***
Тем же вечером после унылого рабочего дня на институтской кафедре Коля валялся на диване и смотрел телевизор. О прошедшей паломнической поездке он старался не думать. Да и вообще затею эту почти что навязал Мишка. А вот лежать на диване и глотать пеструю метель MTV-шных образов и звуков было легко и просто. После рабочего дня телевизор становился для него чем-то вроде стакана водки. Свою работу Коля ненавидел. Уже давным-давно вся кафедра держалась только на производстве научного ширпотреба для заграницы. Но даже примитивная ручная работа требовала хорошего понимания всей картины проектов в целом, а посему молодежь вроде него и заставляли сидеть над монтажом всяких мелких деталей в установках. В изделиях насчитывались тысячи и тысячи одинаковых устройств, которые приходилось лепить и проверять, проверять и лепить новые. И так каждый день. По сто, по двести, пятьсот... Ура! Рекорд стахановца - пятьсот пятьдесят... И все бы хорошо, но вот кончится денежный контракт, а с ним и финансирование... Что дальше? Непонятно... Но думать об этом Коле не хотелось. Он любил телевизор смотреть и ни о чем не думать. Так ему казалось спокойнее. Конечно спокойнее! Под толстым слоем пыли беснуются эстрадные певцы. На кухне в куче грязной посуды разводятся тараканы. А в ванной с утра уже потянуло душком от тазика с бельем. Пыльная буря под кроватью - плевать: все равно квартира не моя, а съемная. Зеркало в прихожей мухи засидели - ну и прах с ним, все равно не гляжусь. А для редкого бритья хватает и маленького, что в ванной. Карниз на соплях висит, кран течет, плита горелым маслом залита... Как все это серо и скучно. А телевизор дает хоть иллюзию пожить где-то там... красивой жизнью. Но, наконец, даже Коле надоело смотреть на мелькание полуприкрытых тел, и он вяло ткнул в кнопку переключения программ. - Готовьте операционную! Сквозное огнестрельное ранение живота. Состояние тяжелое. - Переливание крови. Какая у него группа?! - Третья. У нас ее мало. - Плевать, если не довезем до операционной. Далее слышались какие-то малопонятные слова: "лидокаин", "эмболия", "кровопотеря", "гемоглобин" и прочее в том же духе. По экрану бегали люди в белых халатах, кто-то говорил о науке, кто-то кого-то спасал, кто-то общался друг с другом, но все это было фоном. В средточии этого больничного муравейника кипела бурная интересная жизнь. Все главные персонажи были сплошь из героев. Они боролись за жизни людей, сами при этом оставаясь просто людьми. Мужчины и женщины несли свой подвиг с высоко поднятой головой. Красиво и грациозно. Коля досмотрел сериал, завалился на диван и уставился в потолок. Интересно однако... Неожиданно в голову ему пришла шальная мысль. Настолько же бредовая, сколь и экстравагантная. Он встал, потянулся и подошел к телефону. Набрал Мишкин номер. - Михаила будьте любезны... - Минутку, - это была его мама. - А... алло! Алло-алло! Слушаю вас, - послышался в трубке торопливый мишкин голос. - Привет, Ломоносов, - немного развязно поздоровался Коля, - Как поживаешь? - Коль, ты что ли? - не разобрал Мишка. - Ага, он самый. Как сам-то? - Потихонечку... потихонечку, - медленно ответил Михаил, делая большие паузы между словами. - Миш, дело есть. - И какое же? При этих словах Михаил насторожился. В чем-то они с Колей были похожи характерами. Схожесть заключалась в том, что у обоих периодически появлялись бредовые идеи, но мишкина мама, этакий домашний тиран, давила их в зародыше. А вот Николая отрезвлять было некому. - У тебя, я слышал, дежурство в конце недели? - Ага... - устало ответил Михаил. Коля обрадовался. - Тяжелое? - участливо спросил он. - Не знаю, - с тоской ответил Михаил, - просто уже третье за последний месяц. - Какой кошмар, - бесцветным голосом сказал Коля, - И что ты там делаешь? - Лечу, перевязываю, оперирую... - голос Мишки