Часы жизни

— У него была… зеленая кровь, — Рай бессознательно вздрогнул. Слова казались тяжелыми, глаз норовил закрыться. Единственный глаз; правый он потерял во время первой схватки с Фраудом, когда мир был кровь и пламя, а другого смысла не существовало в принципе. Во время второй схватки Рай остался без левой руки. Клинки Фрауда, пригвоздившие его руки к полу в воображаемом пространстве, оказались отнюдь не такими надежными, как думал демон. В первый раз Рай вырваться не сумел; во второй… Тогда он не чувствовал боли; другая боль была слишком велика. Фрауд сказал, что Коноэ не проживет долго, что у него открылось внутреннее кровотечение; что бы он понимал, Фрауд. Он, должно быть, полагал, что, сломавшись, Рай подчинится. Что станет тем, кем Фрауд его хотел видеть — новым демоном Радости, или прислужником, или кем там еще. Он считал, будто Рай дорожит законами и правилами, и, увидев их несостоятельность, откажется от чувств, причиняющих только боль. Но законы и правила никогда ничего не значили; они были условностью, призванной оправдать собственное существование и наслаждение, которое Рай получал только в сражениях, где мог позволить себе роскошь ни о чем не думать. До появления Коноэ Рай вообще мало чем дорожил. Он выживал, потому что должен был выживать, и избегал связей, заставлявших страдать. Он выживал, потому что это получалось у него лучше всего. Левая рука лежала сверху, а клинки Фрауда были слишком остры. Чувствуя, как скрипит под зубами металл, а рот наполняется кровью, Рай не рассчитал; ему было не до того, чтобы рассчитывать. В голове билась единственная мысль: Коноэ. Коноэ. Коноэ. Эта мысль оказалась ограничителем куда надежнее всех уловок, которые он применял раньше, стараясь не впасть во время драки в кровавое безумие. А других мыслей ожидаемо не осталось, как и страха. Рай не боялся причинить себе боль. Ему было плевать на боль; он превратился в берсерка, каким его хотел видеть Фрауд. Поначалу все шло именно так, как Фрауд запланировал: потому демон только смотрел, как Рай поднимается. Левую руку ниже локтя с телом связывало несколько ошметков плоти; Рай отметил это отстраненно и забыл о ней. У него была правая рука и, хотя зажатая в ней рукоять мгновенно стала скользкой от крови, ему удалось нанести единственный удар. Это было легко, потому что он спешил. Он не хотел видеть мучения Фрауда. Фрауд не имел значения; важнее было вытащить Коноэ, прежде чем… прежде. Этого Фрауд не ожидал. Рай не стал вытаскивать меч из плоти демона. Должно быть, это его и спасло. Фрауд наверняка бы сумел сразу залечить рану, пусть даже такую, смертельную. Но в ране остался клинок; кроме того, Рай не чувствовал ожидаемой радости. Его безумие теперь было под надежным контролем; об этом позаботился Фрауд. Знай он, что все так обернется, выбрал бы другой путь. Например, убил бы Коноэ. Все это задержало Фрауда. Не убило, нет; в своем полупризрачном мире демон был бессмертен. Но у Рая хватило времени, чтобы подхватить Коноэ, а потом… Потом явился Часовщик. Рай не знал, кто он такой. Лицо Часовщика было скрыто маской в виде черепа, и Фрауд, увидев его, отшатнулся; тут Рай перевел взгляд на свою левую руку — из культи хлестала кровь, — потом на правую, которой поддерживал потерявшего сознание Коноэ… И понял, что свой выбор сделал. Подтвердить связь с кем-то значило отказаться от собственной целостности. Он — отказался. Поэтому у Коноэ появился шанс. Дальше Рай ничего не помнил. Он очнулся уже в доме Часовщика; его раны были перевязаны, метка Фрауда оставалась на груди, а Коноэ… Коноэ, до этого сидевший на лежанке рядом, при пробуждении Рая тоненько закричал и шарахнулся в сторону. У него был совершенно дикий взгляд. Когда Рай попытался приблизиться, Коноэ принялся беспорядочно размахивать руками, выпустив когти; не понимая, в чем дело, Рай прикрикнул на него. Ответом ему стал протяжный скулеж; Коноэ вжался в стену, глядя на Рая огромными глазами, в которых отражался смертельный ужас. — Не пугай его, — сказал тогда вошедший в комнату Часовщик. Маска в виде черепа искажала его голос; по нему нельзя было определить ни возраст Часовщика, ни его половую принадлежность. Впрочем, в последней Рай изначально не сомневался. — Кто ты? — спросил он. Часовщик представился; тогда Рай и узнал, что он — Часовщик. — Меня еще называют Рыцарем-Черепом, — добавил Часовщик, — возможно, ты обо мне слышал? Рай покачал головой. — В твоем мире эта легенда не сохранилась, — Часовщик с пониманием кивнул. — Ты знаешь, что такое часы? Рая не интересовали загадочные «часы», упоминавшиеся в книгах о двухтростниковых; он спросил, что с Коноэ. — А, — задумчиво сказал Часовщик. Маска смазывала его интонации и изрядно нервировала Рая. Фрауд тоже носил маску, пока не снял, оказавшись тем самым Врагом, которого Рай, сражаясь и не зная своего смысла, всегда мечтал встретить снова. — Видишь ли… он тебя не узнает. Я не специализируюсь на исцелении разума. В вашем мире когда-то практиковалась психологическая адаптация… Но у меня нет опыта в этой области. Поэтому твой друг вряд ли что-то вспомнит. Он не отрешился от этого мира, что меня радует. Но он забыл, как разговаривать, растерял все социальные навыки и, вдобавок, вряд ли теперь сможет смотреть на больших страшных парней без содрогания. Сам Часовщик был не страшным, а болезненно худым — настоящий скелет, бесплатное приложение к своеобразной маске. Тем не менее, Коноэ так и не вылез из угла. Сидя там, он меленько дрожал и, кажется, чувствовал себя в большей безопасности. Весьма относительной. — Это… пройдет? — спросил Рай. Других слов он не находил. Даже эти чуть не встали поперек горла; видеть Коноэ таким было больно. Куда больнее, чем потерять руку или даже две. — Не думаю, — Часовщик покачал головой. Его голос звучал очень спокойно; Рай стиснул зубы. — Не советую тебе его трогать, он и так натерпелся. Лучше пойдем. — Зачем ты нас вытащил? Тогда-то Часовщик и дал ответ, сделал предложение, от которого невозможно отказаться. Сейчас, заговариваясь от дурмана, Рай не жалел, что согласился на это. Часовщик с самого начала предупреждал: будет больно. «Нервы срастаются, — объяснил неопределенно. — Прирастить тебе новую руку иначе невозможно. А для того, чтобы держать Драконобой, нужны обе руки». Но, когда состояние говорливого отупения сменилось болью, Рай понял: все его представления о самом понятии боли были крайне наивны. *** Переход выбросил их в трех днях хода от селения Мейги. В само селение или хотя бы на более близкое расстояние Часовщик переправить Рая и Коноэ оказался не способен. По его словам, там «наблюдались сильные пространственные возмущения». Рай не мог понять, что это значит, но ему и не требовалось. Все, что было нужно — пережить три ночи и защитить Коноэ. Часовщик обещал: потом будет легче. Рай не был склонен ему верить, но предпочел не строить далеко идущие планы. У него и так имелись проблемы со стратегией. Он знал одно: теперь он не имеет права на ошибку. Не сейчас, когда Коноэ совершенно беспомощен и зависит от него даже в большей мере, чем раньше. Ситуация осложнялась тем, что Коноэ, кажется, вовсе не понимал, от кого зависит. Он продолжал шарахаться от Рая, и тут Рай, конечно, был сам виноват. Первые дни после того, как Часовщик дал ему новую руку, Рай только и мог, что лежать да кричать. Впрочем, он не был уверен, сколько времени прошло; несмотря на часы, которые, как Рай успел убедиться, находились в каждой комнате дома Часовщика, стоявшего на границе нескольких миров, время тут было крайне относительным понятием. Как, впрочем, и пространство. Из окон дома Часовщика не было видно ничего, кроме сплошной черноты; выйти из этого дома оказалось и вовсе невозможным. Рай попробовал, еще до того, как согласиться на предложение Часовщика. Коноэ упирался; он явно не хотел идти за Раем, но тот потащил его за собой едва ли не силой. Они шли и шли, проходя комнату за комнатой. В каждой комнате были часы, самые разные: от настольных до напольных, больших, похожих на шкафы с маятниками; были и совсем небольшие, разной формы, покрытые причудливыми орнаментами и украшениями, с различными циферблатами и стрелками. Даже цифры были разными, Рай далеко не всегда мог их узнать. Некоторые часы шли, некоторые стояли, некоторые останавливались внезапно, стоило пройти рядом с ними, другие, наоборот, начинали идти, как только Рай на них смотрел. Все часы показывали разное время. Привычных ему солнечных или песочных Рай здесь не нашел. Тут не было ни единой клепсидры; только те, старые часы, о которых писали двухтростниковые. Коноэ часы нравились. Он то и дело останавливался рядом, рассматривая их с детским любопытством. Насторожив уши, он отслеживал движение стрелок и возмущенно шипел, когда Рай его оттаскивал. Страх перед Раем был забыт перед новым развлечением; впрочем, стоило Коноэ увидеть, кто именно тащит его за собой, как он отшатывался — только для того, чтобы заметить новые часы и снова отвлечься. После того, как они прошли комнат тридцать, и ни одна из них не повторилась, а выхода не было и в помине, у Рая появились определенные подозрения. Дом Часовщика казался безразмерным. Когда Коноэ окончательно выбился из сил, Рай понял: пора возвращаться. Он и сам чувствовал себя не лучшим образом — свежие раны дали о себе знать. В итоге, практически таща Коноэ на себе, Рай вернулся в комнату с двумя лежанками. Пришедший спустя какое-то время Часовщик посмотрел с пониманием. Он знает, понял Рай. Не исключено, что Часовщик специально предоставил им возможность «уйти». То есть, попытаться. — Еще не решил? — только и спросил Часовщик. Рай покачал головой. — Все эти часы… зачем? — Мое хобби, — предположительно задумчиво сказал Часовщик. — Кажется, твой друг голоден. Корзинка, которую Часовщик принес с собой, опустилась на пол рядом с Коноэ. Сам Рай никогда не стал бы есть ничего в этом доме, но запретить Коноэ не мог. Тот и без того… В корзинке оказался хлеб и фрукты. Куимы. Коноэ набросился на них с жадностью голодающего; он урчал и чавкал, и по уши измазался в кисло-сладком соке. «Прежний Коноэ никогда не стал бы так есть», — подумал Рай с внутренним содроганием. Часовщик был прав. Коноэ изменился. «Утратил социальные навыки»? Рай бы назвал это проще. Коноэ попросту все забыл. Или — почти все. Фрауда он, кажется, помнил прекрасно. Потому и шарахался от Рая, тоже казавшегося опасным. — Можно с этим что-то сделать? — Рай не стал уточнять. Он знал, что Часовщик поймет. — Прими мое предложение — и я тебе помогу, — пообещал тот. — Ты не даешь гарантий. — А их и нет, — Часовщик пожал плечами. — Возможно, когда ты убьешь того местного демона, к твоему другу вернется разум. А возможно, и нет. Я ничего не обещаю… Но, когда ты выполнишь свою часть договора, я отправлю тебя в мир того демона. И у тебя будет возможность убить его. Воспользуешься ли ты этой возможностью и что случится потом — я не знаю. Этого никто не знает. — Ты говоришь не все, — Рай поморщился. — Ты обещаешь мне меч, которым можно убивать демонов… — Драконобой, — согласился Часовщик. — ...