул», он лезет в ранец за сэндвичем с тунцом. Джил отворачивается к окну, за которым несется полоса леса, и к своим мыслям. Их позвали. В их помощи нуждаются. Нуждается… ― Как ты думаешь, это правда был король? ― Вред все же делает попытку заговорить. Она, полуобернувшись, кивает раньше, чем действительно понимает смысл вопроса. Потому что даже без золотого обруча короны и без гербового плаща она отчего-то знает, что это был король. ― Ну дела… С этими словами Юстас впивается зубами в сэндвич. Так же прозаично и спокойно, как всегда. Юстас почти никогда не нервничает. Наверно, побыв хоть немного драконом, научишься и не такому. Джил вновь смотрит только на лес, сменившийся пустошью. Но видит другое. Совсем. Светлые пряди длинных и чуть волнистых, как у нее самой, волос. Выдающиеся скулы, светло-голубые глаза. Нарнийский тип лица, так сказал Юстас. Тонкие губы, выразительный подбородок, высокий бледный лоб. Взъерошенность, из-за которой незнакомец показался младше, даже несмотря на щетину. Следы ссадин, несмотря на которые лик оставался благородным. А еще нарниец на секунду улыбнулся ― кажется, когда она вскочила. ― Хочешь? Вред протягивает ей половину сэндвича. Он всегда делится с ней едой, что бы и где бы ни ел, эта привычка осталась у него со времени путешествия с Кваклем Хмуром. Еда должна быть разделена, иначе неспокойно. Джил качает головой. Юстас пробует угостить Люси, не решается приставать к профессору и тете Полли и в итоге доедает сэндвич сам. Джил восстанавливает облик незнакомца до последней черты в своей голове. Теперь у нее не получается заставить его поблекнуть. Это пригодится, ведь им его еще искать там, в Нарнии. И всё же… Поезд вновь поднабирает скорости. В стуке его колес почему-то отчетливо слышно: Джиллиан. Джиллиан. Джиллиан. Кто-то бормочет это, но совсем не похоже на четкий, как стук линейки, голос тети: ― Ты подросла, Джиллиан. Так ее всегда зовут дома. И почему-то это злит, точно от каждого «Джиллиан» она вязнет в дёгте. Или в зыбучем песке. Говорят, в Тархистане есть такие пески. Джил опускает голову и опять думает о Нарнии. О кольцах. О чем угодно. Даже о том, что в вагоне теперь пахнет тунцом. Лес сменяют не до конца восстановленные после бомбежек западные пригороды, которые мелькают очень-очень стремительно. Потом ход вроде бы замедляется. Наконец город. Вокзал. Юстас вскакивает и высовывается в окно. Джил прижимается к стеклу и смотрит на перрон. Там она видит девушек вроде той, которая стояла на прошлой станции. Их много, и они очень похожи. Джил вдруг осознает, что немного ошиблась. Нет, такой она быть не хочет, к тому же такие вряд ли думают о незнакомых королях вроде… Поезд встряхивает. Становится темно. А потом Джил открывает глаза. В какой момент она успела их закрыть?***
Джил смотрит на него вблизи и думает уже не о том, что он король и его зовут Тириан. Она думает о том, что он очень красивый. Но думать об этом долго не получается, нужно идти. Как можно дальше. Идти и стискивать зубы. Заставлять себя не кричать, слушая о том, что приказал нарнийцам Аслан, если Он это приказал. Что уже сделано. И что будет сделано. Нет, не кричать. В тишине вокруг не звучат флейты, не перекликаются между собой проснувшиеся говорящие звери, не звенит смех нимф. Над Нарнией Тишина утра, которое ничем не отличается от ночи и переходит в такой же день. И Тишину лучше не разбивать криком. И еще по возможности не давать Юстасу нести чушь и произносить слова вроде «жратва» в присутствии королевской особы. Особы, которая только улыбается в ответ, вышагивает прямо, настороженно прислушивается, но держит голову с достоинством. И чьи светлые глаза уже не раз задерживались у Джил на лице. Не оценивающе. Скорее удивленно, мягко и обеспокоенно. И, Господи, лучше бы он так не смотрел, ей хотелось схватить его за ворот, хорошенько встряхнуть и крикнуть: «Отведи глаза». Почему? Потому что от этого взгляда не получалось верить, что впереди ― просто приключение. Впрочем, вера пошатнулась уже при виде веревок, перетягивавших так туго, что первое, что сделал освобожденный король, ― жадный вздох. Кажется, его привязали к ясеню… …К ясеню. И Джил где-то читала о том, что это не просто дерево. Древесину ясеня друиды разжигали, когда им казалось, что мир идет к концу. И, возможно, он шёл. Но Джил Поул старалась не думать об этом. И у нее нашлась такая возможность.***
