Гость нежданный

Босые ноги ступают по половицам. Свежие, выскобленные до сочной янтарной желтизны, нагретые солнцем деревянные половицы. Крепкие босые ступни, белые под черными штанинами. Взгляд неспешно движется вверх: черные штанины, белая рубаха, шитая по подолу синими васильками, вишневая с синим плетеная опояска, белая простынка, румяное младенческое личико… смущенно-растерянная Федина мордочка, распахнутые на пол-лица серые очи: - Г…го…сударь???!! Иван Васильевич усмехается в тридцать два зуба: - Не ждал гостя, Федяша? Не ждал. Настолько не ждал, что не успевает даже обрадоваться; в голове проносится паническое: как - без охраны? И, следом: почему не предупредили? Полон дом холопов, как могло статься, что никто не доложил хозяину о высоком госте? Государь, угадав мысли, пояснил, милостиво: - Не брани людей, никто не ведает – меня твой слуга тайно провел через калитку, как его, Демьян. - А, Тешата! - «Ужо выдеру за самовольство!» - мысленно прибавил Федор, но тотчас же и передумал: с государем разве поспоришь, велел тайно – значит тайно. – И тайно? - Ото всех, - степенно кивнул государь, любуясь, как зажигаются в серых глазах знакомые искорки, и как начинает Федина мордочка расцветать довольным лукавством. - И без свиты… Иван Васильевич? - Без, Федор Лексеич – запросто, как опричник к опричнику. Был Иван в черном кафтане, обычном, как у всех опричников, и накидке с капюшоном. - Запросто? – усмешка Феденькина сделалась хитрая до невозможности. - Ну тогда я кланяться не стану! Тем более что и руки заняты. Государь расхохотался. И поднялся с лавки: - Ну, знакомь с наследником! И как раз тут малыш, до того сидевший на руках у тяти и сосредоточенно рассматривающий незнакомого большого человека, соображая, ждать ли от этого нового взрослого какой-нибудь для себя приятности, пришел к определенному выводу – и разом разулыбался во весь свой беззубый младенческий ротик. Федя ловко освободил малютку от купальной простынки – Петенька тут же заболтал в воздухе крепенькими румяными ножками – развернул к гостю: - А это, сынок - дядя Ваня! Петенька, не теряя времени даром, тотчас вцепился ручонкою в свисающую седую прядь. Причем вцепился, что было младенческих сил – а было их немало. Тут уж государь развеселился окончательно: - Ай да Петр Федорович! Ну весь в тятеньку! Федор Алексеевич только ухмылялся гордо: мол, ну а то ж! Петр Федорович деловито продолжал тянуть большого дяденьку за волосы, поглядывая прехитро: возмутится аль нет? Дядя Ваня же, хоть и морщился от боли, только знай себе приговаривал: - Басманчик, как есть Басманчик! И глазки-то один в один тятины! - Аааау! – охотно согласился Петр Федорович, который и вправду весьма походил на тятеньку, и замолотил в воздухе ножками с удвоенной силою. - Вон, гляди-ка, и чубчик кудрявый намечается! И бровки-то собольи будут… А уж хватка-то – ну истинно басмановская! Петр Федорович, убедившись, что новый дяденька не ойкает, сопротивления не оказывает, да и вообще никто проказника не стыдит, не делать дяде больно не уговаривает и маленькие цепкие пальчики из чужих волос не выпутывает, разочарованно агукнул и переключил внимание на блестящие дядины перстни, переливающиеся весьма заманчиво. Особенно этот, с красным камнем – его просто необходимо было рассмотреть поближе и попробовать на зуб (ну и что, что зубов у Петра Федоровича покамест и в заводе нету?). А что дядя руку в кулак зажал - так это он зря, это он плохо знает еще меньшого Басманова! Петр Федорович немедленно принялся обеими руками отдирать перстень, для удобства упершись розовыми пяточками в черный кафтан. - И кого-то он мне напомина… ой! - Ай! Иван с Федею так и прянули в разные стороны, да все ж недостаточно быстро… Государь Иван Васильевич, Грозный, перевел – медленно-медленно - взгляд от лица кравчего, несколько смущенного, к личику малыша, соображающего, засмеяться ему или захныкать, к лужице на полу и к мокрой поле собственного кафтана… и снова к Феде: - Ништо, у маленьких - это не грязь! И подмигнул молодому отцу. Сам-то Иван Васильевич отец был семикратный! - Кафтан сними, слугам отдам, застирают, - бросил Федор, ловко обмывая под рукомоем довольно повизгивающего малыша, а сам меж тем думая, как, однако, удачно подгадал государь с гостеванием, ну как нарочно. А, впрочем… да не «как»! Вот почто выспрашивал давеча, когда Федор попросил отпустить домой на ночь. Алексей Данилович уехал по делам в Елизарово, а Варвара Васильевна нынче гостила у родителей, и с ночевкой, ребенка же Федор ей брать с собой не разрешал. Хотят бабушка с дедушкой – пусть в гости приходят да нянчатся со внуком, сколько душе угодно, кто ж против. А к себе забирать – это уж ни к чему, Петенька и спит плохо в непривычном месте, и вообще чего ради трясти по дорогам такого маленького? К тому ж и кушал Петенька нынче все больше кашку, да творожок, да протертое яблочко, титей только закусывал, и то не каждый раз. – Правда, высохнет не скоро… - продолжал кравчий раздумчиво. - Ой нескоро! – согласно закивал государь. - Чай, только к утру! – невинно предположил Федя. - Да уж никак не раньше! – подтвердил государь, из последних сил держа серьезную мину – уж такие бесенята плясали в Федькиных глазах. – А разве ж годится царю Московскому по улице в одной рубахе разгуливать, точно подпаску какому? - Как можно, великий государь! Феденька, усадив сыночка на колени, гребешком приглаживал ему пуховые темные волосики, и солнце закатное, падая в окна, янтарем зажигало желтые половицы. - И как же быть, Федяша? - Ума не приложу, великий государь… - опустил Федя застенчиво очи. - Есть, правда, одна мыслишка, да молвить не смею. - Молви смело, – дозволил государь. - Прогневить боюсь… да только постеля у меня широкая, и подушки лебяжьего пуху, третьего дня заново перетянуты. Ой, хитро глядели Басмановы, что старший, что меньшой! Ой, ярко блестели серые глазки, что одна пара, что вторая! Петр Федорович даже подмигнуть попытался, правда, не сумел по малолетству, и потому зажмурился и «Ааааууу!» сказал. И снова распахнул глазенки – такой глазастик, ну чисто в тятеньку! И, чашку деревянную ухватив, принялся что было сил долбить ею по столешнице. - Придется опробовать… постелю твою. Что ж поделаешь! – развел государь руками. Феденька, зараза этакая, только и кивнул, будто так оно и должно. Да глянул, озорник, со смешинкою: - Велю слугам трапезу готовить. Сейчас… покормлю прежде Петеньку, а тогда уж и тебя. Сияло солнце в пуховых детских волосиках, играло в темных кудрях, и очи серые зажигало искрами. - Петр Федорович, конечно, важнее! – щедро расхмылился Иван Васильевич. - Аааау! – согласился Петр Федорович. И в подтверждение своих слов засунул в рот угол скатерти.