обещаешь новую руку, возможность расплатиться с врагом и шанс для Коноэ стать прежним — в обмен на такую пустяковую услугу? Я не верю тебе. Ты вытащил нас из лап Фрауда и уже за это мог требовать чего угодно. Но ты предлагаешь мне чуть ли не все блага мира. И это вызывает подозрения. — Ну… Тебе, скорее всего, придется умереть, — Часовщик не стал упорствовать. — Видишь ли, владелец Драконобоя со временем сам… становится демоном. Не обязательно, конечно. Но шанс очень велик. Если ты станешь демоном, я тебя убью. Уж прости, но для демона ты слишком много обо мне знаешь. — Демоном, — пробормотал Рай. Он и без того был близок к тому, чтобы потерять себя; если он станет демоном, кто защитит Коноэ? — Как скоро это произойдет? — Не могу сказать, — Часовщик развел руками. — У каждого свой предел. Чары, наложенные на Драконобой, проявляются внезапно. Ты будешь оставаться в здравом разуме до самого последнего мгновения. Тебе будет казаться, что ты, напротив, контролируешь себя много лучше, чем раньше… а потом ты сорвешься. Впрочем, — добавил Часовщик, — ты и без того от становления демоном не застрахован. У тебя есть все необходимые задатки. Не появись я так вовремя и не выручи тебя и твоего друга… Ты бы уже был демоном. Достойной заменой этому самому… как бишь его… Фрауду. — Ты поэтому меня и выбрал, — понял Рай. — Поэтому нас и вытащил. — Только потенциальный демон может удержать Драконобой, — согласился Часовщик. — Для тебя, должно быть, двуручник — не самое привычное оружие… — Справлюсь, — отрезал Рай. — Надо ли это понимать так, что ты согласен? — встрепенулся Часовщик. — Эти часы, — вместо ответа сказал Рай. — Ты отмеряешь по ним время чужих жизней. Потому они так странно идут. — Догадливый, — удивился Часовщик. — Значит, эта легенда в вашем мире сохранилась? — Кто ты такой? — в прошлый раз Рай не получил внятный ответ на этот вопрос. — Ты сильнее Фрауда. Он тебя испугался. — Я… нечто вроде чистильщика, если хочешь, — отозвался Часовщик. — Я завожу часы жизни. Я — вечный ренегат. Поэтому местные демоны меня боятся. Ты бы тоже боялся, будь ты демоном. Смертные знают, что когда-нибудь потеряют жизнь, и все равно страшатся этого мига. Представь страх демонов, которые живут вечно. — Тем не менее, сам ты уничтожить их не способен, — подвел итог Рай. — Естественно, — согласился Часовщик. — Мне приходится соблюдать определенные правила. Я и так слишком часто их нарушаю. Когда Часовщик поднялся, чтобы уходить, Рай обратил внимание на странную особенность: у Часовщика не было хвоста. Исследовать жилище Часовщика Рай больше не решился. Да и сил у него на это не осталось. Нужно было отлежаться. Часовщик нисколько не препятствовал этому его желанию. Он приносил еду Раю и Коноэ несколько раз; через некоторое время Рай окреп достаточно, чтобы попытаться вымыться в ванной, примыкавшей к отведенной им комнате. Он и Коноэ пытался вымыть, но тот вырывался так, словно от этого зависела его жизнь, разодрал Раю плечи, потом пребольно укусил его за относительно целую руку, и Рай скрепя сердце оставил его в покое. Когда Коноэ облился принесенной Часовщиком горячей похлебкой, Рай оставить его в покое не смог. — Снимай, обожжешься, — он попытался снять с Коноэ рубашку. Закончилось это печально — Коноэ с криком попятился, рубашка треснула, обнажая гладкую грудь и подтянутый живот; Коноэ, не удержав равновесие, повалился спиной назад, на лежанку. У Рая помутилось перед глазами. Он вспомнил, как это было в комнате Маны; завязанные глаза, «если тебе кто-то нравится, думай о нем», тело Коноэ, упоительно горячее, недоуменные поначалу вскрики — не так больно, как непривычно… От одних этих вскриков, от одной неопытности Коноэ можно было сойти с ума. Рай использовал Коноэ для удовлетворения собственных желаний; именно так это выглядело со стороны. Он не успел объяснить. А сейчас, склонившись над дрожащим от ужаса Коноэ, прижимая его к лежанке, объяснить не мог и подавно. Их губы почти встретились, когда Коноэ начал отбиваться; упершись руками Раю в грудь, он оттолкнул его, вывернулся и забился в угол. Прорвавшееся шипение сменилось тоскливым криком; Рай опустил голову. Предложение Часовщика было для Коноэ единственным шансом. Пусть сомнительным — но, когда не за что ухватиться, хватаешься и за соломинку. А там будет видно. В самом крайнем случае, Рай получит ее — свою месть. …Первый день был еще ничего. Коноэ, конечно, шарахался, но, когда Рай притянул его к себе и поделился собственным плащом — погода не радовала, за время, проведенное у Часовщика, Рай успел и вовсе забыть о том, что такое погодные условия, а Коноэ был одет гораздо более легко, чем сам Рай, — Коноэ вроде бы присмирел. Какое-то время они шли относительно спокойно. Все изменилось, когда стемнело. Часовщик предупреждал, что метки на груди Рая и на руках и ногах Коноэ теперь будут привлекать злых духов. Рай поблагодарил за предупреждение… Но он даже представить не мог, что случится ночью. «Духи» оказались духами в прямом смысле этого слова — полупрозрачными образинами с жуткими лицами и прилагающимися завываниями. У Рая шерсть на хвосте встала дыбом, когда он их увидел. Монстры еще ладно, демоны — тоже, хотя ничего хорошего ни в первых, ни во вторых нет, но эти… Эти существа появились будто из его кошмаров. Тех самых, в которых он терял рассудок; духи маячили где-то рядом, и он был уже в таком состоянии, что мог их видеть; вот только внимания он на них не обращал, они ничего не могли ему сделать. Он не был их жертвой. Он стал жертвой сейчас, этой ночью, так же, как и Коноэ; защититься можно было только при помощи Драконобоя. По словам Часовщика, этот меч мог сразить даже в принципе бессмертную нечисть. «Интересно, откуда этот меч у него». Рай не думал о таких мелочах, защищая Коноэ, забившегося за его спину, приникшего к корням огромного дерева. Среди этих корней было углубление, вполне успешно защищавшее от непогоды… и от духов тоже — теперь они, по крайней мере, не могли подойти к Коноэ сзади. Спереди путь им преграждал Рай, уже успевший осознать, чем такие духи опасны: леденящие прикосновения их дымных «рук»-щупальцев будто высасывали жизнь. Зазевавшись и едва не выронив Драконобой после одного такого прикосновения, Рай удвоил бдительность. У него очень быстро устали руки. Он не привык орудовать двуручником, а Драконобой вдобавок был мечом тяжеленным. Возможно, Асато бы он подошел. Тот, помнится, как раз двуручник предпочитал… К счастью, Часовщик снабдил Рая не только мечом с непроизносимым именем, но и метательными ножами. Мелким духам вполне хватало любого физического воздействия, чтобы рассеяться; краем глаза увидев, как один из таких духов подбирается к Коноэ, Рай метнул нож. Как раз в тот момент, когда Коноэ, отвлекшийся на пробегавшую под корнями мышь, дернулся вперед. Нож вонзился в кору в пальце от головы Коноэ. По пути этот нож рассеял того самого духа, но Коноэ этого, кажется, не заметил. На его лице отразился страх. Он сидел в углублении среди корней, пока не кончилась ночь, а с рассветом попытался сбежать. Удерживать его оказалось очень сложно — он отбивался, кричал и кусался, и Рай почувствовал, что злится. Он был зол на Коноэ, ведь тот не понимал, что он, Рай, хочет как лучше; он вообще уже ничего не понимал. И при этом оставался тем самым Коноэ, в обмен на жизнь которого Рай готов был умереть хоть девять раз подряд. Согласно легендам, когда-то Богиня Рибика подарила каждому своему подопечному по девять жизней, но уж больно быстро они расходовались. Среди вещей, которыми Часовщик снабдил Рая, нашлась веревка, достаточно длинная, чтобы связать Коноэ руки и вести его за собой. Сделав привал, Рай развязал Коноэ — и тот незамедлительно съел все остававшиеся у них припасы, не оставив озаботившемуся вопросами безопасности Раю ни кусочка. Кроме того, у Коноэ обнаружилась преотвратная привычка при виде Рая прижимать уши и шипеть. Все это изрядно действовало на нервы; Рай думал, что его любовь способна сдвинуть горы… на деле она оказалась зыбкой, как утренний туман, и готова была сдаться после самого ничтожного испытания. Самое страшное заключалось в том, что Коноэ его не узнавал. «Защищать его и жить с ним, таким, как он сейчас, жить вместе — далеко не одно и то же самое. Это… тяжело». Драться тоже стало тяжело. И дело было не в том, что теперь Рай лишился поддержки санга. Большую часть жизни он провел без всякого санга и прекрасно справлялся. Большую часть жизни он не думал о том, чтобы выжить. Теперь же, сражаясь, приходилось постоянно оглядываться назад. Это уже не было тем, для чего он был создан; сражения превратились в тяжкую повинность, вся жизнь стала повинностью — все, начиная с того, что его защищало, и заканчивая тем, что пробило его защиту. Вторую ночь Рай провел как и первую, разгоняя духов Драконобоем, а Коноэ сидел, связанный, у него за спиной. Наутро Рай, измотанный, несколько раз раненый — у духов обнаружилась склонность вселяться в животных, а именно огромных хищных птиц, которые исполосовали Раю руки и лицо, прежде чем он с ними разобрался, — уснул, а Коноэ ухитрился развязаться. Проснувшись, Рай не нашел своего санга — только веревку. Проклиная все на свете, Рай двинулся на поиски. Ему повезло — в скором времени они увенчались успехом… А, возможно, и не повезло. Дикий крик Коноэ на везение не больно-то тянул. Поспешив в том направлении, откуда доносился крик, Рай в скором времени нашел Коноэ полуголым, с мечом в руке. Рядом лежали два трупа. Судя по всему, разбойники. На горевшем тут же костре все еще стоял котелок с похлебкой; Рай непроизвольно потянул носом. Голодный Коноэ, должно быть, пришел на запах… А разбойники сочли его подарком судьбы — юного и, несмотря на все пережитое, очень симпатичного. В дальнейшем развитии событий Рай даже не сомневался. Поняв, к чему идет, Коноэ вспомнил Фрауда, дотянулся до оружия и… защитил себя. В конце концов, не зря Рай раньше тренировал его, учил обращаться с мечом. При появлении Рая Коноэ немедленно наставил меч на него и уже знакомо зашипел. Рай не стал браться за Драконобой, просто перехватил Коноэ за запястье и вывернул руку. Коноэ был очень вертким; он умудрился подставить Раю подножку, так что упали они вдвоем. Рай оказался сверху, как раньше, в жилище Часовщика; только там было иначе. А здесь… От Коноэ пахло кровью. Потеряв голову от этого запаха и от ощущения теплого тела, бьющегося под ним, Рай запечатал рот Коноэ поцелуем. Ему было плевать, отвечают ему или нет, как когда-то было плевать, что скажет Коноэ после неожиданного поцелуя там, возле Рансена. Тогда Коноэ купил аромат, воздействующий на котов как афродизиак. Этому воздействию, впрочем, можно было вполне успешно сопротивляться, но Рай сопротивляться не захотел. «Это все твоя вина», — так он, помнится, тогда сказал. Вряд ли Коноэ ему поверил… Нет, поверил. Коноэ был слишком неопытен, чтобы понять, в чем дело. Сейчас ему и понимать ничего не требовалось. Он все понимал правильно — Рай собирался его изнасиловать, как Фрауд; провести языком по обнаженной груди, слизывая чужую кровь, рвануть штаны с узких бедер; глупый кот. До невозможности глупый. «Разве этого я хочу?» Нет… не совсем. Рай хотел не просто изнасиловать Коноэ — это было недостаточно. Фрауд уже сделал это. Следовало зайти дальше, чтобы понять Фрауда и стать сильнее. Следовало разорвать Коноэ когтями… впиться зубами ему в плечо и дернуть головой, вырывая кусок мяса; а потом сдавить его шею и усиливать нажим, пока не раздастся желанный хруст… Раздался не хруст, а всхлип. Рай опомнился. Он прижимал практически голого Коноэ к холодной земле; на плече Коноэ виднелся кровоточащий отпечаток зубов, а на языке чувствовалась упоительная сладость. Вкус крови. Коноэ сдался. Он уже не отбивался; по его лицу струились слезы. Выражение у него было как у несправедливо обиженного ребенка, глаза казались пустыми. Тогда Рай пожалел, что не упросил Часовщика оставить Коноэ у себя. Если не упросил — значит, ему нужны были… спутники. Едва ли не в первый раз за свою жизнь Рай мог сказать, что по-настоящему в них нуждается. В тот день они продолжили путь. На этот раз Рай затянул узлы туже. *** Кагари подошла к самой деревне Мейги не для того, чтобы общаться с этим синим придурком, которого уже который день не могла прогнать подальше от Асато. Кагари пришла, чтобы выведать, что тут происходит. За последний месяц в селении Мейги