Врученный ей лук маленький, изящный. Но, едва взяв его, она почему-то вспоминает мистера Перкинса. Это учитель истории, и он знает о Средних Веках столько баек, что их хватает на целый урок, а учебник приходится читать в свободное время. Но байки хотя бы смешные. Интересные. Например, о том, что во времена Робина Гуда луки были такими большими, что стрелкам приходилось влезать на валун, чтобы низ оружия не царапал землю. Воспоминание заставляет что-то внутри сжаться: нервно, коротко, и Джил даже перестает хотеть есть. Странно, но именно в эту минуту на залитой солнцем, спокойной лесной опушке ей впервые кажется, что она умерла. ― Покажи мне, что ты умеешь, девица. Теплая широкая ладонь ложится на плечо и задерживается там. Выбившиеся из-под тархистанского шлема светлые волосы, с которыми играет ветер, наверно, щекочут ее. «Девица». Смешно и будто не по-настоящему. Но стоит Тириану произнести это, Джил отбрасывает мысль. Нет. Конечно, нет. В конце концов, когда они появились, у Юстаса было с собой шесть сэндвичей. С сэндвичами не умирают. По крайней мере, их обычно не удается взять с собой на тот свет. ― Сейчас, ваша светлость. Она понимает, что голос подрагивает от волнения, но стоит прямо, ждет, пока он отступит. После этого тянется за первой стрелой. Она не опозорится, дудки! Три из пяти выстрелов получаются меткими, но она то и дело оборачивается. Король Нарнии сидит, прислонившись к дереву, в уголке рта былинка. Поза кажется расслабленной, но взгляд ― на этот раз острый и оценивающий ― пронзает насквозь. Он тоже одет тархистанцем, и ему с этим взглядом, наверно, легко удастся сойти среди них за своего, несмотря на то, что глаза светлые. ― Хорошо… В том, как он идет к ней, есть что-то от поступи льва. Конечно, не Аслана, но какого-то, несомненно, говорящего и благородного. Рука снова оказывается на плече. ― Ты спешишь, девица. Когда перед тобой немного врагов и есть надежный щит, быстрота не так нужна. ― А когда их много? ― Тогда нужно быть метче и стрелять по ветру. Тренируйся. А еще… Первым движением он резко вытаскивает из колчана все оставшиеся стрелы, вторым ― подсечкой ― опрокидывает Джил на траву. Она не осознает, в какой момент это происходит, ей кажется, и то и другое ― одновременно. Она лежит и смотрит снизу вверх, с трудом сдерживая возмущенный вопль. А голубые глаза смотрят в ответ ― без насмешки, без оценки, так же, как и в первую минуту. Мягко. Обеспокоенно. ― …а еще не позволяй делать вот так. Тархистанцы ― хитрый народ. Теперь она понимает наконец, что значит этот взгляд. Тириан знает: она не выживет. Просто знает. И ей становится одновременно стыдно и страшно. Но она поднимается, честно берясь за его руку, думая, что он мог бы и вывернуть ей запястье, если бы захотел преподать еще какой-нибудь урок. Однако пальцы сжимают с бережностью и некоторое время не выпускают. ― Ты молодец. Она лягнула бы благородного короля ногой, показав, что тоже знает внезапные приемы, но сдерживается. Она понимает, что он прав.***