совсем упал, - Наркотики колю особо тяжелым. - Слушай, а может тебе помощь нужна? - В смысле? - удивился Михаил, - С наркотиками? - Да не-ет! В чем скажешь, в том и поможем. Мишка долго молчал, потом сказал: - Знаешь, я в любом бы другом случае тебе отказал. Только не обижайся ради Бога. - Да нет проблем, - усмехнулся Никола. - Ну вот и славно, - успокоился Миша, - Но сейчас мне и правда нужна помощь. Поэтому я принимаю твое предложение. Если ты всерьез говоришь, - осторожно добавил он. - Иначе бы не звонил, - флегматично ответил Коля. - Хорошо, - мишкин голос заметно повеселел, - тогда перезвони мне минут через пятнадцать. Коля набрал мишкин номер через полчаса. На этот раз трубку Миша взял сам. - Значит так, - с ходу начал он, - слушай внимательно: в субботу часам к шести вчера приезжай. Метро Тимирязевская, а там спросишь - все знают. Это ясно? - Ага. - Тогда с этим все. Теперь о тебе: ты студент первого или даже нет - второго курса. Ты еще имеешь право ничего не знать. Но имеешь право находиться в больнице и совать нос во все, что сочтешь нужным. Это тоже понятно? - Ага. - Ну тогда с Богом. Пока! - Пока... И Михаил повесил трубку.***
На полчаса позже назначенного срока Коля подошел к проходной. Он ловко умудрился проскочить сквозь калитку вслед за какой-то дамой, которую пропускал охранник и, прежде чем его успели остановить, пробрался к окошку вахтера. - Добрый вечер. Пожилой, плотный лысоватый охранник поднял голову и посмотрел на него исподлобья. - Слушаю Вас. - Мне необходим попасть в отделение гнойной хирургии, - скороговоркой выпалил Николай. - По какой причине? Прокол. Причины не придумали. Пришлось Коле сочинять на ходу. Он принял слегка высокомерный вид и сказал: - Можно от вас позвонить? Охранник молча поставил пред ним телефон. Коля быстренько набрал оставленный Мишей номер. К счастью тот не замедлил подойти. - Миш, ты? - Я...я! Коль, ты что ли? - Ну а кто же по-твоему?! Я вот тут на проходной застрял. Не пущают меня.. - Дай ему трубку. Николай повиновался. Через минуту охранник повесил трубку и попросил у Коли документ. Тот довольно ухмыльнулся, показал паспорт и прошмыгнул на территорию института. - Корпус прямо перед проходной, второй подъезд, - крикнул ему вдогонку охранник. - Да-да, конечно, - бросил через плечо Николай, - Спасибо большое! Остаток пути до подъезда от волнения и нетерпения, он проделал весьма фривольным полугалопом. За дверью обнаружился маленький холл и довольно широкая лестница с бетонной полосой для каталок. Николай только ступил на первый пролет, как откуда-то сверху свесилась мишкина голова и сказала человеческим голосом. - Давай быстрее! А то жду уже не пойми сколько... Мишка был в просторном бирюзовом комбинезоне, как две капли воды похожим на телевизионный и белом колпаке. Коля усмехнулся и последовал за другом. Начало ему нравилось. В ординаторской Мишка швырнул ему белый халат. - Одевай его. И колпак тоже. Только переобуйся сперва. Коля сделал, как было велено, и подошел к зеркалу. Вид у него и впрямь был живописный: халат был сильно велик и сидел более-менее впору только из-за теплого поларового комбинезона, который Коля надел поверх белья. Пестрый расстегнутый воротник комбеза торчал из-под халата. Колпак тоже сидел весьма свободно. Вкупе с трехдневной щетиной на него из зеркала смотрела физиономия ханыги-санитара из отечественной пародии на "Скорую помощь". Немного подумав, он для важности повесил себе на шею фонендоскоп. Мишка тут же отобрал его и перевесил себе. Коля собирался было заявить робкий протест, но в этот самый момент в ординаторскую вошел сухощавый пожилой мужчина в белом халате. Он внимательно посмотрел сначала на Мишу, потом на Николая. Коле приветственно кивнул и подошел к телефону. Тот ответил на приветствие и повернулся к другу. Михаил, ничего не говоря, жестом предложил следовать за собой. Когда Николай выходил вслед за ним, он услышал, как мужчина говорит по телефону: - Привет, дорогая, - речь его была медленной, усталой и тягучей как кисельная пленка, - Да как я тут? Хм... плохо... плохо... умирают болные...***