произошло немало странного; ходили слухи о демонах, прочно тут обосновавшихся. Мейги всегда были демонопоклонниками, но раньше демоны жили в собственной реальности, заглядывая в реальность рибика только изредка. А теперь все изменилось, и без черного мага по имени Ликс, о котором рассказывал Асато, тут наверняка не обошлось. Чтобы проверить эти слухи, Кагари и подобралась к селению Мейги. Она была едва ли не единственной из разведчиц Киры, у кого подобное могло получиться. Кто же знал, что на границе деревни ее встретит синий идиот, который когда-то не был синим и даже был женихом Каи, подруги Кагари. Ну и отцом Асато по совместительству; но это было много раньше, до того, как придурок заделался демоном. — Не входи в деревню, — сказал придурок, встретив Кагари на границе. — Там опасно. Она… уже не принадлежит этому миру. Он выглядел, как всегда, отстраненным и меланхоличным; Кальц, кажется, так его звали. — Что значит — не принадлежит? — при всем недоверии Кагари к демонам, этого демона она охотно бы выслушала. — С тех пор, как сюда прибыла демоница из параллельного мира, Мейги больше не принадлежит Шисе, — отозвался Кальц. — Теперь это клипот. — Кли… — от того, чтобы переспросить, Кагари отвлекло появление двух котов. Они прятались в кустах неподалеку, судя по всему, тоже намереваясь пробраться в деревню Мейги, и наивно мнили себя незамеченными. *** — Клипот — это место, где пересекается мир демонов и мир материальный, — объяснил Часовщик. — Только там можно убить демона. Драконобоем, специальным мечом. Именно это мне от тебя и нужно. — Чтобы я убил демона? — не поверил Рай. — Не просто демона. Демоницу по имени Слэн, — Часовщик показал Раю багровое стекло на одной из стен комнаты, в которой они говорили. Там на мгновение отразилась невероятно прекрасная женщина… с серой кожей. — Одну из Руки Бога… Это пять сильнейших демонов параллельного мира, — сказал он в ответ на недоуменный взгляд. — Не так давно они решили расширить зону своего влияния. Слэн перенеслась в селение Мейги и создала там свой клипот — иначе ей в вашем мире не закрепиться. Это произошло на днях. Пока она не создала тут собственную подреальность, ее можно убить. Сделай это — и я перенесу тебя в подреальность демона, которому ты хочешь отомстить. И Драконобой тебе оставлю. Думаю, этот демон как-то повлиял на разум твоего друга. После смерти демона твой друг может очнуться. — После того, как я выполню свое обещание, — сказал Рай, — ты вполне можешь забыть о своем. — Мне на руку, чтобы ты убил того демона, — ответил Часовщик, — Фрауда. Он как-то связан с Рукой Бога. Скорее всего, через Слэн — ведь в вашем мире из Руки Бога только она. Пока что. — Ты ненавидишь эту Руку Бога, — догадался Рай. — Ты мстишь им… за что-то. Но не можешь или не хочешь сделать это сам. — Ты догадлив, — согласился Часовщик. — Каким будет твой ответ? Рай промолчал. *** Заметили двух котов не только Кальц и Кагари. На них обратили внимание и Мейги, что было совсем уж паршиво. Обнаружив этих беспечных идиотов, Мейги могли заметить и саму Кагари, что ей никак не улыбалось. Следовало сидеть тихо, как мышка… — Ты куда? — удивился Кальц, когда Кагари двинулась к кустам. — Предупредить их, — огрызнулась Кагари. — Или у тебя есть идея получше? Кальц задумался. — Я могу запретить Мейги их трогать, — предложил он. — Ну так запрети! — А нужно ли? Все суета сует, — сказал Кальц грустно. — Вот все вы, мужики, такие, — пожаловалась Кагари. *** После того, как Раю прилетело по голове камушком не самых мелких размеров, он принялся оглядываться. Подкрадывающихся к нему Мейги Рай вычислил моментально и списал то, что не заметил их раньше, на острую нехватку сна в последнее время. Он стал невнимателен. — Подожди меня здесь, — сказал он Коноэ. Тот в ответ оскалился, но бежать куда-то вроде бы не порывался. Хотя не больно-то и побегаешь, если руки связаны, а кто-то рядом держит за веревку. Рай обвязал веревку вокруг куста, надеясь, что Коноэ, во всяком случае, чувствует опасность и вырываться не станет. Потом он ползком двинулся к Мейги… И тут Коноэ начал вырываться. *** Брошенный камень сработал должным образом — белый кот даже соизволил что-то заметить и предпринял необходимые меры. Но его товарищ повел себя не самым лучшим образом. Он принялся шуметь, а у Мейги, как у любых нормальных котов, реакция на внезапный шум была однозначная: они прыгнули. Белый кот выскочил вперед, защищая своего товарища; в руках у него был двуручник, как у Асато, но, судя по замедленным движениям, пользовался им этот кот не особо мастерски. Вдобавок белый кот был обвязан бинтами едва ли не с головы до ног. Кажется, в последнем теоретическом сражении ему немало перепало. Еще раз призвав на голову мужиков всевозможные несчастья, Кагари бросилась на выручку. *** Появление белой кошки, которую Рай когда-то видел говорившей с Асато, было неожиданным. Еще более неожиданной оказалась ее помощь, несколько, впрочем, запоздавшая; Рай успел получить достаточно серьезную рану. Мгновение спустя к ране прибавилась еще одна. Когда с обоими Мейги, охраняющими границы, было покончено, Рай только и смог, что кинуть взгляд на Коноэ… А потом что-то произошло. *** Он танцевал, преисполненный собою, и ранил ноги о собственную тень на дороге, потому что шел против дневной луны. Иной раз ему удавалось перепрыгнуть свою тень — и тогда божеству, тасующему карты его судьбы, оставалось только бросить их на ветер. Таким был смутно знакомый Кагари белый кот, с которым за последние несколько минут она имела несчастье свести более близкое знакомство. «Жив, — решила Кагари, сверху вниз глядя на бесчувственного одноглазого кота. — Ненадолго». Осмотрелась. Приподняла брови. «Как я сюда попала? Пустоши какие-то… Куда делась деревня Мейги?» Поскольку смотреть вокруг было особенно не на что, Кагари вернулась взглядом к белому коту. У нее возникло справедливое подозрение: именно он виноват в происходящем. «Может, пришить его — и вся недолга? Тогда я вернусь в селение Мейги и смогу, наконец, разузнать побольше…» Кагари задумалась. С белым котом был кот поменьше. Тот самый, которого она раньше видела рядом с Асато. Сейчас этот кот выглядел как-то странно, но этот, белый, его защищал. Следовательно, он — тоже друг Асато. Если он умрет — Асато расстроится. А она еще неизвестно, сможет ли выбраться из этой странной реальности. Ведь она ничего не делала, чтобы сюда попасть. Ее любительских шаманских способностей никогда не хватило бы на такое перемещение. Кошки вообще не должны были становиться шаманами. Это во все времена оставалось прерогативой исключительно котов, то есть мужчин; Кагари никогда и не относилась к своим способностям всерьез, после того, как ей о них сказал шаман деревни. Она всегда считала себя воином. Если бы шаман не питал к Кагари теплых чувств, чуть ли не родной внучкой ее считая, и не пытался все время чему-то научить… Кагари вздохнула. Она вынуждена была признать, что его наука принесла свои плоды. Даже если лично ей слова, обращенные к крылатой Богине, казались сущим бредом. — Ты, та, что грозна, как войско, построившееся перед боем, та, что видит впереди цветок, которому пока нет имени; скрытыми символами, звонкими систрами, бороздами земли, вечным молчанием и плодородием приветствую тебя, властительница темного моря и голубых берегов, царица всей влаги Мира! Глаза твои пожирают камни зданий; ты — хмурое море, которого страшились мореплаватели древности — молю, отверни черные копья, быстрые стрелы, острые мечи от этого воина, от его белого тела, от его красной крови, от его желтой кости... *** ...Широко открытый глаз. Ноющие веки. Испачканные бинты. Разорванная одежда. Бинты мешают видеть. Снять. Убрать с лица. И с рук — тоже. Раны. Вокруг ран кожа посинела. Привычно. Пусть будет так. — Шел черный человек в черных постолах, черным плугом раздирал черную землю и ронял черные зерна из черной руки на черное поле... Чужие слова доносились до Рая будто издалека. Он был не там; он был — глубже. Кажется, Часовщик называл это место «клипотом». Переплетением нескольких миров. Так что, наверное, не стоило удивляться тому, что Коноэ и та белая кошка так внезапно исчезли. «Я найду их чуть позже». Рай потянулся к рукояти Драконобоя, одновременно оглядываясь по сторонам. Слабо светящийся песок под ногами. Абсолютная чернота над головой. Впереди, шагах в ста — бездонная пропасть, место, где заканчивается реальность, край света. Над пропастью поднимаются зловонные испарения. «Моя цель — на той стороне». Шаг. Еще один. «Это ловушка». Он подходил все ближе. Испарения, поднимающиеся из пропасти, принимали причудливые формы, приобретали подобие чьих-то искривленных лиц, которые Рай не стремился узнавать. Он вообще старался не смотреть в ту сторону, но одно лицо все же привлекло его внимание. «Коноэ?!» На долю секунды Рай замешкался. В тот же миг тысячи сотканных из тумана рук протянулись к нему из пропасти. «Нет. Его здесь быть не может. Это иллюзия», — мысль о том, что здесь не сам Коноэ, а его сознание, то, до чего никак не мог дозваться Рай, разрушала, и Рай отодвинул ее в сторону. Об этом он подумает после. Сейчас нужно идти вперед. Он не шевельнулся; руки тьмы окружили его со всех сторон, оплели, заключив в полупрозрачный кокон — но не решились коснуться. — Ты пришел, — голос, который услышал Рай, казался бесполым — таким с равным успехом могли говорить и женщина, и мужчина. Голос, как у Рыцаря-Черепа, которого Рай привык называть Часовщиком. «У них одна природа», — понял Рай внезапно. Часовщик был таким же демоном, как это существо. Нездешним. Он помог Раю и Коноэ только для того, чтобы использовать их. Он спас их жизни; это была честная плата. Вполне достаточный аванс для охотника за головами. Какая разница, на кого охотиться — на преступников, монстров или демонов? «Ради Коноэ». Разницы не было. — Ты не мог не прийти, — шепот тысячи бесплотных голосов, звучащих в голосе обитающего здесь существа, сгустил воздух вокруг; Рай почувствовал, как дрожит, готовое развоплотиться, его собственное тело. Он был здесь лишним. Случайным гостем… Смертным. Бесконечно уязвимым. Взмах Драконобоя заставил туманные руки отдернуться. Рай двинулся к мосту. Он закрыл глаз всего на мгновение; просто моргнул, но за это время что-то изменилось. На мосту появилась женщина. Не рибика — у нее не было кошачьих ушей и хвоста, зато волосы на голове шевелились, будто живые; одежда женщины ограничивалась корсетом и большими черными крыльями, будто позаимствованными у непомерно разросшейся летучей мыши. И корсет, и крылья скорее подчеркивали пышные прелести женщины, чем как-либо их скрывали. Рай сжал зубы; он уже понял, что эта женщина — не двухтростниковая. У двухтростниковых не бывает крыльев. Женщина была демоном. Той самой Слэн, о которой говорил Часовщик; одной из Руки Бога. Именно ее Рай видел в багровом зеркале. Сейчас Слэн протягивала к нему руки и смеялась низким завлекающим смехом: — О, я вижу, что тебя терзает. Иди же ко мне; я знаю, чего ты хочешь. Я тоже хочу этого… Ты будешь моим. Пронзи же меня; уничтожь… Рай не мог понять смысл ее слов. Он всегда плохо понимал женщин. Туманные руки потянулись к нему снова; он очертил круг Драконобоем, в два прыжка достиг моста и… застыл. Он не мог нанести демонице удар. Она была женщиной. — Я уничтожу все, что тебе дорого, — томно сказала Слэн, — и ты останешься со мной навсегда. «Все, что тебе дорого». Коноэ. Не медля, Рай нанес удар. — Это… нет, не может быть! — Слэн не умерла, не исчезла и не рассеялась; она стояла, пронзенная мечом, и в ее глазах отражалось неверие. — Ты был лучшим, — сказала она мгновение спустя. А потом Рай потерял сознание. *** Кагари не знала, что тому причиной, ее шаманство