Ночью Тириан спит беспокойно, так, что Джил, уснувшая раньше, просыпается от глухого звука голоса. Король произносит два имени. Алмаз. Аслан. Джил уже знает, что первый ― его верный друг, единорог. А второй ― не ручной лев, это она помнит. И невольно задается вопросом, который раньше старалась гнать подальше. Почему так? В ее мире пастор часто говорил о том, что мир катится в пропасть. И мир катился ― захлебываясь в войнах и катастрофах. Нарния была отдушиной. Светлым местом, где царил покой. Была. То, какой она стала теперь, похоже на… нет, не на ад, которым Джил пугали в детстве. С этой тишиной и затаенной угрозой в давящем небе, она напоминает скорее… Склеп. И девочка с широко распахнутыми глазами лежит в этом склепе, слушает горячечный шепот и стоны его короля и сжимает кулаки, кусая губы. Это ее второе приключение. И это вовсе не приключение. Джил встает с грубой жесткой скамьи, обнаружив перед этим, что накрыта плащом и что это тархистанский плащ Тириана. Осознание она оставляет, пусть оно вернется позже и даже обрастет какими-нибудь глупыми девчачьими предположениями в духе Кристин. Пока же… Подойдя, она опускает ладонь на лоб короля и проводит по волосам. Второй рукой касается щеки. Замирает так, надеясь, что ей не удастся его разбудить. Уснуть после кошмарного сна, когда кошмар еще и наяву, трудно. Джил знает. Поэтому она лишь чуть-чуть перебирает светлые пряди, не подает голоса и едва дышит. Слова стихают. Король засыпает спокойно, и Джил возвращается к себе. Она чувствует, что от каждого шага дрожат коленки, и знает, что это глупое ощущение. Но когда она ложится и вновь подтягивает к груди ткань чужого плаща, то замечает: лицо будто горит. Как глупо. И как похоже на Кристин. …и особенно глупо, если лежишь в склепе.***
Она просыпается раньше Тириана и Юстаса и берет лук. Вчерашний ужин из толченых бисквитов был прескверным, и она быстро избавляется от возможности пережить такой же завтрак. Но... ей совершенно не хочется, чтобы Тириан застал ее сдирающей шкуру с тушки упитанного кролика, а так и происходит. Взлохмаченный ничего не подозревающий король появляется на пороге башни, зевая, и давится зевком, когда Джил с окровавленными руками, в одной из которых нож, поднимает взгляд: ― Доброго утра, ваша светлость. ― Доброго, девица. Он наблюдает с любопытством. Джил стоит огромного труда продолжить так же методично работать. Шкура уже снята, дичь пора выпотрошить, к чему она и приступает, поудобнее перехватив нож. Тириан проходит мимо к воде, ненадолго задержавшись рядом. ― Хорошо справляешься, девица. Не хуже, чем стреляешь. Она думает, что это чертовски глупо и что Кристин бы уже спряталась от стыда под ближайший подходящий предмет, если бы Ник застал ее за таким занятием. Но Кристин вряд ли умеет разделывать кроликов. И Джил улыбается, делая первый надрез, улыбается, даже когда от недостаточно аккуратного движения кровь из какого-то еще не окоченевшего сосуда брызгает в лицо. Король все же обходит Джил, и, только дождавшись, пока он повернется спиной, она спрашивает: ― Хорошо спали? Ответ ей нужен, показать, что догадалась, ― да. Но королевское смущение ― нет. И все равно Тириан замирает, будто получив удар между лопаток. Опускается у ручья и быстро брызгает себе на лицо. ― По-разному. Но лучше, чем прошлую ночь, это точно, леди Джиллиан. Она вздрагивает от двух осознаний сразу. Первое ― полное имя с его губ не режет слуха. Второе ― ее впервые назвали леди после того, как застали за разделыванием кролика. Джил хочется смеяться, непонятно отчего. Наверно, это просто что-то нервное.***
Она удивляет его. И она знает, что ей удается, и она страшно довольна этим поначалу. Да, она уже не та Джил, которая красовалась перед Юстасом, едва ли не выплясывая на краю обрыва. У нее давно нет такого желания ― красоваться. По крайней мере, не было. Ни перед кем. Его нет и сейчас. Почти. Она движется в траве бесшумно, как змея, потому что так надо. Ради Алмаза. Ради всего дальнейшего плана. А не ради того, чтобы ловить восхищенный взгляд. У нее даже нет такой мысли. Ни капельки. Правда, Юстас в какой-то момент почему-то фыркает. Вроде бы именно в тот, когда Тириан сравнивает Джил с лесной нимфой, и та радуется темноте, в которой не видно ее лица. Но ей этого недостаточно. Когда король идет за единорогом, она оставляет зазевавшегося приятеля и снова исчезает в траве. К Хлеву ей нужно не только потому, что короля это удивит. Ей самой пора ответить себе на заданный ночью вопрос о