Дорога Темных

Бывают моменты, когда жизнь напоминает летящее пушистое семя одуванчика. Такое невинное, такое крохотное. Доверчивое семечко плавно ложится на подставленную ладонь и погибает во внезапно зажатом кулаке. Или падает на благодатную почву и вскоре там расцветает новое солнышко, доверчиво качающее головкой вслед прохожим. Но больше всего завораживает полет отпущенных на волю семян, кружащихся в воздушных потоках, блестящих на золотистом свету и предоставленных себе. Так же внезапно сорванных с насиженного места ветром, как и они – внезапно решившиеся бежать прочь, прочь. Даэрон отвлекся от созерцания пляшущих белесых пушинок и обернулся – никого. Последнее время его не покидает чувство, что за ним следят. Он прощупал очертания старой флейты под грубой тканью дорожного мешка и слегка успокоился. Пока его музыка с ним, он не потеряет себя, даже в этом лесу. Он припал к отверстию флейты – длинной деревянной трубки, украшенной диковинным узором сине-зеленых листьев с серебристой каемкой. Эти листья были до боли схожи с теми, что свисали с веток исполинов этого леса. Тихая, ненавязчиво-печальная мелодия быстро разносилась по всем уголкам этого укромного места, пропитывая собой всё сущее вокруг. Узкая бледная ладонь с цепкими паучьими пальцами приникла к посеревшему стволу, пробежалась по увядшему мху, растерла его подушечками пальцев, и тонкая струйка праха осыпалась вниз, на непривычно твердую землю в таком-то туманном лесу. Путница выдохнула, и из уст вылетело маленькое облачко пара. Холодно. И зябко. Девушка откинула капюшон и напряженно вгляделась в смутно-серебристые сумерки леса. Казалось, он был сам по себе. Жил веками, тысячелетиями, выдыхал свой воздух и пустил корни глубже Фангорна, питаясь первозданной чистотой древних вод Улмо. Чуть трепыхнулись крылья острого, прямого носа – воздух здесь был странный, точно напоенный древней, сладостно-тягучей магией. И в этой тиши – отзвуки далеких, полузабытых песен. Рингалат плотнее закуталась в плащ и вошла в чащу. Если по её возвращению Сурэлен вздумает еще хоть раз ляпнуть что-либо про ущербную фантазию Бога Вод, выдумавшего однажды туманы, она его отправит в Лихолесье пред светлые очи незабвенного Трандуила, возненавидевшего их с первого взгляда только потому, что они нолдор. Этот туман был непростым. Он точно был какой-то материей, фоном – как если бы по нему можно было рисовать или даже вышивать. Переплетать нити друг с дружкой, создавать полотна, пропитывать их своими чувствами и силами фэа, зная, что неземные чары этого Леса ни за что не выдадут их тайны. Тяжелые сапоги медленно, но верно пропитывались влагой, шаги давались всё труднее, и хлопки гарды меча по бедру становились все ощутимей и больней. Что она ищет в этом лесу? Какую-то очередную зацепку, ниточку, которую она нещадно вырвет из полотна тумана, и которая приведет её к отцу. Внезапно послышался шорох – едва уловимый, почти похожий на галлюцинацию, видение, призрак, обман. Но Рингалат замерла, как змея перед броском на внезапно объявившуюся добычу и рванула вперед, едва определив, откуда доносился звук. Заброшенный берег. Чайки преувеличенно тоскливо хриплыми голосами взывают к милости уходящей Ариэн, но она их не слышит и продолжает свой путь за море. На желтом рыхлом песке виднеются остатки пепелища – видимо, здесь сжигали что-то очень большое. Если не значимое. Даэрон проводил унылый черно-желтый узор безучастным взглядом и медленно двинулся вдоль кромки воды. Волны лениво ласкали берег и блестящую гальку, полушепотом рассказывая синда какие-то свои, сокровенные тайны, но он старался в них не вслушиваться. Не до того ему было. Когда-то очень давно, он однажды вышел на этот берег – лес был совсем редким, деревья росли порознь, а не сплетались друг с другом в витиеватом танце агатово-изумрудных тел, и звуки дивного голоса под аккомпанемент струнного инструмента свободно, носимые ветром, разносились по округе. Теперь те проклятые ноты впитало море, и этот равномерный вкрадчивый рокот колоколами бьет в ушах, вырывая из глубин памяти болезненные воспоминания. - Что вам сыграть сегодня, Принцесса? - Спой мне о Тьме, - Даэрон поперхнулся только что набранным глотком