или что-то другое, но пустоши исчезли; она и белый кот вернулись на околицы деревни Мейги. Спутник белого кота шевелил ушами неподалеку. — Коноэ, — позвала Кагари. Вроде бы она правильно запомнила его имя. Кот несмело подошел ближе, дернул кривым хвостом; Кагари уже не обращала на него внимания. Белый кот был в ужасном состоянии. Следовало бросить его и немедленно бежать; у Кагари уже ныли зубы — верный знак того, что приближаются шаманы Мейги. Им она ничего не сможет противопоставить. Или сможет? «Я попробую всего раз. А потом уйду одна». *** Рай бежал, продираясь сквозь клубы густого серого тумана, отчаянно спешил куда-то — и не успевал. Горячая боль, берущая начало в правой стороне груди, растекалась по всему телу — ему казалось, что эта боль течет в его жилах вместо крови; он чувствовал себя куклой, состоящей из кусочков изысканно тонкого пергамента и соединяющих их нежно-зеленых, цвета морской волны, шнурков. Он был марионеткой, которую безжалостно дергали за веревочки чьи-то грубые руки — пергамент рвался с едва слышным треском, и становилось еще больнее. Еще горячее. Он пытался сопротивляться, но сил больше не было — совсем. Он исчерпал себя до конца. У него не осталось ничего — кроме интуитивной жажды к жизни. К страданию. Он почти видел, как нежно-зеленые шнурки алеют, пропитываясь его кровью, и буреют, когда эта кровь сворачивается. А потом его кто-то позвал. *** Заклинание называлось «Нечистый пламень» — Кагари не знала, почему. Оно было рифмованным. Шаман Киры когда-то научил ее… Рассказал, что таким заклинанием можно вдохнуть жизненную силу хоть и в умирающего — зависит от того, насколько способный шаман его произносит. Способностей Кагари едва ли хватило бы на исцеление пореза, но все-таки она решила попробовать. — Infusco ignis, очернять И снова ждать — беду. Тебя пришла с собою взять, Но дальше — не пойду. Горит свеча, огонь кричит, А я в тени стою. В неровном пламени свечи Я вижу тень — твою. Infusco ignis, так красив Был замысел и прост. Но, разгадав тебя, — прости! — Сожгу последний мост. С каждой строчкой в груди разрастался огонь. Кагари не знала его происхождения; она почувствовала этот огонь там, в пустошах… Возможно, открыла его там — в себе. — …Ты сильный шаман, — услышала Кагари какое-то время спустя. Белый кот пристально смотрел на нее единственным глазом. — Я — не шаман, я — воин, — огрызнулась Кагари. Кот недоверчиво покачал головой. *** — Женщина-шаман — это очень опасно, — подумав, заключил Кальц. Рай делал вид, что его не видит. Отчасти так оно и было — Рай слишком часто крутил головой, оглядываясь на Кагари и Коноэ. Те шли вполне бодро; кажется, белой кошке Коноэ доверял. Спустя какое-то время ей даже удалось его рассмешить; в первый раз за долгое время Рай увидел, как Коноэ смеется. — Почему опасно? — спросила Кагари. — Потому что из нее можно вытянуть силу в подреальности, — ответил Кальц. — Из мужчины-шамана — нельзя. А женщину можно… мучить. И силу получить — огромную. Близкую к божественной. И сделать это может кто угодно. — Мне это не грозит, — возразила Кагари. — Я — не шаман, я — воин. — Ты шаман, — не согласился Кальц. — Ты стала им, когда умерла гостящая демоница. А Мейги оказались в той подреальности, что она успела создать. — Так там даже демоница умерла? — Кагари фыркнула. — Он ее убил, — Кальц показал на Рая. — Что, правда? — заинтересовалась Кагари. — На нем и его товарище проклятые метки, — добавил Кальц. — Пока они остаются, эти двое — законная добыча духов и демонов. — Подробнее узнаешь ночью, — добавил Рай, — если будешь с нами путешествовать. — Кира защищена от демонов и духов, — сказала Кагари в ответ. — Наши шаманы как раз на этом специализируются. — Да, так и есть, — подтвердил Кальц. — Не хотите у нас пожить? — предложила Кагари. — Асато будет рад вас видеть. — Асато, — Рай раздраженно вздохнул. — Слушай, ты. Ты же демон? — Да, — согласился Кальц. — Можешь сделать что-то с нашими метками? — Могу, но… все суета сует, — Кальц развел руками. — Придется тебе все-таки встретиться с Асато, — подмигнула Кагари. Рай посмотрел на Коноэ, который рядом с белой кошкой, кажется, чувствовал себя в полной безопасности… и вздохнул. *** — Фрауд, — с сомнением сказал Асато. Как Рай и думал, Асато в Кире неплохо устроился. Его тут уважали, к его словам прислушивались; кроме того, он, как и Рай, лично знал четырех демонов. — Ты хочешь убить Фрауда? — спросил Асато. — Этим мечом? Рай кивнул. — Тебе понадобятся… тренировки, — сказал Асато уклончиво. Рай сжал зубы и протараторил: — Не-мог-бы-ты-мне-с-этим-помочь. — Что? — на лице Асато было написано небывалое удивление. — Забудь, — Рай отвернулся. — Нет, погоди… Конечно же, я помогу, — удивление сменилось радостью. Рай пожалел, что вообще пришел в Киру. *** Часовщик явился неожиданно, когда Коноэ уже спал в домике, отведенном ему и Раю, а сам Рай готовился ко сну. — Хочешь взять в мир Фрауда с собой кого-то еще? — спросил он, не здороваясь, заходя в дверь, будто старый знакомый. — Нет, — Рай покачал головой. — Хочет, — возразил Асато. Он зашел в домик вслед за Часовщиком, будто специально того караулил. От громких слов Асато Коноэ проснулся и сжался в испуганный комок; вслед за Асато в домик вошла Кагари. — Не бойся, — сказала она Коноэ, — когда мы вернемся, то угостим тебе куимами. Правда, Рай? — Правда, — буркнул Рай, отворачиваясь. Он не хотел лишний раз пугать Коноэ… и точно знал, что от навязанной компании ему уже не избавиться. — Кагари, тебе тоже лучше остаться, — попытался возмутиться Асато. — Отпустить тебя в такое опасное место одного? Да ни за что. *** В пространстве, в котором они очутились, не было никаких ориентиров. Просто темнота с разбросанными там и сям бордовыми шариками света. «Мир Фрауда». Не дожидаясь спутников, Рай двинулся вперед. Он шел и шел, пока что-то не показалось ему подозрительным и не заставило замереть, насторожив уши. Темный недвижимый силуэт с размытыми контурами на «полу» полупризрачного мира — откуда он тут взялся? Тут нечему отбрасывать тень. Некому. Кроме самого Рая. Значит, это его тень? Но здесь слишком темно, тени же, как известно, возникают лишь при наличии источника света. Нутром чуя подвох, Рай все же шагнул вперед. Подозрительно самостоятельная тень проявила полнейшую независимость. Она поднялась с пола, приняла вертикальное положение, из плоской фигуры превратилась в объемную, трехмерную, на глазах обрела рибикообразный вид — и оказалась лицом к лицу с Раем. Как известно, лицом к лицу лица не увидать. Однако Раю удалось не только рассмотреть ожившую тень в подробностях, — он, как любой рибика, великолепно видел в темноте, особенно столь неплотной — но и узнать ее. Точнее, его. Бледная кожа, бледнее, чем у Коноэ, повязка на правом глазу, тонкие губы, которые даже улыбаться толком не умеют, закругленные уши, как у всех рибика, произошедших от больших котов, растрепанные жесткие волосы белого цвета, не стесняющая движений поношенная одежда, кое-где в пятнах чужой крови, — неаккуратно работаешь, Рай, куда смотрел кот, который учил тебя убивать — рукоять Драконобоя, привычно сжатая в ладонях… В первый момент Раю показалось, будто он смотрит в воду. Или в зеркало. Трехмерное. Потом Рай, недолго думая, пронзил грудь своего двойника мечом. Ясно же, что от такого извращения ничего хорошего ждать не приходится! Вернее, попытался пронзить — копия Рая двигалась ненамного медленнее оригинала. — Ра-а-ай, — тягуче, с заметным трудом выговорило существо, скопировавшее его внешность. Голос непонятной твари, еще минуту назад более всего напоминавшей плоскую тень, ничего общего с голосом Рая не имел. Может, именно потому Рай на миг замешкался, решив пока повременить с убиением своего двойника. Хотя тот факт, что его облик копирует всяк кому не лень, начинал не на шутку раздражать Рая. — Тебе-э-э надо-о-о убить не-э… меня-а-а-а… Убе-е-эй… шаманку. Ты знаешь, как. Ее сила будет твое-е-э-эй… Исцелишь… Коноэ. Убить Кагари. Нет — убивать Кагари. На протяжении нескольких часов. Для того, чтобы получить силу шамана, приближенную едва ли не к божественной. Всего-то. Судя по всему, ничего нового и, тем более, толкового сказать это создание Раю не могло, поэтому он без колебаний нанес своему двойнику смертельный удар. Его удар был отражен — похоже, существо, скопировавшее внешность Рая, переняло и его боевые умения. — Ты — это я-а-а-а… Тебе не победить — умрешь. Убе-е-эй ее. Убе-е-е-е-е-э-э-й… Следующий выпад оставил на бледной скуле двойника кровавый росчерк. — Ты выбрал… Умри! — странное существо уже почти не тянуло слова, в голосе этого создания с каждым новым выговоренным слогом слышалось все больше знакомых Раю интонаций. Его собственных интонаций. Удерживая Драконобой в одной ладони, Рай медленно поднял руку. Коснулся своей скулы, недоверчиво взглянул на кончики пальцев — и увидел на них кровь. Двойник кивнул, подтверждая догадку Рая. Криво, недобро усмехнулся — до боли знакомой, чуть отстраненной, нехорошей ухмылкой, которая затрагивала лишь губы — не глаз, которая могла принадлежать только очень безжалостному, даже бездушному рибика. «Надо пореже улыбаться». — Я — это я, — сказал Рай. — Никто не властен надо мной. Паскудную ухмылку с губ двойника как ветром сдуло. Немыслимая ярость исказила его лицо — лицо Рая… «А я-то думал, что умею сдерживаться». В следующий момент совершенно одинаковые клинки скрестились — теперь двойник атаковал, а Рай отбивался. После первого же, с некоторыми усилиями отраженного удара Рай понял — если существо, скопировавшее его внешность, и уступает ему в мастерстве, то ненамного. Но хуже всего было то, что на стенах вокруг возникли еще… раз, два… пятнадцать теней. Явно неестественного происхождения. Когда эти тени на редкость согласованно дрогнули, готовясь обрести плоть, Рай с потрясающей четкостью осознал — напрасно он отбился от своих спутников и ушел так далеко вперед. Через мгновение перед Раем выстроились в ряд шестнадцать его двойников. Все — с мечами наголо и безумной жаждой крови своего оригинала в глазах. «Кажется, я попал». — Это была констатация факта. Страха Рай не испытывал. Впрочем, кто сказал, что бесстрашие помогает в заведомо проигрышном, неравном бою? *** Белый кот в их обществе явно не нуждался. Он незамедлительно усвистел вперед. Кагари не знала даже, что и сказать по этому поводу. Более глупых котов она в жизни своей не встречала. На фоне Рая Асато был прямо-таки образчиком здравомыслия. Хотя это сомнительно, конечно. Поперся же он за Раем в этот странный мир. Тоже еще, охотник на демонов нашелся. У него и оружия-то, которое может взять демона, нет как нету… По-хорошему, надо было отправлять Рая к этому Фрауду в одиночку. У белого кота шанс на победу имелся, в отличие от них. Крайне сомнительный шанс. «Если он сгинет, а Коноэ придет в себя, он нас не простит», — констатировал Асато. И Кагари, вместо того, чтобы вправить ему мозги, отправилась на охоту за демонами вслед за ним и Раем. В конце концов, она не могла оставить своего идиота-воспитанника наедине с еще большим великовозрастным идиотом. Кто знает, что они там вместе наворотят. А Асато еще вождем Киры становиться. Нужно за ним присмотреть. — Не вижу ничего хорошего в том, чтобы разделяться, — проворчала Кагари, нервно взмахнув хвостом. — Нарвется ведь, как пить дать нарвется. — Это на него кто-то нарвется, — отозвался Асато. — И я этому «кому-то» не завидую. Вместо ответа Кагари принюхалась. Ей не показалось. Пахло кровью. — Кровь Рая, — обоняние Асато было ничуть не хуже. — И так много… Как такое может быть? «Это призрачный мир. Тут может быть все, что угодно. Тут нельзя доверять своим ощущениям. Но можно — шестому чувству». — А ну, подожди здесь, — велела Кагари. — Я