Нарнии и о втором своем приключении. Почему так? Там, в пропахшем скотиной и сеном Хлеву, ответ находится, и он почти предсказуем. Всего лишь осел в львиной шкуре, начинающей подгнивать. Осел, которого удивительно легко захватить в плен. ― Если бы она была мальчиком, ее бы высекли за нарушение приказа, ― лишь этими словами оценивает ее поступок Тириан. Но в отличие от Юстаса, Джил видит королевскую улыбку. Вот только улыбка в эту минуту так же мало нужна ей, как утром ― королевское смущение. Потому что честные ослиные глаза за львиной головой напоминают о том, что предвещает костер на ясеневых дровах.***
Вторая ночь в башне легче первой. По крайней мере, Тириан спит спокойно. Он будто бы взбодрился после возвращения своего Алмаза. Вряд ли у него есть хоть одно существо дороже, в какую-то секунду эта мысль ужалила, но быстро улеглась. Подступающий сон вовсе ее прогнал. Джил просыпается от ощущения, что что-то касается ее лба. Теплая ладонь, водящая по волосам. Она знает, чьё это прикосновение, и боится открывать глаза. Ее окликают: ― Леди Джиллиан… При всех Тириан все еще зовет ее девицей. Если говорит наедине, ― только так. Это странно, похоже на тайну и, наверно, смешно, но вместо смеха всегда сердцебиение. Джил все-таки открывает глаза. Он сидит над ней так же, как вчера она сидела над ним. И он встревожен. ― Что тебе снилось? Она пробует вспомнить. Руки в белых перчатках. Холодное помещение. Стоящие в ряд койки, на которых что-то, накрытое то ли брезентом, то ли какой-то тряпкой. Пахнет стерильно. И… коек ровно семь. Над одной стоит девушка с черными гладкими волосами и красной помадой, слушает медика. Сьюзен или кто-то на нее похожий. Рука в белой перчатке приподнимает материал, закрывающий одну койку, и... ― Ничего, ваша светлость, ― сдавленно шепчет она. Объяснить все равно не удастся, она и сама не понимает, что увидела. ― Ничего. ― Тебе нужен хороший отдых в твоем возрасте. Снова заметный даже в темноте взгляд. Джил хочется спросить, зачем хороший отдых перед смертью, но молчит, а потом задает другой вопрос: ― В моем? А так ли он отличается от вашего? Тириан усмехается, качая головой. Он мог бы сказать, что он закаленный в боях воин и мужчина, но будто бы знает, что она не оценит этих слов. С улицы раздается нервное ржание, даже скорее рев. Недотепе тоже, кажется, снится что-то не самое приятное. ― Почему ты так храбро попросила пощадить осла? Юстас и не подумал поддержать тебя, я мог и разгневаться… ― угол рта подрагивает в улыбке. ― Я все-таки король. Джил знала, что вопрос будет, и она готова. Ответ предельно прост: ― Он шел на поводу. Держался за плохую дружбу потому, что боялся остаться вообще без дружбы. Мне… ― она запинается, ― это знакомо. Кажется, Тириан удивлен, и она спешно кивает: ― Да-да. ― А разве ты не самая прекрасная леди в своем мире и не окружена нежнейшей преданностью? Она знает, что это неприлично ― смеяться королю в лицо. Особенно если король проснулся, обеспокоенный тем, что тебе снится кошмар. Поэтому она спокойно качает головой: ― Не совсем, ваша светлость. ― Странно… ― Ложитесь отдыхать, пока Поджин не храпит, ― Джил указывает глазами на гнома. ― Я усну. Она говорит это быстро. Достаточно быстро, чтобы не совершить странного поступка ― не сжать ворот рубахи короля покрепче и не притянуть его к себе. Это желание необъяснимо, опасно и нелепо. Джил покусывает губы, выдерживая новый взгляд. ― Точно? ― Вы же не просидите здесь до утра, в любом случае. Она произносит все так же небрежно и тут же зажмуривается, чтобы, уже не глядя на Тириана, добавить: ― Спасибо. И за плащ тоже. Добрых снов. ― Добрых снов. Она чувствует, что ее накрывают чуть лучше. Прислушивается к почти бесшумным шагам. И только когда они затихают, открывает глаза, чтобы посмотреть потолок. Маленькая девочка. В склепе. Глупая.***