Они шли по коридору мимо пустых палат. - А где больные? - удивился Коля. - Большинство ходячих домой отпустили, - безразлично ответил Мишка. В конце коридора он обернулся: - Там реанимация, - он показал на полуоткрытую дверь, - Дальше - женские палаты, возле ординаторской - перевязочная, там, - он указал на дверь напротив поста дежурной сестры, - операционная. Михаил вошел в пятно света и только теперь Коля заметил огромные синяки у него под глазами. Миша перехватил внимательный взгляд, но в чем дело видимо не понял. - Пошли. Друзья вернулись в ординаторскую. По дороге Коля спросил: - А... а кто это? - и он кивнул в сторону пожилого врача. - Доктора парами дежурят. Я - дежурный хирург, а он - дежурный анестезиолог-реаниматолог. Гудков Геннадий Александрович - прошу любить и жаловать. Когда они вошли в комнату, Геннадий Александрович уже закончил разговаривать и сейчас возился в своей комнате. Коля наконец-то смог оглядеться по сторонам и с удивлением заметил в углу ординаторской довольно мощный компьютер, привязанный к мощному сетевому концентратору на тридцать два гнезда. На экране машины светилась интернет-страничка. Из всей обстановки больницы это была вещь, Николаю наиболее близкая. Однако Миша упредил его немой вопрос. - Там все запаролено. - Почему? - Хирурги порнуху любили качать, вирусов много заносили... Вот начальство меры и приняло. В это время из смежной комнатки показался Геннадий Александрович. - Николай! - нарочито громко заговорил Мишка, - на старших курсах в рамках изучения клинической хирургии вы будете изучать аппарат Илизарова. Так вот давай устроим тебе внеочередное свидание. Коля послушно вышел вслед за ним. В палате, куда его привел Мишка, он увидел троих больных, из которых двое спали, а третий сидел на койке и читал газету. На левой голени этого страдальца почивала странного вида конструкция из дырчатых полос, колец и спиц. Спицы крепились к кольцам и проходили ногу насквозь. Все было легко замотано узким бинтом, однако, несмотря на бинт, выше лодыжки, на передней части голени, там где у нормального человека должна быть кость, здесь проглядывала зловещая ямка. - Как самочувствие? - осведомился Миша. - Спасибо, Михаил Сергеевич, - тихо ответил больной, - вроде не болит. - Ну и славно, - ответил Миша и повернулся к Николаю, - Здесь случай следующий: автомобильная катастрофа... - Простите, доктор, - также тихо перебил его больной, - плита упала... Плита, понимаете ли... Так вот... - и он тяжело вздохнул. Был пациент худ, бледен, изможден. Видно было, что лежит он тут не день и не месяц. Да и вряд ли половину отлежал. Только тусклый огонек в его глазах говорил, что человек еще не потерял надежды вернуться к нормальной повседневной жизни. Волосы у него были редкие кучерявые и свалявшиеся, на лице выросла солидная щетина, а щеки ввалились. И глаза, только глаза с упорным огоньком выдавали в нем далеко не сломленного отчаянием человека. - Пускай плита, - продолжил Мишка, - от большой берцовой кости осталось крошево. Когда убрали все омертвевшие ткани, сантиметров пятнадцати как не бывало. Теперь вот ему новую делаем. - А как это? - Потом покажу, - ответил Миша, - Сейчас будем гайки крутить. Он аккуратно сместил бинты в нужных местах и достал окуда-то маленький гаечный ключ. - Та-ак, - бормотал он, ковыряясь ключом в стыках аппарата, - Смотрите, Егоров, - обратился он к больному, - без меня будете сами крутить... Больной молча кивнул головой. Мишка повернулся к приятелю. - Завтра его перевязываем, пошли, - и снова Егорову: - Спокойной ночи, - и