не могу отпустить тебя одну, — возразил Асато. — Я — шаман, — признавать это было на редкость неприятно, но сейчас Кагари не видела другого выхода. — Я тут чувствую себя как дома. Я вижу больше, чем ты, и больше понимаю. Ты собираешься стать вождем… разреши тебя защитить. Асато явно не намерен был с ней соглашаться, но в следующее мгновение Кагари исчезла, не оставив ему выбора. *** Разумеется, стоять на месте и ждать Асато не собирался. Лишившись спутницы, он пошел на запах крови Рая. Он не знал, может ли доверять своему обонянию, так же, как не знала Кагари, но одно понимал: оставшись на месте, никакой пользы он спутникам не принесет. И Коноэ тоже не поможет. Асато не знал, долго ли он шел; споткнувшись обо что-то, он вынужден был отпрянуть. Шерсть на хвосте Асато встала дыбом; в горле зародилось низкое, клокочущее рычание. Он споткнулся о тело Рая. Все еще живое тело, несмотря на рассеченную шею и лужу темной крови, натекшую на пол. Покрытая едва уловимой глазу металлической насечкой, но наверняка гладкая на ощупь рукоять Драконобоя утопала в этой крови; грудная клетка неизвестно каким образом продолжала мерно подниматься и опадать, воздух со свистом вырывался из глубокой раны на горле, через которую виднелся позвоночник. Асато сдавленно зашипел. Рай был жив. Невозможно, но тело, которому по всем законам природы полагалось бы уже умереть, продолжало жить. «Ликс?» — промелькнула догадка. Асато помнил кошек, превращенных в зомби, с которыми он, Рай и Коноэ когда-то сражались. Тогда дело было именно в песне Ликса. Нет, на зомби не похоже. Те вполне бодры, ходят и говорят, хоть и мертвы. И не дышат. А этот... Он еще жив. Такое впечатление, будто что-то мешает ему умереть. Действительно песня Ликса? Или? И куда исчезла Кагари? Она — шаман, если Рай еще жив, она может помочь ему чем-нибудь… Старательно отводя взгляд, Асато обошел тело спутника — все равно у него не было возможности чем-то помочь Раю — и отправился на поиски Кагари. Второй труп, не желающий переходить в состояние трупа, Асато встретился меньше чем через минуту. Вообразив — это тело принадлежит Кагари, Асато чуть не взвыл в голос. Он еще никогда не был так близок к тому, чтобы потерять самообладание... К счастью, Асато вовремя разглядел двуручник с уже знакомой насечкой на рукояти — Драконобой пригвождал еще живое тело к полу. Руки трупа-что-не-труп бессмысленно елозили по лезвию, не в силах вырвать клинок из собственной плоти, широко распахнутый глаз уже ничего не видел. Это упрямо не умирающее тело тоже принадлежало Раю. Как у одного рибика может быть два тела? Асато некогда было об этом думать. Переступив очередную лужу крови в том месте, где она казалась поуже, он поспешил вперед. Ему надо найти Кагари. Она объяснит. Она все знает — как всегда... Лишь бы она сама была жива и здорова. Дальше трупы-что-не-трупы пошли косяками. Асато шел по коридору, переступая через многочисленные тела, все как одно принадлежащие Раю, и стараясь при этом на них не смотреть. Он уже понял, кто убил — почти убил — несчастных двойников белого кота. Сам Рай, как бы пугающе это ни звучало. Все трупы-что-не-трупы были приведены в плачевное состояние между жизнью и смертью при помощи боевых искусств, которые сейчас назвать «искусствами» язык не поворачивался. И ни один — при помощи магии. Логично. Рай магией не владеет, он — воин. С первого взгляда видно. Коридор раздвоился, но Асато ничуть не сомневался, куда следует идти — путь Рая был устлан агонизирующими телами. Тщась не думать о том, по чему он ступает, силясь не смотреть себе под ноги, Асато упрямо шел вперед. Пока чья-то рука не вцепилась ему в штанину. Асато едва не заорал во все горло, мельком глянул вниз — и поспешил отвернуться. На него напало странное отупение. Он словно наблюдал за собой со стороны — защитная реакция. Кажется, теперь Асато понимал, почему Рай был таким бездушным ублюдком. «Пусть весь мир провалится в тартарары, мне это до свечки» — казалось, именно о такой жизненной позиции говорил недобро прищуренный взгляд Рая. Подобная позиция Асато не так возмущала, как пугала — сейчас, в краткий миг просветления, черный кот нашел в себе силы признать это. И сам Рай пугал. Асато понимал — не так за счет опыта Рая, как за счет отношения, он, Асато, не может ему ничего противопоставить. Хотя, случись им сразиться, Асато бы не отступил. Какая разница, проиграет ли он этому хладнокровному и, без сомнения, великолепно обученному убийце? Или — рибика, который отчаянно пытался удержаться на краю безумия, не соскользнуть в бездну, населенную кошмарными порождениями собственной нездоровой фантазии? Асато покачал головой и попытался высвободить штанину. О своем отношении к Раю можно было подумать и позже, сейчас следовало помочь ему и отыскать Кагари. — Убей... шаманку, — тем временем прошептал очередной умирающий «Рай» своим до последней интонации голосом. — Тебе представится удобный случай... Ты все равно не нужен ей, — эти слова неожиданно заставили Асато пошатнуться. — И мне-другому не нужен тоже. — Ну, в этом-то черный кот даже не сомневался. — Они сговорились, они принесут тебя в жертву... Кажется, этот Раев двойник считал Асато самым что ни на есть глупым котом. Впрочем, как и оригинал. Будто Асато мог поверить, что Кагари может его предать. Тем более — сговориться с Раем. Она Рая терпела-то только ради самого Асато, а тот — ради Коноэ. Асато вообще не мог представить, чтобы Рай попытался с кем-то сговориться. Белый кот был одиночкой по жизни, его дуэт с Коноэ казался чем-то невозможным. Раньше Асато не мог поверить, что Коноэ способен по доброй воле оставаться с таким засранцем. Но сейчас, увидев, как Рай заботится о сумасшедшем Коноэ, был готов изменить свое мнение. Коноэ, впрочем, являлся исключением из правила. Хотя бы потому, что с ним Рай изредка разговаривал. В общении с остальными он предпочитал больше делать. Умирай здесь настоящий Рай, он никогда не заговорил бы с Асато. Так чего этот труп-что-не-труп разболтался? Лежал бы себе, как остальные, умирал потихоньку... — Я не стану тебя слушать, — твердо сказал Асато. — Убей шаманку — и спасешься, — кровь потекла из уголка рта трупа-что-не-труп — похоже, говорить ему было противопоказано. — Будешь... великим. Настоящим вождем. Тебя признают все в Кире. И в Рансене. Станешь новым правителем Шисы. Вернешь Коноэ разум. Он будет твоим Верховным Санга. Хочешь? Асато прикрыл глаза. Да, это был двойник. Но, должно быть, и сам Рай до сих пор считал, что каждый встречный испытывает к его Коноэ аналогичные чувства. Для Асато Коноэ был дорогим другом, рибика, показавшим мир. Но Асато не хотел, чтобы Коноэ становился его санга. Из него самого, если честно, был неважный тоуга. И он не знал, сможет ли стать хорошим вождем. Но, если он собирался стать вождем, ему нужен был шаман. Шаманка. Неплохой способ объяснить Кагари, что она ему нужна. Хотя нет, так говорить нельзя. Асато до сих пор не знал, что именно ей сказать… Для начала требовалось ее найти. А заодно и Рая — настоящего. Внутренне содрогаясь, Асато наступил на запястье трупа-что-не-труп свободной ногой. Чужая рука соскользнула с его штанины, двойник Рая обессиленно откинулся на спину, и только тут Асато заметил единственную рану в груди точной копии своего случайного спутника. Одним верным ударом настоящий Рай пронзил сердце своему зеркальному отражению — Асато будто воочию увидел это. — Ты еще вспомнишь мои слова, — неожиданно громко и внятно сказал труп-что-не-труп, когда Асато уже отошел на некоторое расстояние. От неожиданности черный кот нервно дернулся. — И пожалеешь, что не захотел меня слушать. Но будет поздно. — Иди ты... — огрызнулся Асато. И, не оборачиваясь, продолжил свой нелегкий путь. …Разумеется, Кагари добралась до Рая и его противников первой. В настоящий момент она беспорядочно носилась по коридору, время от времени натыкаясь на стены, явно не зная, что предпринять, и крайне эмоционально бранилась — судя по тону белой кошки, это была именно брань, притом трехэтажная, хотя большинство выражений Асато не узнавал. Нужно бы спросить у Кагари попозже. У вынужденного бездействия Кагари имелась убедительная причина, и, присмотревшись к тому, что творилось впереди, Асато смог эту причину определить. Хотя, если честно, определять ему ничего не хотелось. Хотелось облегченно вздохнуть и с чувством выполненного долга сползти по стенке — жива! Цела и невредима. «Не расслабляйся!» — одернул себя Асато. В неверном свете одного из бордовых шариков можно было различить десяток черных силуэтов, с невероятной скоростью перемещающихся по коридору. Один из них, должно быть, принадлежал настоящему Раю, но какой именно — даже Кагари не могла понять. Иначе не металась бы из стороны в сторону, как тигр в клетке — давно бросилась бы Раю на помощь. — Кагари! — окликнул ее Асато, по-прежнему пытаясь не смотреть вниз. Несколько неудачливых противников — двойников — Рая уже корчились на полу, упорно цепляясь за жизнь... — Я же сказала тебе ждать там, — вопреки суровым словам, рассерженной Кагари не казалась. Похоже, лишним Асато тут не был. Во всяком случае, не более лишним, чем сама белая кошка. В этом мире Кагари двигалась гораздо быстрее, чем в знакомой Асато реальности. Она мгновенно оказалась рядом с ним. — Смотри! — вцепившись в руку Асато, Кагари кивком указала ему на умирающих неприятелей Рая. Асато бросил беглый взгляд на достойных всяческого сочувствия, зверски убитых и, тем не менее, не желающих умирать окончательно бедолаг, которым не посчастливилось угодить под Драконобой. И не смог этот взгляд отвести. Вид сразу шестерых истекающих кровью Раев не мог не вызвать у Асато самых противоречивых чувств. У одного из этих умирающих двойников было рассечено горло, и кровь пузырилась на губах, пятнала бледные впалые щеки, а выпущенные когти конвульсивно скребли по камню пола, тщетно пытаясь дотянуться до лежащего неподалеку меча; другой зажимал сквозную рану в груди; третий, казавшийся изломанной куклой, похоже, пытался пошевелиться — и не мог, искалеченное тело только судорожно подергивалось… «Они все борются до последнего. Как сам... Рай». Поймав себя на жадном интересе к чужим мучениям — мучениям собственного спутника, Асато содрогнулся. Похоже, он избегал смотреть на умирающих двойников Рая не только из-за боязни не справиться с бунтующим желудком. Он боялся себя. Своей реакции на муки Рая. Нескольких Раев сразу. Эта реакция подтверждала весьма неприятный факт: Асато — не слишком хороший кот. Плохой, проще говоря. А кому же хочется быть плохим? — Они... как он, — поразительно толково и информативно высказался черный кот. Ему было не до изящной словесности. — Двойники, — прошептала Кагари, соглашаясь. — Тени. Они не могут умереть окончательно… пока жив тот, чей облик они приняли. Кто бы мог подумать, что в этом мире водится такая пакость! Обливаясь кровью, к поверженным противникам — двойникам — Рая присоединился еще один несчастный. — Когда он расправится с предпоследней своей тенью, — в голосе Кагари не было ни капли сомнения, — они оживут. И все начнется сначала… Он не выдержит долго. А мы бессильны перед его двойниками. Возможно, они в чем-то уступают ему… Но мы против них — что слепые котята. — Так разберись с ними при помощи магии! — Асато почти умолял. — Ты же шаманка, эти… вещи по твоей части… — Я впервые сталкиваюсь с тенями на практике, — сконфуженно призналась Кагари. — Наш шаман рассказывал о них как об «ужасе далекого прошлого» и не говорил, как их победить! Наоборот, категорически не рекомендовал с ними связываться — они якобы неуязвимы! — настолько встревоженной Кагари Асато еще не видел. — Может, ты знаешь, что тут можно сделать? Асато медленно покачал головой. *** То, что