Утро сонное и светлое. Плывет дым гномьей трубки. Джил с удовольствием вдыхает его и чувствует, что мысли приходят в норму. Даже когда Тириан, по-утреннему лохматый, садится рядом на ступеньку башенного крыльца. И Джил спокойна. Даже слушая то, что Поджин начинает рассказывать о происходящем близ Хлева. После фразы «Аслан значит не больше, чем Таш» она читает боль на лице короля и замечает, как сжимаются его кулаки. Она хочет положить руку ему на плечо, но не успевает. В секунду, когда на дальнем краю поляны появляется сотканная из тумана птицеголовая тварь, Джил Поул снова оказывается в холодном помещении, рядом с черноволосой девушкой. На этот раз доктор с безлико-скорбным лицом успевает сдернуть ткань с койки полностью. И Джил всё видит. Всё. Богиня смерти не лжёт. Джил кажется, что она кричит, но на самом деле голос ее не слушается. Она приходит в себя от ощущения тепла. Странного, сводящего с ума, непривычного тепла. Ее обнимают. Крепко прижимают к себе. И она знает: это не Юстас. ― Что с вами, леди? Тириан зовет ее так при других. Впервые. Мягко пытается отвести от лица ее сведенные судорогой руки, но ему не удается. Он повторяет второй раз, тихо: ― Леди Джиллиан… что с вами? Я умерла. Я умерла. Зачем вы обнимаете труп? «Все хорошо» дается ей, как первый вдох после погружения под воду. Джил убирает руки и почти улыбается. ― Куда это... оно... она... направилась? ― На север, в сердце Нарнии, ― Тириан смотрит вдаль, за деревья. ― Она пришла жить среди нас. Они призвали ее, и она пришла. Одна его рука по-прежнему стискивает плечи Джил почти до боли. Вторая накрывает ее сложенные у груди запястья. Он приходит в себя только через полминуты и отстраняется, попросив прощения за дерзость. Королевское воспитание. Тоже вещь не всегда нужная. Джил лучше бы осталась сидеть так. Надолго. Очень. А ведь они даже не в холодной пещере, куда Крис могла затащить белозубого Ника.***
Джил Поул никогда не видела, как сходит, погребая под собой альпинистов или хрупкие домики, снежная лавина. Но теперь она не сомневается: лавина обрушивается примерно так же, как на короля Тириана обрушилась весть о гибели защитников Кэр-Паравеля и доблестного, храброго кентавра Рунвита со всей спешно собранной армией. Об интервенции Тархистана. Нарнии больше нет. В мгновение, когда Тириан произносит это, Джил опять хочется взять его за грудки и хорошенько встряхнуть. Но она как окаменела. Юстас обессиленно сползает на землю и сцепляет в замок руки на коленях. Он не плачет, его взгляд сухой и пустой. Поджин вытирает слёзы бородой. Алмаз своих слез даже не прячет, Остроглаз переводит взгляд с одного на другого и молчит. Тириана нет. Джил пропустила момент, в который он исчез. Но она знает, что должна пойти и найти его, если не идет единорог. Алмаз так и остается неподвижным, крупные жемчужные слезы падают в траву одна за другой. Она видит короля за ближайшими деревьями ― на поваленном бревне. Он закрыл руками лицо, как она совсем недавно при виде Таш, но так же не плачет. Все повторяется, всё ― и кошмары ночные, и дневные. Джил садится рядом и тихо спрашивает: ― Что с вами, ваша светлость? Она знает: он не ответит. И он не отвечает. Тогда она, обнимая его, повторяет вопрос, чтобы получить собственный ответ: ― Всё хорошо. Она тянет его ближе и чувствует тяжелое неглубокое дыхание где-то между шеей и плечом. Проводит пальцами по густым волосам. Вслушивается. Замирает. Она перестает отсчитывать время, в конце концов, она мертва. И она не отстраняется, в конце концов, у нее нет королевского воспитания. Она чувствует, что руки крепко обнимают ее поперек спины, уже довольно долго, возможно, с самого начала. Но не двигается. Только «мертва» все еще стучит в висках. Мертва, совсем как Нарния. И все равно будет цепляться. Потому что если ее убьют еще раз, она перестанет чувствовать это объятье. Тириан поднимает голову и смотрит на нее. Очень близко. Очень внимательно. Дыхание касается губ. Джил не отводит глаз. Он медленно наклоняется, но почему-то она знает, что через несколько секунд он отстранится. Когда между их лицами останется дюйм. И он отстраняется. ― Спасибо тебе… нужно вернуться к остальным. Джил коротко кивает. Джил поумнела. Теперь она, наверно, могла бы давать Крис куда более полезные советы. Но Крис вряд ли слышит призраков.***