вышел из палаты. Николай двинулся за ним, оправляя по дороге слишком просторный халат. В соседней палате было тоже трое пациентов. У самого окна лежал бородатый дядька лет сорока, который сразу, с живым интересом стал приглядываться к вошедшим. В центре мирно спал старый седоусый дед. А вот третий больной Колю поразил. Из-под легкой простынки на него уставились два маленьких черных глаза. Мальчишка. И вряд ли старше пятнадцати. - А с ним-то что? - не выдержал Коля. - Сейчас-сейчас, - притормозил его Миша, - Как вы себя чувствуете? - Болит, Михаил Сергеевич, - слегка растягивая для важности слова, ответил подросток. Мишка снова повернулся к другу. - Остеомиелит. Парень аж из Приморья. Его там хорошо подлечили, но решили отправить долечиваться к нам. - А подрбнее? Михаил развел руками. Объяснять простыми словами было нельзя - больные могут что-нибудь заподозрить. А в терминах Коля не поймет. - Подробнее... Довольно крупный несанированый очаг гнойной инфекции в средней трети бедренной кости. Сейчас на ноге имеется свищ, через который весь гной выливается наружу. По окончании активного процесса станет ясна граница между живой и погибшей костью. Тогда можно будет попробовать что-нибудь порадикальней. Спокойной ночи. Пошли. Они покинули палату. - Куда теперь? - осведомился Коля. - К женщинам, - ответил Миша, - там у одной больной температура. - Rubor, tumor, dolor, calor, et functio laesa... вроде не соврал? - спросил Николай. ("покраснение, отек, боль, температура и потеря функциональности" (лат.) Эти пять признаков являются типичными симптомами гнойного воспаления. Прим. автора) Мишка резко остановился и медленно повернулся к другу. - Откуда ты это взял? - ошарашено спросил он. - У меня дядя врач... был... Царство ему небесное... - колин голос прозвучал как из бочки. - Извини, - вздохнул Мишка, - Ладно, пойдем, "доллар-колор"... только вот еще: мы с тобой по врачебному этикету для больных Михаил Сергеевич и Николай Степанович, а не Миша и Коля. - Ладно... Их мягкие от бахил шаги отдавались по коридору легким эхом. Еще были писк аппаратов из реанимации и легкая барабанная дробь, что выстукивала дежурная сестра, заполняя истории болезни. И мертвая тишина в промежутках.***
Немногим позже несчастную пожилую даму привезли в перевязочную. - Знаете, доктор, - бормотала она, - когда друзья перетаскивали ее на стол, - Так болит... так болит, стреляет очень... только поста... ай!.. чтобы не больно... значит... На немой колин вопрос Мишка поспешил прокомментировать случай: - Молоткообразное искривление второго пальца правой стопы. Оперировал Соломон какой-то, - при последних словах голос его немного дернулся, - Зато профессор ортопедии. Перекись в первом стеклянном шкафу от окна на второй снизу полке. Давай ее сюда. Коля подошел к шкафчику, покопался там и, наконец, выудил искомую склянку. Мишка от души облил ею бурое пятно на повязке и стал ждать. - Пущай отмокает... С бинта закапала пена. Сначала белая, потом грязно-коричневая. Потом были лотки, ножницы, инструменты, гадкого вида отечная рана со врезавшимися швами. Однако вся перевязка прошла на редкость быстро. У больной была высокая температура, но Мишка утешил ее, сказав, что воспаление неопасно, после чего ее отвезли обратно в палату. - Мда-с, - вздохнул Мишка на обратном пути, - завтра тяжелый будет денек... Коля ничего не ответил, однако с каждым часом жизнь врача нравилась ему все меньше и меньше. Когда они проходили мимо реанимации, оттуда вдруг послышались звуки возни и показалась голова Геннадия Александровича. - Ребята, зайдите помочь! - и спряталась обратно. Коля, не дожидаясь мишкиного одобрения, завернул в палату. Зрелище, представшее его глазам, было, мягко говоря, щекотливым с непривычки. Больная, около которой хлопотали анестезиолог и операционная сестра, выглядела