спутники все-таки его нашли, Рай понял, услышав голос Асато. Увы, сей же миг отвлечься от сражения, дабы велеть им немедленно убираться как можно дальше, Рай не мог — двойники атаковали с настойчивостью самоубийц, притом ничем не уступали ему в скорости. «Сколько же их тут?» Этот вопрос Рай отбросил как несущественный. Нашел взглядом первого двойника — тот почему-то все время прятался за спинами сотоварищей, не желая нападать самостоятельно. Кажется, его боевой запал схлынул? Или двойник-первопроходец, точнее, первоприходец, чего-то испугался? Чего? Именно эту свою копию Рай убить не мог — потому что и сам бы умер вместе с врагом. Повреждения, нанесенные другим его двойникам, на настоящем Рае никак не отражались — в этом он убедился экспериментальным путем. Не один раз. И даже не два. Оказывается, убивать себя еще проще, чем других. Но этот, первый двойник... Что-то с ним не так. — Может, ты знаешь, что тут можно сделать? — услышал Рай и чуть не заскрипел зубами от досады. «Что делать» — вопрос излишний! Спасаться надо! Ни Кагари, ни, тем более, Асато двойники не по зубам. Находясь здесь, рядом с Раем, они ничем не смогут ему помочь — только помешают. Беспокоясь за них, он может отвлечься, пропустить выпад одного из противников — и на этом битва будет окончена. В таком бою, бою равных, один удар решает все. Ему еще крупно повезло, что они не нападают все сразу. «Поддержка санга мне бы не помешала», — по инерции подумал Рай. Мысль заставила стиснуть зубы. — Уходите! — велел недогадливым спутникам Рай. Этот совет едва не стоил ему жизни — не уклонись он в последний миг, уже был бы нанизан на копию Драконобоя, как бабочка в коллекции — на иголку. Кагари не отозвалась. Обеспокоенный внезапной молчаливостью шаманки, Рай ухитрился скользнуть мимолетным взглядом по ее смуглому лицу... Кагари выглядела так, будто ее осенило. Сведя белые брови в одну тонкую линию, Кагари лихорадочно соображала — похоже, у нее возникла идея. Рая это ничуть не обрадовало. Ему совсем не хотелось видеть бессмысленную гибель шаманки — а рассчитывать на иной результат ее деятельности было бы крайне наивно. — Я вспомнила... Мы с Каей читали! — неизвестно к кому обращаясь, провозгласила Кагари. — Рай, постарайся не убивать теней! В следующий момент у Рая зубы заломило от творимой рядом магии. Кагари готовила очень опасные чары, основанные на начертании пентаграммы. Глянув на шаманку снова, Рай убедился в правдивости своих догадок — стоя на коленях, Кагари рисовала что-то на полу извлеченным из сумки кусочком мела. Пентаграмму. «Стоит ей ошибиться на полградуса — и мы все покойники, — отметил Рай, отражая удары сразу трех мечей и перемещаясь вправо. — Включая теней». Кажется, тени тоже это поняли, так как он в одночасье лишился сразу двух противников. Двойники с мечами в руках не торопясь направились к Кагари, а Рай никак не успевал помочь ей — оставшиеся копии усилили напор, в бой вступил даже первый двойник. Возможно, в идее Кагари и было рациональное зерно. Никогда не стоит недооценивать женщину. Помнится, в свое время невежливое обращение к той же Мане стоило Раю разбитого едва ли не о его голову флакона с духами. Поэтому, в первый раз овладев Коноэ — отдавшись Коноэ — он вынужден был вдыхать этот приторный запах, и с тех пор запах въелся в память намертво… Рай прекрасно знал, что с двумя его двойниками Кагари не справиться. Прежде, чем он успел закончить эту мысль, один из неприятелей шаманки пошатнулся и начал падать — с метательным ножом в глазнице. Нож, кажется, принадлежал самому Раю. Хотел бы он знать, откуда у Асато его оружие. Хотя Асато вообще очень странно относился к понятию чужой собственности. В Рансене вон цыплят воровал регулярно… Второй двойник, неприятно удивленный таким поворотом событий, немедленно атаковал Кагари. Не отвлекаясь от начертания пентаграммы, шаманка подставила ему грамотную подножку. Нерасторопная, по-видимому, неудачная Раева копия споткнулась и растянулась во весь рост. Кагари полюбовалась нарисованной пентаграммой — набросанным несколькими небрежными движениями и при этом удивительно правильным, четким белым пятиугольником. Подобная небрежность говорила о наличии у шаманки некоторой практики в начертании пентаграмм. Для такого мастерского рисунка Раю не хватило бы и нескольких часов — Кагари же справилась за полминуты. И теперь старательно выписывала в плоскости пентаграммы и вокруг пятиугольника какие-то диковинные символы. Двойник Рая тем временем одним плавным движением встал на ноги и, довольно оскалившись, — «я тоже так щерюсь?» — занес над Кагари Драконобой. Та не глядя отмахнулась от двойника свободной рукой. Непутевую Раеву копию отшвырнуло в сторону и с силой припечатало к стенке; Кагари дорисовала последнюю закорючку, поднялась с колен, удовлетворенно кивнула — и обнаженным кинжалом полоснула себя по венам вытянутой над пентаграммой руки. В лице ее при этом не дрогнул ни единый мускул, хотя рана получилась сравнительно глубокой и наверняка очень болезненной — кровь заструилась по рукам Кагари... Здесь Раю на некоторое время пришлось отвлечься — неприятели наседали так, что следить за действиями шаманки стало невозможно. Даже боковым зрением. Когда ему удалось взглянуть на Кагари снова, дела у нее обстояли неважно. Обозленный двумя неудачами подряд двойник был уже в двух шагах от шаманки, а она неподвижно стояла, сложив ладони лодочкой, и хладнокровно дожидалась, когда они наполнятся кровью из перерезанных вен. Увы, Рай ничем не мог ей помочь — путь к Кагари преграждали его же собственные копии. Кроме того, ему показалось — шаманка знает, что делает, и способна осуществить свою задумку без посторонней помощи. Асато интуицией Рая не обладал. А может, просто сильнее тревожился за Кагари. Так или иначе, у глупого кота сдали нервы. Двойник Рая вздрогнул — и в следующий момент начал заваливаться вперед. Ножи Асато метал ничуть не хуже Рая. Все бы ничего — только останки Раевой копии, пошатнувшись, повалились прямо на Кагари. Она отпрянула в сторону... И — расплескала собранную в ладони кровь, не пролив ни капли в пентаграмму. Асато ухитрился испортить чары своей спутницы. К счастью, ни к чему фатальному это не привело. Заклинание Кагари просто не активировалось, осталось в «подвешенном» состоянии. Ближайший к шаманке двойник Рая оценил ситуацию — и бросился в атаку. Пользуясь тем, что в строю противников образовалась брешь, Рай без лишних сантиментов пронзил бок своей первой под руку подвернувшейся копии. Парировав удар второго особо шустрого двойника, Рай освободил одну ладонь, поднырнул под лезвие собственного оружия, начавшего подрагивать в руке, и так давно ноющей от постоянного нанесения и отражения ударов. Походя дотянулся до горла копии кинжалом, рывком высвободил клинок из тела двойника. Возник рядом с той своей копией, которая почти добралась до Кагари — и пронзил двойника Драконобоем. Кагари, успевшая вскрыть себе вены и на второй руке, сосредоточенно хмурилась, глядя, как кровь наполняет вновь сложенные ковшиком ладони. Пять оставшихся в живых двойников без какого-либо звукового сопровождения, с устрашающей деловитостью двинулись к Раю, Кагари и Асато. — Десять секунд. Мне нужно десять секунд! — то ли взмолилась, то ли приказала Кагари. Асато наконец удалось обойти шаманку по дуге и вместе с Раем встать перед ней. — Не убивайте их... «Попробую». Перемещение. Перемещение. Крик двойника, лишившегося меча — и руки до середины предплечья. Соскользнувшие с залитой кровью рукояти пальцы судорожно сжимались и разжимались, будто пытаясь ухватиться за воздух. «Я бы не кричал. Они — это не я». Перемещение. Почему Кагари ничего не говорит? Не читает заклинание? Такие чары не могут быть невербальными... Или — могут? Ведь здесь — особое место… Да и двойник не зря советовал Раю убить Кагари. Одним движением шаманка выплеснула кровь из своих ладоней в центр пентаграммы. Начерченный мелом пятиугольник не смыло; четко прорисованные Кагари линии окрасились в алый цвет и вспыхнули хищным красным огнем. — Сгиньте!!! — пожелала двойникам Рая Кагари. В следующий момент все его копии — и живые, и полумертвые (Рай заметил, что «убитые» им двойники не желали умирать окончательно, пребывая в нескончаемой агонии) исчезли бесследно. Ну, почти все. Первый двойник Рая стал последним. — Убейте его! — велела Кагари. Полыхающая пентаграмма отбрасывала алые блики на ее смуглое лицо, языки магического пламени отражались в галактически огромных глазах — белая кошка казалась пришелицей из потустороннего мира… коренной обитательницей того мира, в котором они сейчас находились. — Иначе они вернутся! — Убей ее, — отозвался двойник. — Иначе никогда не поможешь Коноэ! Кажется, зеркальное отражение Рая хотело сказать что-то еще — но не успело. Не сомневаясь, Рай одним ударом пронзил сердце своего двойника. И смотрел в собственный, медленно теряющий осмысленное выражение, гаснущий глаз, пока тело копии не растворилось в воздухе, развеявшись сероватым дымком — вместе с кровью на мече и одежде Рая. Это было странное, очень странное ощущение. Рай при всем желании не смог бы подобрать слова, которые в точности описали бы неповторимое чувство. Он повернулся к Кагари. Его взгляд встретил Асато, под шумок успевший приобнять белую кошку за плечи; Рай фыркнул, отвернувшись... А потом вокруг стало темно. Все бордовые шарики погасли разом; кромешная темнота сменилась ярким светом дня. Они вновь оказались в Кире. *** — Этот урод в маске… — начал Рай. Ему показалось, будто он понял, в чем дело; он выполнил уговор, заключенный с Часовщиком, но тот нарушил свою часть договора. В мире, куда он отправил Рая, Асато и Кагари, не было никакого Фрауда — только копии самого Рая. — Нет, — возразила Кагари. — Ничего не закончилось. Здесь… клипот. Как в деревне Мейги. — А вот и сами Мейги, — Асато не спешил прятать оружие. Он мертвенно побледнел — Рай не помнил, когда раньше смуглый Асато казался ему таким… серым? — Вся Кира… пострадает. Рай проследил взгляд Асато — и тоже увидел их. Темные тени выступали из-за деревьев; их было много. Даже очень. Все, кто уцелел тогда, после того, как Рай убил демоницу по имени Слэн. И среди них наверняка были шаманы. — Он сказал, что я еще вспомню его слова, — пробормотал Асато. — И пожалею… Рай понятия не имел, что он имеет в виду. Рай вообще его не слушал — потому что двери домов распахивались, рибика, ощутившие внезапную тревогу, готовились сражаться с незваными захватчиками, и среди них Рай мгновенно заметил Коноэ. «Кто дал ему оружие?! Он может порезаться!» — такой была его первая мысль. От второй глаз Рая открылся шире: он понял, что Коноэ взял оружие сам. Что он говорит с котами рядом. Коноэ стал прежним — после того, как Рай при помощи Кагари и Асато победил своих двойников. Чтобы вернуть его, не нужна была смерть Фрауда… Когда Коноэ обернулся и заметил Рая, тот забыл, как дышать. Это был его Коноэ. Он узнал его. Рай улыбнулся; мир стал четким и понятным. Теперь он знал, что делать. — Уходите, — сказал он Асато и Кагари. — Это наша деревня, если ты не забыл, — фыркнула белая кошка. — Никуда мы не уйдем. Мы будем сражаться. — Это клипот, — отрезал Рай. — Ты сама сказала. Пересечение двух миров. Мейги пришли к вам через клипот. Если уничтожить клипот — им тоже придется убраться. — Уничтожить?.. — Асато не понимал. А вот до Кагари уже дошло. Она была там, в селении Мейги. Она видела, как Рай ушел «глубже», и как убил Слэн — там, на недоступной для других «глубине». — Клипот возникает, когда поблизости демоны, — вслух сказала Кагари. — В селении Мейги это была Слэн. Когда ты убил ее, клипот рассеялся. — Здесь поблизости Фрауд, — подтвердил ее догадку Рай. — Часовщик сказал, что он