Она возвращается первой, король ― чуть позже. Она смотрит на него просто и открыто, стараясь показать, что ни о чем не думала и ничего не ждала. Но Тириан часто опускает голову, а в какую-то минуту не выдерживает и произносит: ― Вам пора вернуться домой. Король храбр, никогда не сбегает, Джил знает. Он и сейчас говорит это именно потому, что не хочет рано или поздно узнать от Остроглаза еще и об их гибели. И все же он опять не выдерживает ее взгляда. Отводит глаза. И вздрагивает, когда Джил резко шагает навстречу: ― Нет, нет, нет! Мы останемся с тобой, что бы ты ни сказал. Она впервые говорит ему «ты», он вскидывается, как от пощёчины. Она краснеет, и ночь не может этого скрыть, потому что вокруг день. Она слышит, как Юстас присвистывает, и впервые за очень долгое время по-настоящему хочет дать ему по зубам. Но он даже не раскрывает рта. Как и Поджин, как и Алмаз, как и Остроглаз ― все те секунды, пока Джил и король Тириан смотрят друг на друга. ― Не так ли, Юстас? Джил говорит только затем, чтобы это ― неопределенное, неназываемое это ― кончилось. Тириан отводит взгляд. Юстас приходит на выручку, напоминая о том, что Аслан, вообще-то, не позаботился об их возвращении назад. Когда король кивком показывает, что тема исчерпана, и отходит к верному единорогу, Юстас неожиданно мягко хлопает Джил по плечу, но некоторое время ничего ей не говорит. Зато потом говорит всё то, что выбивает из-под ее ног почву: ему страшно. И… ― Что будет, если мы умрем здесь? И... ― …разбиться на железной дороге. Она тихо отвечает, повторяя как заведенная: «Я об этом не думала» и «Давай не будем». Она не готова сказать Юстасу о том, что лежит на третьей по счету каталке в каком-то из лондонских моргов. Когда он высунулся помахать Питеру и поезд занесло, ему, видимо, оторвало голову. Иначе почему она, точнее, та часть, которую удалось отыскать, аккуратно лежит рядом с телом? Пока не пришитая. Потому что не все уверены, что это именно его голова. Джил чувствует взгляд Тириана. Но идет прямо и смотрит только перед собой.***
Последняя ночь перед боем промозглая, хоть и без дождя. Небо все еще затянуто тяжелыми облаками, похожими на неправильно покрашенную сладкую вату. Джил лежит и смотрит вверх, потом медленно садится. Все равно недостаточно медленно: задевает щекой ветку остролиста, чувствует, что кожа поцарапана. Морщится. Обводит взглядом своих спутников. Юстас и Поджин оба бодро сопят. Большая птица, орел Остроглаз, запрятала голову под крыло. Дыхания единорога не слышно, чистый светлый силуэт похож на мраморное изваяние. Не слышно и короля, который спит дальше всех от костра, ничего не подложив под голову. Как мертвый, сложив руки. Джил колеблется всего несколько мгновений, прежде чем подняться. То ли от резкого движения, то ли еще от чего-то, но сердце дико стучит. Кровь течет по щеке, Джил не пробует вытирать ее. Она так и остается. Алая. Как помада. Помада Сьюзен и всех девушек, которые остались в Лондоне. Живых девушек. Тириан открывает глаза, стоит Джил присесть рядом. Может быть, он и не спал, во всяком случае, при пробуждении рука не тянется привычно к мечу. Значит ― понял по шагам. ― Холодно?.. Это не пещера. Она не Кристин. А он не Ник. Но Джил чуть заметно кивает и ложится рядом, когда Тириан протягивает руку. Чувствует, что вторая прижимает ближе, медленно проводит по спине. Джил сцепляет пальцы у груди ― в крепкий замок, не решаясь прикоснуться. Тириан прислоняется лбом к ее лбу, и их взгляды снова встречаются. ― Прости меня. Он говорит тихо и ничего не поясняет. Но Джил знает, за что именно. Она слабо усмехается: ― Ты же король. ― Это значит, что ты не можешь меня не простить? ― Это значит, что ты делаешь поистине королевские глупости. Или… …или не