воздуха. - Нельзя же, милая Лютиэн? – она вопросительно смотрит на него, в голубых глазах плещется лукавое пламя, разбиваясь о нежные хрусталики глаз. Темные волосы завешивают лицо, но она улыбается, нежно, доверчиво. - Но ты ведь сыграешь, да? - Да, сыграю, сыграю… - шепчет он в полубреду и тянется рукою к флейте, но в последнюю минуту отдергивает её. И словно сквозь случайную прореху времен до него доносится её голос, когда-то ложившийся на мягкий свист его флейты. Даэрон снова судорожно оборачивается, но не обнаруживает никого, никого. Недаром тот певец выбрал это позабытое всеми живыми место. Оно только для мёртвых. Рингалат остановилась на какой-то опушке, где единственным источником света были звезды да крохотные светляки, лавирующих у только что раскрывшихся чашечек ночных цветов. Девушка проводила взглядом одну букашку, присевшую на длинный, прозрачно-малиновый лепесток с едва заметными прожилками и тихо усмехнулась. - И правда, красивый, - тонкими пальцами обхватила стебель, думая унести его с собой, но в последний момент передумала. Не оттого ли, что серебристо-серые глаза вспыхнули, узрев, как бьется и пульсирует молочный сок за тонкими стенками стебля? Цветок ведь живой. И его аромат… Чарующий. Ей вдруг показалось, что она когда-то уже ощущала подобный запах – в детстве, еще в Первую Эпоху. Но мать уже тогда была мертва. Эта музыка давалась Даэрону с трудом. Пока Лютиэн ходила по лесам одна, испытывая свои чары, Даэрон днями и ночами напролет проводил в своих покоях, зажатый, задушенный каменными стенами Менегрота и тяжелыми дверьми, оббитыми золотом и серебром. Мятые, заляпанные чернилами клочки бумаги летели на пол один за другим. Ноты смазывались, а полученные мелодии казались слишком хриплыми, высоким, или отдавали гулким басом – ему с горечью оставалось признать, что он не столь гениален, как считалось раньше. Принцесса Лютиэн указала ему на его место. Даэрон горько улыбнулся, взъерошив вспотевшей рукой засаленные, припорошенные пылью волосы. Он был слишком тщеславен. А Лютиэн была справедливой. Но где же найти силы, чтобы её забыть, забыть её слова?.. - Я не смог, Принцесса, - кланяется низко, остерегается прямого взгляда. В ответ – не презрительное хмыканье или усмешка, нет. Даэрон приложил ладонь к губам. Уже тогда она бродила по лесам Дориата со своим ненаглядным Береном. Каким же он был глупцом! Но почему он догадался именно здесь? Отчего воспоминания травят душу именно сейчас? - Ты просто далек от Тьмы, Даэрон, - коротко вздыхает она. Её грудь вздымается, а темные локоны опадают на ключицы пушистым веером, закрывают вышитый солнцами узор ворота. Уже тогда она соприкоснулась с этой Тьмой. Берен – вот кто нес её в себе. - Я должен выйти из Дориата?.. – он не успел закончить – принцесса отрицательно покачала головой. - Ты думаешь о Тьме Моргота, а я говорю о тьме души. Она есть в каждом, просто эльдар не могут высвободить, вырвать её из себя, когда они хотят этого. Он думал, что познал Тьму своего сердца, когда предал её во второй раз. Но – нет. Его эгоистичное желание обернулось лишь смертью Фелагунда, но не более того – он по-прежнему не постиг слов Лютиэн. Рингалат задыхалась. Эти мороки, видения, давно позабытые сны. Этот лес воскрешал в себе всё то, что она пыталась задушить, спрятать в глубине сознания, вытравить из сердца. Тот момент, когда бросила отца, когда в единственном ответе на его многочисленные послания высказала то, о чем жалеет всю жизнь, обреченная искать его следы по морским берегам. Она хуже Тьелперинквара – он отрекся от дел Куруфинвэ, а она отреклась от отца, в попытке узнать, что будет дороже ему – дети или исполнение Клятвы. Она вела себя как глупый ребенок. Девушка бежала, не разбирая дороги – синеватая дымка тумана сменилась зеленой, с крапинками темно-зеленых сгустков, словно зависших в воздухе. При попытке пробежать сквозь них, она вляпалась в паутину. Встревоженный паук, голый и брюхатый, испуганно пополз обратно на посеревший и местами покрытый влажным мхом ствол дерева подальше от серебряных всполохов кинжала и яростной ругани. На этот раз Даэрон не успел обернуться – только когда хруст влажного песка и ракушек под тяжелой подошвой стал