Leave your soul at home

Откуда взялся стереотип, что шлюхи курят? И обязательно тонкие сигареты, манерно держа их между указательным и средним пальцами. Что они выдыхают дым тонкой струйкой, чуть приподняв голову и прикрыв, словно в экстазе, глаза? У Элвина к табаку была жгучая неприязнь. Он терпеть не мог запах курева изо ртов клиентов, от одежды и в одном с ним помещении. Это было сродни психозу. Каждую неделю хозяин борделя — мистер Джим Беннет — давал своим омегам анкету, где они указывали, какие пристрастия клиентов для них нежелательны, какие невыносимы. Каждое воскресенье Элвин заполнял анкету, где кроме побоев и жестокого физического обращения писал слово «курящие», трижды подчеркивая его. Но клиенты курили через человека. Мистер Беннет, визгливо смеясь, поведал Элвину, что большая часть посетителей притонов курит, и с этим ничего не поделать — только смириться. Элвин мирился почти со всем, но обниматься с унитазом после языка курильщика в своем рту ему надоело. Завтраки утекали в канализационные трубы вместе с обедами, и Элвин продолжал подчеркивать «курящие» в графе невыносимого.

***

- Да, детка, да, прими его глубже, - какой-то мужик навалился на Элвина сзади и со всего маху вбивался в него. Руки альфы с силой сжимали бока и вздергивали омегу вверх, отчего он постоянно ударялся животом о край стола. Было больновато. Ладони вспотели и не могли удержать на весу, скользя по столешнице. Элвин уложил руки поудобней и постарался расслабиться, чтобы обеспечить клиенту более глубокое проникновение, которого тот так страстно желал. Он привык выполнять пожелания альф и бет, которые забредали в их бордель, с наименьшим дискомфортом для себя. Сопротивляться было бесполезно, за него платили, а не потакать прихотям — обрекать себя на мучительный секс и жалобу мистеру Беннету. Просят глубже — нужно расслабиться, сосчитать до десяти, думая о чем-нибудь хорошем, чтобы легкая саднящая боль прошла. Дальше пойдет как по маслу. Такое правило действовало и когда брали двое сразу. Элвин захватывал с собой побольше смазки и старался растянуть себя самостоятельно, потому как клиенты до такого обычно не опускались, считая, что проститутка всегда готова принять. Идиоты. Девиз их борделя был — «Думай о клиенте». Элвин и думал. На него не жаловались, от него не уходили неудовлетворенными. Большая похотливая, жаждущая масса трахающих его людей не воспринималась Элвином по отдельным составляющим. Она являла собой единый организм. Элвин даже имен не запоминал. Он выполнял работу, стонал, как того требовал протокол, позволял альфам и бетам брать его так, как им было удобно, и уходил. Безликая масса являлась за оргазмами, и она их получала. Все остальное, включая того мужика интеллигентной наружности, натягивающего Элвина сейчас на себя, не представляло интереса. Чтобы интересоваться, была нужна душа, а Элвин не брал ее с собой на работу. - Да-а, - альфа толкнулся еще пару раз и замер. - Хорошая дырка, молодец, - Элвина наградили звучным шлепком по заднице. - А теперь обслужи меня ртом, шлюха. И не зыркай, я оплатил тебя по полной. «Ну и мразь вы, мистер Беннет», - подумал Элвин с тоской. Ненависть к минету шла вторым пунктом после курева. Альфы спускали в рот, и Элвина это бесило. Да и запах пота, волосы там, где нормальные люди бреют, не вызывали ничего, кроме омерзения. Мистер Беннет знал об этом. Алчный говнюк. Мужик тем временем развалился в кресле и плотоядно усмехнулся. Элвин, рассудив, что быть изнасилованным в рот ему не хочется, изящно подполз к альфе и огладил ладонями его живот и бедра. Висящий живот и белые дряблые бедра. Мужик застонал. Элвин включил в голове попсу с самым приставучим текстом и принялся выполнять работу. Облизать головку, поцеловать ствол, вылизать мошонку. Мужик стонет — отлично. Вобрать в себя член, коснуться головкой неба, лизнуть языком, еще раз, еще — и пустить налитый кровью и провонявший спермой агрегат в горло. Насаживаться головой, пока в глазах не потемнеет. Сосать, сжимая губами, постанывать, не забывать останавливаться и дуть на головку, сочащуюся смазкой. Снова насаживаться до упора, глотать, держа член в горле, — и мужик с блаженным лицом кончает, схватив Элвина за волосы. Чистая