делаешь. Но он все же делает, наклоняясь к ее лицу вплотную. И его поцелуй ― первый настоящий в жизни Джил ― не похож ни на что когда-либо испытанное. Хотя нет, похож… Он ― полная противоположность того, что она почувствовала, увидев на койке морга свое тело, от которого так и не смогли найти правую руку. Тогда она осознала, что мертва. Теперь ― что жива. Джил проводит по колючей щеке Тириана, забирается пальцами под его воротник и замирает, продолжая касаться губами его губ. Ладонь так же ― зеркально ― ведет по ее скуле. Они во многом ― будто бы зеркала друг друга. Еще не разбитые. Соприкасающиеся. Она знает, что если он поцелует ее еще раз, уже через несколько минут остальные вряд ли смогут спать. И она с сожалением отстраняется, медленно открывая глаза, упирая руку в его грудь. Тириан стирает с ее щеки струйку крови, прикасается к этому месту губами и вновь притягивает Джил ближе, обнимая за плечи. ― Теплее? ― Почти. Больше они ничего не говорят. Она знает, что откроет глаза одна: Тириан проснется раньше всех и переляжет дальше от нее. Потому что вовсе не нужно, чтобы было еще больше поводов жалеть последнего короля Нарнии. Пусть завтра он потеряет только жизнь. Утром он действительно спит, положив голову на спину Алмаза.***
― Стрелы на тетиву. Он говорил это всегда в минуту опасности, говорит и сейчас. В расцвеченной огнем костра, искалеченной воем, воплями, рычанием и плачем темноте, где друзей Нарнии уже не отличить от ее врагов. Тириан говорит это, и Джил безропотно слушается. Она знает, что будет стрелять до последней стрелы. И будет стрелять метко, пока вокруг будут умирать. Свои и чужие. Она не оборачивается, чтобы проверить, все ли хорошо с Тирианом. С её Тирианом. Она не думает о Юстасе, Алмазе, Недотепе и Поджине, о тех созданиях, которые примкнули к битве на стороне короля. Она отключает чувства. Отключает мысли. Оставляет только одну. ― Стреляй часто и по ветру. Это звучит, и это держит ровно до той минуты, пока не начинают падать под стрелами говорящие кони, а смех гномов не заполняет слух, как звяканье жестянок, привязанных к кошачьему хвосту. Замолчите. Замолчите. Замолчите. Хочется проорать это, но она осознаёт, что еще и плачет, только в мгновение, когда тихий голос шепчет почти у самого уха: ― Если ты обязательно должна плакать, моя радость… отверни лицо и постарайся, чтобы тетива не намокла. Она подчиняется молча. Даже не повернув головы. Она стреляет снова и снова. Даже в минуту, когда уже все они загнаны в угол. Темнолицые, яркоглазые люди тархана Ришды знают, что победили. И знают, что будет дальше.***
Король Тириан держит воду в ладонях и подносит к губам Джил ― она на ногах, но ноги ее дрожат. Некому присвистнуть или фыркнуть. Юстаса рядом нет. Его вообще больше нет, двери Хлева уже захлопнулись за ним, и если в первую минуту Джил плакала, то теперь перестала сомневаться: они расстались ненадолго. Поражение ― дело времени. Тархистанцы перебьют гномов и вернутся к старому врагу. К главному врагу. ― Держись. Пожалуйста. ― Ради Аслана? ― она слышит крики гномов за белым камнем, служащим убежищем, и все же склоняет голову. Делает глоток из рук короля, с усилием цепляясь за его запястья своими. ― Ради меня, Джил. Это последнее, что он успевает сказать ей, прежде чем возобновляется битва. Не успевает даже еще раз ее поцеловать. Уже через несколько минут она кричит, когда ее тащат за волосы к двери Хлева. Не от боли. От осознания. Ее, именно ее второе приключение заканчивается очень плохо. И только ей, именно ей почему-то придется умереть во второй раз. Джил не зовет Тириана. И не отворачивает головы. Ее лук сломан, тетива порвана. Она смотрит на окруженного десятком тархистанцев короля до той секунды, пока ее тело не отрывают от земли и не швыряют в Хлев.***