был как-то связан с Рукой Бога. Судя по всему, через Слэн. Значит, если убить его — клипот исчезнет. — Но тогда… ты умирал, — напомнила Кагари. — Только потому смог войти глубже. И ты выжил только потому, что я была с тобой рядом. Тогда в ней и проснулись способности шамана. — Коноэ такой, как раньше, — отозвался Рай. — А моя метка никуда не исчезла. И теперь... Я не знаю, смогу ли сдерживать себя снова. Он ведь уже не нуждается в моей помощи. Я могу навредить ему. Я и так достаточно навредил — и ему, и вам. «И наврежу еще больше, если учесть, что обладатель Драконобоя рано или поздно становится демоном». Асато приоткрыл рот. Похоже, он не ожидал от Рая таких слов. Рай и сам их от себя не ожидал. — Ты решил героически умереть, глупый кот, — скучно заключила Кагари. — И хочешь, чтобы мы тебе в этом помогли. — Я хочу, — возразил Рай, — чтобы вы помогли Коноэ. И своей деревне. — Ну, мне-то все равно, — Кагари пожала плечами, — я б за твою жизнь и гнилушки не дала. Но кое-кто явно не согласится. Рай оглянулся. На лице неумолимо приближающегося Коноэ было написано такое счастье, что от решимости найти Фрауда, убить и остаться в его реальности навсегда даже следа не осталось. — Уводите его, — пробормотал Рай. *** Трава пропиталась кровью. Трупы Мейги; трупы Киры; чьи-то обгоревшие останки; обугленные стволы безжизненных деревьев. В Киру пришла смерть. Ее привел Рай — и Рай должен был ее увести. Мейги не сразу его увидели, но, увидев, тут же узнали. Это ведь он убил Слэн, их новое божество. Тогда Рай отбросил все, что сейчас было помехой, и предоставил полнейшую свободу действий себе-демону — без привязанностей, без души. Хмурое небо не решилось пролить кровавые слезы; крови вокруг и так было предостаточно. Одежда и снаряжение Рая мгновенно пришли в плачевный вид. Острый запах сырых внутренностей, нечистот и горелой плоти рвал ноздри. Здесь был клипот, а значит, недалеко и до бездны. Рай не считал тех, кого убил и ранил, не следил за временем; в какой-то момент рукоятка Драконобоя раскалилась, а зубы заныли с новой силой — вражеские шаманы времени не теряли. Почувствовав, что еще чуть-чуть — и по его рукам потечет расплавленный металл, Рай опустил оружие. Двумя ладонями перехватил лезвие меча ближайшего противника. Обезоружил врага единственным движением. Заполученный клинок легко нашел сочленение кожаных доспехов, вонзившись в плоть неудачливого Мейги. — Спра... ведливость, — выдохнул противник, по милости Рая лишившийся оружия — и жизни. Рай не понял, что значило это слово. Он уже не пытался понять. Все равно, что или кого. В любом случае, это было бессмысленно. Женщина-Мейги сделала выпад двумя мечами; задержись Рай на полмгновения — ему бы не поздоровилось. Противница была настоящим мастером. «Женщина — священна. В ее крови пребывает душа; ведь из этой крови сплачивается новая жизнь. Потому охотиться и воевать должен мужчина, а женщина пусть бережет себя. Если она будет проливать кровь — станет опасна. Для себя и окружающих. Завеса между мирами истончается возле такой женщины. Вот почему Кагари опасна вдвойне». Он не хотел, чтобы Кагари погибла; чтобы погиб Коноэ. Поэтому — убивал вновь. Оставив мертвое тело противницы на окровавленной, увядшей траве, Рай двинулся дальше. Вперед — и по кругу; быстрее, пока враги не оправились. Пока чужая магия не уничтожила его: что он мог противопоставить заклинаниям Мейги? Только скорость. Здесь, на поле боя, Рай чувствовал себя на своем месте. Он был нужен тут. Не оставалось времени для сомнений. Он делал то, для чего был создан, и не чувствовал боли; он еще не получил серьезных ран — царапины не в счет. «Что я умею, кроме как убивать?» Вопрос не имел смысла. Рай остановился в последнюю секунду; острие трофейного меча замерло в пальце от горла чудом уцелевшего кота из Киры. — Уходи, — одними губами сказал Рай. Почувствовав опасность, круто развернулся — и отразил атаку очередного противника. Удар, удар, еще — обезоружить врага, поудобнее перехватить рукояти уже двух мечей — и сделать последний выпад. — Смерть... Спас... — противник не желал умирать, цеплялся за Рая, крал миллисекунды драгоценного времени. Кровавые отпечатки ладоней на снаряжении; что этот Мейги хотел сказать? «Спасите»? «Спасен»? А может — «спасибо»? Легкий вздох за спиной; Рай обернулся — для того, чтобы увидеть кровь, пузырящуюся на губах защищенного кота из Киры. Взгляд уже невидящих глаз был устремлен на Рая; пошатнувшись, житель Киры упал лицом вниз. Из его спины торчала рукоять метательного ножа. Рай сцепил зубы. Удар вражеского клинка прошел слева, лица Рая коснулся смертельный ветерок. Противнику повезло меньше. Рай сделал шаг назад, острием меча дотянулся до горла следующего нападающего. «Что я умею, кроме как завоевывать?» У этого Мейги лицо было открыто. Он казался ровесником Коноэ. Что ж, старше он уже не станет. Не в этой жизни. «Что я умею, кроме как убивать?» Половина дня позади; а закат будет цвета крови. «Что я умею, кроме этого?» Причинять боль тем, кого полюбил. Сходить с ума. Пожалуй — все. «Ради чего?» Кровь вражеского шамана стягивала правую щеку: чародей не успел подготовить подходящую защиту, а Рай — отступить, чтобы сохранить лицо в чистоте. Впрочем, он давно не боялся ни грязи, ни крови. «Все — ради меня», — услышал Рай. Обернулся. Вонзил клинок в чужое тело. Выдернул. Крест-накрест разрезал грудь очередного нападающего; отвлекаться было некогда, но Рай не мог не искать взглядом того, кто ответил на непроизнесенный вопрос. Хриплый голос, будто сорванный криками; похожим говорил Часовщик… или Слэн. Ее голос тоже поначалу был безлик и беспол, Рай слышал его перед тем, как пронзить ее Драконобоем. Потому что именно этого она хотела. Нет, не Слэн. Тогда кто? Кровь; мечи в руках; пляска смерти. Все как обычно; но кто это, невидимый, стоит за левым плечом? Рай обернулся снова — так быстро, что неуловимый образ не успел вернуться на законное место за его спиной. Тот, кто дал ответ на незаданный вопрос, предстал пред ним во всей красе. Нечесаные белые волосы разлетались во все стороны; из-под насупленных бровей светились хищным огнем глубоко запавшие глаза; ввалившиеся щеки чернели жилами; губы, синие, как печень, были крепко склеены; нос острым крючком клонился книзу, а подбородок кривым шилом поднимался вверх. Сухое, как скелет, тело было прикрыто таким рваньем, что от легчайшего порыва ветра эти лохмотья распадались, сыпались, как пепел. На левой руке болталась перепиленная цепь, на ногах звенели обрывки железных пут. — Кто ты? — спросил Рай. Выронил клинки. Сделал шаг вперед, хотя ему хотелось отступить от существа, которое он увидел. Отступиться. «Свобода! — существо засмеялось, хищно, как сова, и Рай в очередной раз узнал — себя. — Всю жизнь ты идешь ко мне; всю жизнь испытываешь боль. Ты проливаешь кровь — но не зазря; те, что погибают из-за тебя — ступени, по которым идешь ко мне. Когда реки этой крови достигнут пустыни, где я пребываю, а крики твоих жертв сотрясут равнодушные небеса; когда погаснет дневная луна, ослепленная твоим смертоносным величием, и осыплется луна ночная; когда разверзнутся недра земли и море слизнет почву из-под твоих ног — я признаю тебя достойным. И ты станешь мной». Рай закрыл глаз. Пригнулся — в последний момент, пропуская вражеский меч у себя над головой и лишаясь пряди волос. Он едва не обрел подлинную свободу — в смерти. И теперь, упустив необходимые секунды, остался безоружным в окружении Мейги. До Фрауда он добраться не сумел. Что ж, рано или поздно это должно было закончиться. Последний шаг к свободе? И неважно, открыт глаз или закрыт, видит несуществующую Свободу в кровавом ореоле — или тень настоящего, которая осталась на внутренней стороне век. Сталь клинков, нацеленная в беззащитное тело; потрескивание заклинаний, отдающееся зубной болью. Ради свободы? Ложь. — Ра-а-а-а-ай!!! Что это? Свист летящих стрел и метательных ножей; упасть на колени, услышать стоны умирающих Мейги; открыть глаз. Подхватить меч и кинжал, выпавшие из чьих-то безвольных рук; еще не конец. Бой продолжается... Кувырок в сторону — заклинание, что сорвалось с пальцев вражеского шамана, поражает его же соратников; а трофейные клинки наискось перерезают хрупкое горло чародея. Поправка; чародейки. Но разве это имеет значение? «Невинных нет». Безоружный противник. Раненный; заклинанием ему отрезало ногу по колено. Кричащий от боли. Прервать крик точным ударом. — Ра... й? Рай бросил мимолетный взгляд на рибика с кривым хвостом, который произнес его имя, но не узнал его. Клинок в руке; почему не нападает? Его убьют. — Коноэ... — черный кот рядом с незнакомым рибика сжимал собственное оружие. Сражаться этот недовоин тоже не спешил. Смотрел на неизвестного Раю рибика. Тот чужие взгляды игнорировал. Он глядел только на Рая. На долю секунды Раю стало неловко. Незнакомец принимал его за кого-то другого. — Рай... Хватит, — взмолился кривохвостый. Рай не понимал. Рядом были враги. Он не мог оставить их в живых. Не мог умереть, не поделившись с ними объятиями той, что еще никому не отказала в помощи. Коты, кошки, раненые, безоружные — для нее все равны. — Давай просто уйдем. Он не мог уйти и не понимал, почему должен. Он хотел найти Драконобой. С чужими клинками было не так. Хуже. Оглянувшись, он заметил свое оружие. Добраться до него оказалось на удивление легко. Почувствовав под пальцами знакомую насечку, Рай довольно улыбнулся. Теперь дело было за малым. В следующее мгновение что-то произошло. Это было похоже… на сияющие нити. Они соединили Рая с кем-то другим, кем-то, кого он не знал… или знал? — Я... сказал... тебе... прекратить! — кривохвостый рибика стоял рядом с Раем. Кажется, он злился. В целом, выглядел этот рибика довольно забавно. И очень знакомо. — Ко… ноэ? — удивленно спросил Рай, походя перерезая сонную артерию какому-то шибко резвому Мейги и отталкивая его подальше. — Что ты тут делаешь? Я велел вам уходить! Глядя на Коноэ, Рай чувствовал, как что-то чужое отступает. Уходит. — Ты... глупый кот! — изрек Коноэ многозначительно. Он не боялся чужой крови, подсыхающей на растрепавшихся волосах, лице и оружии Рая. — Тебе нельзя тут оставаться... одному! Рай ощутил, как от бесчисленных нанесенных и отраженных ударов ноют руки — и понял, что Коноэ прав. Так ему до Фрауда не добраться. «Рано расслабляться». — Как только он очнулся, то настоял на немедленном возвращении, — голос Кагари слышался отовсюду; определить ее точное местонахождение было весьма затруднительно. Стрелы у Кагари закончились, теперь она использовала оружие ближнего боя. — Пришлось идти с ним. Да и потом… не могли же мы тебя бросить. Хотя ты еще та задница, скажу по секрету. Сражавшийся неподалеку Асато фыркнул с несомненным согласием. Чувство опасности нахлынуло и накрыло с головой. — В сторону, — велел Рай, делая шаг вперед; Асато, Кагари и Коноэ подчинились беспрекословно, раньше, чем поняли, что делают. Потому заклинание вражеского шамана досталось Раю — все без остатка. Он замер, не в силах шевельнуться. У него на мгновение остановилось сердце, словно сжатое чьей-то огромной рукой, из глаза проступили капельки крови, и все вокруг почернело. Рай пошатнулся, чуть не упал и осознал, что совершенно беспомощен. Он сохранил способность видеть, но происходящее не затрагивало его разум. На сильного всегда найдется сильнейший; тогда чьи это кличи — не Мейги, и магические вспышки перед глазами, и чужие руки на плечах: — Пойдем, Рай. Пойдем. На этой мысли его сознание померкло. …В следующее мгновение с неба хлынули упругие, прозрачные, косые струи оплодотворяющего дождя — одного из средств против слабости. *** У Фрауда была зеленая кровь. Дракон, черный с зеленым… и кровь — зеленая. И меч — Драконобой. Раю удалось проникнуть в клипот глубже; и на этот раз он был сильнее, чем Фрауд. *** …Запах дождевых струй, дополненный едва уловимым древесно-цветочным ароматом. «Я могу только убивать». Рай глубоко вдохнул — и открыл глаз. Первым, на что наткнулся его взгляд, был клинок Коноэ. Сам Коноэ сидел на стуле в на редкость неудобной позе и отчаянно клевал носом. Странно, что он до сих пор не упал и не уронил клинок, лежавший у него на коленях; Рай вообще предпочел бы забрать у такого неумехи оружие и защищать его лично... Но самому Коноэ лучше было об этом не знать. Бегло окинув взглядом помещение, в котором не было ни души, кроме него и Коноэ, Рай узнал комнату, выделенную им в Кире. Посмотрел на свои руки. Крови не было. На одежде, лице и волосах — тоже. «Мейги, которых я убивал... И Фрауд. Мне приснилось?» То, что Коноэ боялся его и забыл, как разговаривать, — это тоже сон? «Ничего мне не снилось, — понял Рай. — Я вообще снов не вижу. Только такие, после которых я — уже не я». Оружие было при нем. Меч, кинжал, ножи; привычная пальцам насечка на рукоятях... Драконобой, подаренный Часовщиком; меч, способный уничтожить демонов. «Это был не сон». — Рай?.. — Коноэ выглядел заспанным, но на редкость умиротворенным. Сердце Рая пропустило удар; ему не показалось. Коноэ вернулся. Странные лампы на стенах выкрашивали его лицо в нежно-оранжевый; странный цвет. Странный взгляд; так глядят глаза неба — всегда сверху, и мало кто решается встретить бездонный взор. — Ты очнулся, как я ра... д. — Коноэ в некотором замешательстве посмотрел на острие кинжала, замершее у его горла. Будто со стороны Рай наблюдал, как клинок приближается к шее Коноэ — и освобождает тонкую струйку светло-алой крови. «А на черной земле растет красная трава. Пробивается к фиолетовой дневной луне, тянется к всепожирающим дырам, которые остались от сгоревших звезд; ты был там? Ты знаешь? На черной земле...» Коноэ ничего не предпринял. Не отводя глаз, на мгновение опустил ресницы; Рай понял, что Коноэ вверяет себя ему. «Зачем?» Вернул оружие в ножны. Встал и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь — так, чтобы не хлопнула. В лесу царила ночь, на удивление звездная. Сырой воздух наполняли запахи, слишком резкие для обострившегося обоняния. Серп уходящей луны разрезал ночное небо. Рай почувствовал, как что-то теплое течет по подбородку. Понял, что до крови прикусил губу. — Ты меня исцелил, — сказал Рай, не оборачиваясь. — Использовал дар санга. — Не только я, — Коноэ спустился по лестнице, ведущей к порогу. Остановился у Рая за спиной. — Мне Асато и Кагари помогали. Они и сейчас помогают, другим раненым. А меня отпустили, все равно толку мало... Поэтому я буду с тобой. Это было признание, на которое Рай не мог ответить; он, кажется, повторял ту же ошибку, что раньше, но так случилось — возвращая Коноэ, он окончательно потерял себя и теперь не знал, как жить дальше. А Коноэ ждал от него ответа. «...умер бы, чтобы жить с тобой, и жил бы, чтобы с тобой умереть; только так. Не может быть иначе; ведь ты — лишь призрак некогда великого воина, призрак, возрожденный волей дурмана и силой дождей». Не возрожденный. В этом Коноэ ошибался. Рай так и остался призраком, тенью себя прошлого, а Коноэ больше не нуждался в его защите. У Коноэ была Кира. «Зачем?» — Зачем ты пришел за мной? — Лучше скажи, зачем ты сунулся в клипот без нас! — в голосе Коноэ звучало искреннее возмущение. — Ты же знал... что будет! И теперь... «...я иду по лунному свету — и не могу обернуться. Ты тоже не должен оборачиваться; иди за мной. Когда я оглянусь — сними мою кожу и укройся ею, чтобы обмануть судьбу; вытри кровь с моих волос. И иди дальше. Один». — Зачем? Дуновение ночного ветра запуталось в кронах многолетних деревьев. Лес заговорил вдумчивым шелестом листьев, заставив Рая внутренне напрячься. Ветер неуверенно коснулся лица Рая и потянулся дальше — к Коноэ. — За тобой! — Коноэ решительно отказывался понимать суть вопроса. — И я не один пришел! Асато и Кагари... «Не могли отпустить тебя одного. И удержать не смогли тоже. Почему? Схватить неопытного котенка за шиворот и отволочь туда, где ему надлежало быть с самого начала — неужели это такая невыполнимая задача?» Рай обернулся к Коноэ. — Ты обменял свой дар на жизнь убийцы. Доволен? Он сам не ожидал, что в его голосе прозвучит столько яду. Вопреки ожиданиям Рая, Коноэ улыбнулся. Присел на корточки. Осторожно положил клинок на влажную траву. Раю казалось, что он может читать мысли Коноэ: «Я перебираю камешки. Этот, теплый, тяжелый, напоминает мне о кухне, на которой готовится еда; пусть он зовется Бардо. Второй камушек, шершавый и угловатый — Асато; третий, гладкий, отполированный речной водой, вызывает стойкие ассоциации с Кагари. Безупречная вежливость, готовая смениться настоящим взрывом; я прячу этот камешек в карман. К остальным. Их немного; есть камешек и для Кальца, и для всех, кого знаю. Почти для всех. Я не решаюсь нагнуться за новым камнем. Боюсь, его мне не поднять». Коноэ выпрямился. Шагнул к Раю — и обнял его. — Я не отказывался от своего дара. Наоборот, я раскрыл его в полной мере. Потому и могу использовать его только для тебя. Тебя исцелить смог. Больше — никого. Вот меня Асато с Кагари и выгнали... «В лесу — ночь; а здесь — только ты и я». От Коноэ пахло ванилью и свежей сдобой. Раю захотелось обнять его в ответ. Прижать к себе, поцеловать; одолжить толику чужого тепла. …Лицо Коноэ — нежная кожа покрыта свежими глубокими ранами; он берет Коноэ за подбородок и чувствует, как под пальцами проступает кровь… Рай отстранился. Покачал головой: — Нет. Я — грязный. «Потенциальный демон — так называл меня Часовщик?» — С чего ты взял? — поинтересовался Коноэ. Растерянным он не выглядел; похоже, реакция Рая была предсказуема. «...ночь сгладит. Сокроет; лишит зрения, обострит чувствительность. Ночь нежна; ты ведь любишь ее, эту ночь. Полюбил, как только увидел — в первый раз за много лет». — Тебе не стоило возвращаться за мной. Тогда сейчас не было бы никаких проблем, — Рай больше не хотел угадывать чужие мысли. Он и вправду считал: ему следовало остаться в мире Фрауда. — По-твоему, я вообще не должен браться за оружие? — Коноэ поднял свой клинок. — Этого никто не должен. Но защищать... могут все. Я свой выбор сделал. А ты... ты мне куимы обещал, между прочим! На мгновение Раю показалось, что Коноэ играет; слишком резкий перепад. Но нет — Коноэ был совершенно искренен, и страсть к куимам, которой воспылал его взгляд, являлась самой что ни на есть настоящей. — Нету, — развел руками Рай. — Зато у меня есть! — просиял Коноэ, демонстрируя извлеченные из-под плаща фрукты. — Ты есть хочешь? Что я спрашиваю, конечно, хочешь... У меня еще и орехи есть, и даже мясо. — Мясо? — удивился Рай. Насколько он помнил, мясо в Кире было большой редкостью. — Асато его мне тайком от Кагари дал, — несколько смущенно признался Коноэ. — С условием, что я заставлю тебя поесть. Ну что, будем здесь есть? Или пойдем куда-нибудь? Я знаю одно чудесное местечко, там на звезды смотреть сподручно... «Звезды... слишком острые», — подумал Рай, чувствуя горечь во рту. — Так что, идем? — Коноэ вытащил из-под куртки небольшую фляжку, энергично ее встряхнул. Потом вынул пробку, принюхался, поморщился, чихнул и констатировал: — Пойдет. — Я не могу пойти за тобой, — сказал Рай. — Да, — без намека на паузу согласился Коноэ, — да. Это я за тобой пойду. Скажи только, куда. Рай задумался. — К камню в верховьях реки, — решил. — Большому, белому с прозеленью. Тому, который всегда остается горячим. Знаешь такой? Даже если Коноэ не знал, сам Рай прекрасно помнил то место; именно там они с Асато тренировались. Рай все пытался привыкнуть к Драконобою, да так и не привык. В мире, где больше нет драконов, такой меч ни к чему. Впрочем, дракон до недавнего времени в мире все-таки был — Фрауд. Когда они пришли на место, Коноэ почти сразу же опустился на землю. Он смотрел на ночную воду, подсвеченную ласковым лунным сиянием. Рай опять глянул на небо: ночная луна выглядела так, будто кто-то отъел кусок. Или отрезал. — Вот, — Коноэ порылся в карманах, выудил нечто, напоминающее сложенный носовой платок, встряхнул — и жестом фокусника расстелил на земле квадратный метр тонкой ткани. Дополнил картину съестными припасами. Присел на краешек расстеленной ткани и заключил: — Ночной пикник. Присоединяйся. — Пикник на краю света, — поправил Рай, садясь рядом. Есть не хотелось. Говорить — тоже. Какое-то время они просто сидели молча, бок о бок и в то же время невероятно далеко. Их теперь слишком многое объединяло; не меньше, чем разделяло, и Рай при всем желании не смог бы сказать Коноэ ни слова из того, что когда-то хотел. Слова казались ему лишними, слишком неловкими, неуклюжими. Он и сам был чудовищно неуклюж, как оказалось. — Хочешь, я тебе кое-что хорошее покажу? Смотри, — похоже, Коноэ решил опровергнуть гипотезу о лишних словах. Сложил ладони ковшиком; уставился на них так, будто собрался заниматься хиромантией. А потом в его сложенных ладонях возник свет. Очень теплый, солнечный. Неуместный. — Это светлячок, — объяснил Коноэ очевидное. — Как жизнь. Рай молчал. Он не сразу понял, что Коноэ смотрит на него так же завороженно, как сам Рай — на светлячка в его руках. — У тебя на ресницах пыль, — заметил Коноэ доверчиво. — Или пепел? Лети. Светлячок устремился ввысь, будто только и ждал разрешения. Проводив его взглядом, Рай подумал — не выживет. Но так уже и будет. Коноэ полуотвернулся; надкусил сладкий бочок куима. Аппетитно захрустел светло-красной мякотью. Рай посмотрел на своего санга. Ночь выкрасила его в серый цвет — только в глазах сияло искорками звезд отраженное небо. «Ты — цветок, что распускается ночью, — подумал. — Лунный цветок». — Ты будешь убивать? — Ты — будешь, — Коноэ не спрашивал — утверждал. — Значит, и я должен. — Исправился: — Не должен. Хочу. Защитить тебя. Любой ценой. Рай отвел от Коноэ взгляд. Он не мог ответить. — Я, правда, не умею ничего... — легко признался Коноэ. — Даже драться почти разучился. То, что было — это так, разминка... Я ведь понимаю. Настоящий бой впереди. С Ликсом. Но это не так важно. Главное, чтобы ты... — Коноэ замолчал. Положил «хвостик» — все, что осталось от куима — на лист. Пересел ближе к Раю. «Багровое зеркало отражает демонов; а что видишь ты, когда заглядываешь в чужие глаза? Может, тебе хватает взгляда, чтобы узнать, когда умрет обладатель этих глаз?» — По ночам мне грустно. Наверное, потому что ночью я всегда думаю о смерти... Во всем этом, — пробормотал Коноэ, склоняя голову Раю на плечо, — что-то не так. Что-то сломалось, Рай… Что-то сломалось. Рай не знал, что сказать в ответ. Ничего не изменилось. Они оказались в той же точке, с которой начали отчет; санга и тоуга, один — одержимый жаждой крови, второй — давший обещание убить первого, если тот потеряет себя. Каро больше не существовало. Коноэ потерял часть уха и был жестоко изнасилован. Рай променял настоящую руку на искусственную, хоть и подчинявшуюся беспрекословно, а свои клинки — на подаренный Часовщиком Драконобой, который должен был сделать его демоном. Пострадали жители Киры. На груди Рая осталась проклятая метка, как и на руках и ногах Коноэ; только теперь эти метки притягивали злых духов каждую ночь. Кагари оказалась сильнейшим шаманом, Асато — будущим вождем, а к Коноэ вернулся разум. Ничего не изменилось… И в то же время — изменилось все. В этом заключалась наибольшая трагедия и наибольшая комедия времени, которое утекало, будто песок сквозь пальцы, на первый взгляд ничего после себя не оставляя. Под звездным небом, которое было много больше, чем они оба могли представить, Рай привлек Коноэ к себе. Здесь и сейчас — они были вдвоем.