напоминать треск поленьев костра. Его грубо схватили за плечо (он с удивлением отметил, как больно в него впились впоследствии увиденные тонкие пальцы) и резко развернули назад. Это была девушка – с бледным , чуть продолговатым лицом и острыми скулами, лихорадочно блестящими серебристо-серыми глазами и с темными короткими волосами, которые липли к вспотевшему лбу. Она тяжело, прерывисто дышала. Видимо, она тоже вышла из того леса – и он слово почувствовал ту режущую боль в груди, когда вдыхаешь чистый морской воздух. Дева мгновение пытливо вглядывалась в его лицо, а затем её рука обессиленно соскользнула с его плеча. Послышался разочарованный стон, и она осела на песок всего в полушаге от озадаченного Даэрона. Рингалат спрятала лицо в ладонях, согнувшись, как рачок в своей ракушке, почти касаясь макушкой скрещенных ног. Её плечи начинали потихоньку подрагивать. Локон волос, достававший до плеч с вплетенными в него мелкими бусинами и перьями, соскользнул с острого уха. Эльдиэ? Синда обеспокоенно подобрался. - Mani naa essa en lle? – её плечи затряслись сильнее. Послышались неясные звуки, отдаленно напоминавшие судорожные всхлипы. Потом она резко откинулась назад, и безумно засмеялась, вскакивая на ноги и хватаясь за голову. - Attalya! Attalya! Attalya! – её восклицания тонули в полувсхлипах и заливистом смехе, что синда и не понял, что она говорит. - Lle quena i’lambe tel’ Sindarin? – снова задал вопрос, тоже поднимаясь на ноги и кладя руку ей на плечо, но девушка внезапно нахмурилась и отстранилась, успокоившись. - Ye. Essenya Ringalath, - она ответила ему на квенья, презрительно усмехнувшись. – Aiya, Daeron. - Наслышан, - лаконично ответил он уже на вестроне. – Та самая… - Хватит, - Рингалат тоже была предельно серьезна. – Не нужно ворошить былое – не одно тысячелетие прошло, довольно уже. - Что тебя привело на этот берег? – меланхолично спросил бывший певец Дориата и отвернулся к морю. Впрочем, не так уж и интересно это было. - Скоро уходит последний корабль. Я решила попытаться в последний раз, - произнесла нолдиэ охрипшим голосом. Потом наклонилась и порошила рукой в песке – почти у самой линии прилива. И вытащила что-то, похожее на волос, смутно блеснувшее, покрытое налетом ржавчины. – Струна… - Да. Он был здесь. Давным-давно… - теперь была очередь Даэрона усмехаться. Рингалат проводила его странное движение свирепым взглядом – он нежно коснулся флейты, провел по рисунку огрубевшими подушечками пальцев. - Жаль, что мест на корабле не осталось, - едко отметила девушка, полностью раскапывая останки разбитой лютни, бережно отряхивая их от песка. Даэрон ничего не ответил. Немногим позже, когда Рингалат, дочь Маглора, собиралась уходить с пустынного берега, он спросил: - Что есть Тьма? - Почему ты меня об этом спрашиваешь? - Уж кому, как ни тебе, это знать? - Что же, синда, - она смотала струны в клубок и спрятала в такой же потрепанный мешок. – Тьма – это абсолютная пустота. Ты можешь звать это первозданным хаосом, можешь - началом сотворения. Тьма - не искажение Моринготто, не уродливость орков, не гниль листьев или человеческая смерть. Это… бесконечность. Когда ты погружаешься в бесконечный сон без сновидений – абсолютное ничто. Никогда не очнешься, не вспомнишь, не почувствуешь… Это то, что я знаю, - она развела руками и горько усмехнулась. – Может быть, ты узнаешь что-то другое. Все же, мы слишком разные, чтобы иметь одинаковые понятия хоть о чем-то в этом мире. - Может это и есть Искажение? – благоговейно выдохнул Даэрон, захваченный чуждыми ему размышлениями. - Ты слишком трепетно к этому относишься, синда. Привыкни наконец – это не более, чем понятие. А даже если оно и имеет какую-то силу… да и Эру с ним. Мне плевать, - Рингалат запнулась. – Хотя…честно признаться, без него было бы скучно. Бывай, синда. Встретимся уже после Второй Песни. Даэрон снова посмотрел на водную гладь, где мелкая рябь чертила круги и волновала отражение только что взошедшего Эарендила. - Так это и есть то, что выбрала Лютиэн… Забвение, тьма. Пожалуй, - он посмотрел вверх, на Сильмарилл. – Только Элронд не нашел в себе смелости последовать этим путем. Многие эльдар, как теперь и я, желали бы такого забвения.