― Здравствуй, мое дитя. Лицо в пыли и крови, и она чувствует, но не думает ни об этом, ни о том, как отвратительно, жалко, надрывно скулит, стоя на коленях перед Асланом. Безоружная, в порванном платье, больше не способная держать спину прямо. ― О Аслан… Ей не легче. Не лучше. Не спокойнее. И хотя она обращается к Великому Льву, но смотрит она сквозь Него. Назад. Из Хлева на битву. На светлые волосы и спину, на королевский меч. А на губах чувствует не вкус крови, а вкус воды, которую пила у Тириана из рук. И она уже открывает рот, чтобы просить, но Аслан, видимо, осознав, что подняться она не в силах, с мягким смехом ложится против нее, так, что она оказывается меж Его огромных лап: ― Нет, дитя… нет нужды возвращать тебя туда. Не бойся. Она коротко и отрывочно вспоминает, как впервые встретила Его у края обрыва, как Он стыдил ее за то, что она красовалась. Думает о том, какую дорогу прошла с той минуты, и по-прежнему не вытирает слёз. ― Не бойся, ― повторяет Аслан и наклоняет к ней сияющий лик. В Его голубых глазах она видит свое отражение и непонятным ей самой машинальным жестом сжимает пряди своих пшеничных волос. Оттягивает, пытаясь выпрямить, чтобы «стать как они». Выпускает. И неуверенно, слабо улыбается, почти ощущая, как к прядям прикасается знакомая теплая рука. Разве ты не самая прекрасная леди в своем мире? Для меня это так, леди Джиллиан. Джиллиан. Джил.***
Она стоит среди королей и королев, невольно ощупывая рукава платья и сияющий серебряный венец. Посмеивается, оглядывая щеголеватый наряд Юстаса. Этот смех ― тоже нервный. Джил ждет. Ждет, и у нее дрожит сердце. Но наконец Тириан появляется перед ней. В отличие от остальных она на две-три секунды успевает увидеть прежний его облик ― окровавленное лицо и руки, мятую рваную одежду, погасший, но все еще упрямый взгляд. Таким она запоминает его. Таким она увидела его впервые, и это тоже повторяется. Навстречу ей и остальным выходит уже сияющий рыцарь в золотой короне. Мечется взглядом по лицам всех стоящих подле Великого Льва королей, но задерживает взгляд только на Джил. Делает шаг. Просто шаг. Просто становится рядом. Она целует его сама ― в минуту, когда за приоткрытой дверью прежняя Нарния становится миром теней и все смотрят на это. Занавес ночи опускается. Это страшная ночь. Но Джил ее уже не боится. Джил знает, что не забудет смерть мира, в котором у нее было два приключения. Равно как и мир, в котором осталась Кристин. Она будет делать школьные проекты с кем-то другим и кто-то другой будет советовать ей про Ника. Джил же…***
Вокруг тишина и солнце, в отдалении ― большой обросший всеми возможными цветами замок, где живет грустная бледнолицая красавица, имени которой Джил не знает. Зато красавицу ― с ледяным взглядом ― хорошо знает Аслан, и каждый раз, когда он всходит по ступеням, Джил из своего окна видит золотой свет его волос, прежде чем закрывается дверь. Джил не задумывается и не ищет ответов. Аслан не ручной Лев. По крайней мере, не для нее. Лев у нее свой. Над головой шепчется листва. Королева Джиллиан Отчаянная сосредоточенно щурит глаза, целится и попадает стрелой прямо в центр мишени. Быстро и легко свист второй звенит в воздухе, она втыкается рядом. Джил стреляет по ветру. Но вместо того, чтобы, как хотела, вынуть из колчана третью, она резко разворачивается, уклоняется и делает подсечку. Чтобы уже через несколько секунд услышать возмущенный голос: ― Леди! Тириан лежит на траве и смотрит на Джил снизу вверх. Та, усмехаясь, бросает лук, упирает руки в бока и напоминает: ― Однажды мне дали совет не разрешать никому делать вот так. Не припомнишь, кто это был? Тириан качает головой, улыбаясь в ответ и не спеша вставать. Джил садится на траву рядом с ним, убирает со лба волосы и участливо интересуется: ― Ушиб что-нибудь? ― Только королевскую гордость. Джил проводит пальцами по его губам и наклоняется ниже: ― Если она где-нибудь здесь, я могу ее поцеловать прямо сейчас. Вечером можно будет вернуться в их замок и разжечь камин. Бросить туда немного сероватых ясеневых дров. Потому что в стране Аслана ясень ― это всего лишь дерево, которое очень хорошо горит.