механика. - Молодец, дырка, - мужик шлепнул Элвина по заднице, видимо, выражая восхищение. - На днях забегу с другом. Ты не против групповухи? Элвин помотал головой. Слушать этого козла надоело, но пока он не отпустил, уходить нельзя. А то мистер Беннет знает, как испортить жизнь. - Наклонись-ка, шлюшка, - потребовал мужик. Элвин нагнулся, чувствуя руки на заднице. Мужик раздвинул ягодицы в стороны, вонзился пальцем в отверстие. Ничего особенного не происходило, и Элвин не беспокоился. Конченые извращенцы, бывало, пихали в него бутылки из-под коньяка. - Хоро-ош, - протянул мужик, размазывая собственную сперму по анусу. Еще один, получающий эстетическое удовольствие от вида своего семени в заднице омеги. Что ж тогда не на лицо кончал с такими-то пристрастиями? - Вы довольны, сэр? - спросил Элвин, включая блядский голос и надеясь этим вопросом поторопить свое освобождение. - Еще как, детка! Можешь идти. Элвин постарался не вздыхать от облегчения. Он быстро надел шорты, рваную футболку в облипку и, наконец, вырвался из душной комнаты, пропахшей сексом. Все проститутки жили при борделе. Подвальные и нижние комнаты служили для развлечения клиентов, верхние были жилыми. Элвин попал в бордель в возрасте тринадцати лет. Его отдали родные братья за долги умерших родителей. Элвин не хотел помнить ни их, ни собственную фамилию. Он даже имя сменил, взял то, которое всегда нравилось. От прошлого у него не осталось ничего, в памяти была только эта жизнь, и Элвин порой сомневался, что до тринадцати лет он вообще существовал. Он словно родился здесь, в этом борделе уже без фамилии и родных. Их публичный дом был самым большим в городе. И самым строгим. Побеги жестоко карались. Элвин пробовал сбежать трижды, и трижды его выслеживали и ловили. Первый раз после поимки его бросили на неделю в подвальные комнаты, держа на хлебе и воде и отдав в полное распоряжение бетам-садистам. Второй раз все обошлось более-менее благополучно, а в последний его бросили к солдатне, которая была в городе проездом. После недели в ежедневной компании десятка изголодавшихся по омегам альф, Элвин прекратил бессмысленные попытки. Жизнь в борделе была натуральным рабством. Мистер Беннет однажды сказал Элвину: «Вас мне продали. Работайте». Нельзя было отказаться от клиента, некому было пожаловаться. Элвин приучил себя терпеть и молчать. Омега поднялся к себе в комнату. Необходимо было принять душ. Его клиенты на сегодня закончились, и впереди ждало личное время и ужин. Комната у Элвина была большой и чистой. Такую ему дали два года назад, как одному из самых прибыльных омег. Кроме Элвина, большими комнатами были наделены его друг Чарли, тридцатилетний красавчик Оливер и семнадцатилетний нимфоман Коди. Элвин терпеть не мог грязь и каждый день чистил комнату: мыл пол, тумбочку, шкаф, ножки кровати, стекла, подоконник. Опрыскивал все антимикробными средствами, которые щедро предоставлял ублюдок-мистер Беннет. Складывал немногочисленную одежду по виду и цвету. Его комната была его убежищем, в ней он чувствовал себя хозяином и соблюдал едва ли не больничную стерильность. Ему требовалась чистота хотя бы здесь, в месте, где он оставлял душу, спускаясь к клиентам, раз уж его тело пользовали все подряд. Элвин мельком бросил взгляд на зеркало, выхватил им собственные глаза, выделенные безумным каждодневым макияжем. Элвин любил красить глаза, как на маскарад. Его клиенты считали это проявлением типичной шлюховатости, но для Элвина карандаш, подводка и тени были одеждой, маской, тем, что оставалось, когда оголяли остальное его тело. Раскраска, делающая его сексуальным, позволяла Элвину чувствовать себя защищенным, когда очередной мужик сажал его на свой член. Элвин переоделся, сходил в душ, закрыл дверь на ключ, достал из тумбочки конфеты со вчерашнего ужина. Около окна стояла декоративная пальма по имени Георг. Элвин попросил ее три года назад, но мистер Беннет раскошелился только спустя полтора. Чертов жмот. Элвин улыбнулся Георгу, смочил ватку в кружке и принялся вытирать листья. Георг был чудесным другом, но он всегда молчал. Элвин тоже не был словоохотлив, а потому дружба с пальмой выходила тихой. И, кажется, из них двоих Георг был единственным, кто оставался довольным жизнью.