довольно жалко. Это была бабка лет семидесяти, дряхлая, сморщенная и абсолютно голая. Живот ее был перевязан, и на повязке явно выступали желто-зеленые пятна. Из всех естественных дырок в ее иссохшем теле торчали трубочки, по которым текли жидкости, одним своим видом вызывающие тошноту. В шее бабушки зияла рана, в которую был вставлен аппарат искусственной вентиляции легких. Причем было неясно, кто булькает громче - то ли водяной затвор аппарата, то ли бабушкины легкие. - Плановая санация, - объяснил Геннадий Александрович, - погодите немного, ваша помощь сейчас понадобиться. Он легким движением отсоединил мундштук аппарата ИВЛ и вытащил его из трахеи. Аппарат обиженно завыл. Не обращая внимания на буйство машины, доктор приладил мундштук к временному держателю и взял в руки виниловую трубочку. Включил насос. Трубочка сладострастно зачавкала и зачмокала. Доктор аккуратно вставил ее в трахеостом и стал просовывать все глубже и глубже в бабушкины бронхи. - Щас вот, - ласково бормотал он, - потерпи немного... щас я теперь тебе в правый бронх попаду... Держите ее крепче!!! - громким шепотом бросил он друзьям. Те молча повиновались. Бабка хрипела, слегка извивалась и страшно вращала совершенно сознательными, полными муки и боли глазами. Трубочка в руках врача наконец дернулась и по ней рывками поползла вверх кроваво-гнойная масса. Колю стошнило, но он взял себя в руки и мужественно стал наблюдать за экзекуцией дальше. Геннадий Александрович наконец закончил и вставил мундштук ИВЛ на место. Бабушка немного успокоилась. Неожиданно колин взгляд упал на маленький аппаратик около бабушкиной кровати. Он видел такой в фильмах. Там если кто-то умирал, тот начинал судорожно пищать. Сейчас по экрану монитора сердечной деятельности ползла полная абракадабра. Писк был прерывистым и неупорядоченным - ни дать, ни взять агония. Коля с серым от волнения лицом уставился на Геннадия Александровича и трясущимся пальцем указал на экран. Тот только рукой махнул. - Это у нее датчик на руке трясется - вот и метель такая... Бабушку стали обтирать. Когда ее перевернули чуть на бок, операционная сестра разразилась отборнейшей бранью в адрес тех, кто ее лечил раньше: вся спина больной была в язвочках-пролежнях. Словно на кожу капнули кислотой. Закончив ругаться, оперсестра переменила перчатки и стала пудрить язвочки желтоватым порошком. - А что это такое? - поинтересовался Миша. - Дивное средство, доктор, - слегка по-блатному растягивая слова, ответила сестра, - Ксероформ называется... Когда Коля сбросил наконец перчатки в урну и вышел из реанимации, его штормило. Мишка дождавшись его, кивнул в сторону ординаторской. Уже сидя на диване, он с горечью крякнул. - Вот так... а ведь из-за пустяка сюда попала! Коля перевел на него мутный взгляд. - Лапароскопическая холецистэктомия. Желчный пузырь удаляли. Через трубочку. В идеале - четыре небольших дырки в животе и никакого скальпеля. В реальности - проткнули кишку и сделали бабушке перитонит. Мало того! Поставили ее на вентиляцию, а трубку вставили бездарно: вот тебе еще и гнойный бронхит. Сейчас у нее живот желчью заливает, а легкие - гноем... Что за люди... Его откровениям положила конец старшая сестра. - Доктор! - с небольшим раздражением воскликнула она, - Вы есть идете-то? ...Этот ужин остался в колиной памяти надолго. Общие тарелки с нехитрой снедью, безликие, застывшие в непроницаемой маске отчуждения, лица сестер. Ропот старшей сестры по поводу того, что "бабулю завтра в морг, вот жизнь полегче станет". Говорит, сама не понимая что, - просто сливает раздражение и нечеловеческую усталость. Меланхоличный рассказ под папироску Геннадия Александровича: "в Афгане служил", "начальником госпиталя был", "Грачева знал", "с Руцким в бане парился", "половина легкого не работает"... И ему было неважно, слушает его кто-нибудь или нет - он просто рассказывал и все. За лицом реаниматолога, окутанным табачным дымом, скрывался очень добрый, отзывчивый и сильный человек. Но вместе с тем глубоко несчастный и одинокий. А ругливая операционная сестра тоже была неплохой женщиной. Просто у нее заболел ребенок, а сменить ее было некому. И вдобавок к своим тяготам и мукам, она видела еще и море чужих, а силы давно исчерпались... Коля глядел по сторонам и невероятно отчетливо чувствовал эти загадочные и в то же время простые миры человеческих душ. Здесь, в средоточии боли, куда свозили самых залеченных и безнадежных больных, от непосильной моральной нагрузки у людей порой просто не оставалось сил лицемерить. И тогда из-под маски, что человек привык носить, выступало истинное "я". Единственно, кто в этом обществе сильно выделялся, был Мишка. Он сидел спокойный и умиротворенный то ли из-за молодости, то ли чрезмерной жизнерадостности, то ли из-за четок, которые он тайком старался не выпускать из рук ...А потом Мишка хотел на свой страх и риск положить бабулю на операционный стол и лично зашить злосчастный прокол в кишке. Однако вызванный для консультации ответственный хирург с издевкой заметил, что кроме учебника по хирургии есть еще и жизнь... Помрет бабка, так виноваты будут те, кто ее залечил. А помрет на столе - прокурор к нам придет! Для успокоения совести сходили в реанимацию и снова осмотрели больную. Послушав ее живот, ответственный хирург сказал, что слышит перистальтику, значит кишечник заработал, есть улучшение и операция не нужна. С тем и ушел. Миша долго смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом на лестницу. Из ступора его вывел Геннадий Александрович. Он похлопал Мишку по спине, вздохнул и медленно побрел в свою комнатку. А Миша дернул Колю за халат и потащил в реанимацию. Друзья битых полчаса слушали живот несчастной, но так ничего и не услышали.***
Спать друга Миша уложил в одной из пустующих палат прямо напротив реанимации. И назвать сном это было нельзя. Всю ночь Коля проворочался под писк аппаратов и вопли тяжелых больных. Миша просил разбудить его в семь утра, но уже в шесть нервы у Николы сдали. Он просто заявился в ординаторскую и буквально стащил мирно посапывающего приятеля с уютного диванчика. Когда Мишкино лицо приобрело наконец осмысленное выражение, Коля сказал: - Уже семь часов. Тот глянул на часы, где было только четверть седьмого, и пробормотал: - Да-да, конечно... И снова начались перевязки, перебранки с больными и докторами. Мишка думал, как бы получше перевязать, а на него ворчали, что простыня на каталке мятая. И никого не волновало, что он может и рад бы сменить, но их в обрез. Никто из маститых докторов об этом не думал, потому как на завтра хватило бы точно. А Мише выпадало дежурить послезавтра, в праздник. И новых никто бы не прислал... Такие вот мелочи вконец расстроили бедные Колины нервы. Да так, что покидал он институт едва ли не вприпрыжку. Но Миша потащил его еще и на церковную службу. Мало того - уговорил исповедаться. И когда священник с крестом и Евангелием подходил к аналою, то, глянув случайно на Колю, вдруг остановился и сказал: - Молодой человек, я полагаю, что вам следует причащаться не реже чем раз в две недели. Видимо выражение лица у нашего "врача" и впрямь было безумным... ...Домой Коля вернулся другим человеком. Он прошелся по квартире и, не ложась отдыхать, взялся за веник и тряпку. Грязная посуда отправилась в мойку, белье - в стирку. Для маленькой запыленной иконки, валявшейся за диваном, нашлось почетное место на полочке в углу. К вечеру и дом и хозяин засияли чистотой и опрятностью. А утром Коля купил газету по трудоустройству и, полистав ее с полчаса, наконец-то сделал свой первый серьезный телефонный звонок. Он почему-то всегда этого боялся, но только не сейчас...