One step to death

— Я пытался покончить жизнь самоубийством! Забрался повыше на хреновую стену и бросился вниз! Алби нашел меня и приволок в Приют — еле успели до закрытия дверей. Я ненавидел Лабиринт, Томми. Я ненавидел каждую секунду, которую провел там!       Исцеление смертью, глава 55.

      Ньют стоял на самом краю вершины каменной стены Лабиринта, обратив свой взор на густо поросшие по холодному камню лианы, по которым несколько мгновений назад он карабкался наверх. Парень стоял на ногах твердо, несмотря на то, что от гибели его отделяло лишь малейшее движение вперед. Но все же где-то по туловищу мелькала еле уловимая дрожь, ощущаемая из-за боли, которую Ньют чувствовал ежедневно, пробегая по мрачным коридорам Лабиринта или же находясь в Приюте, в безопасности и окружении товарищей по несчастью. И это была не та боль, которая сковывала мышцы и мешала двигаться вперед. Это была боль, которую парень испытывал каждый раз, когда понимал, что кроме Приюта и шенков-приютелей у него ничего нет; когда пытался вспомнить свою семью, но вместо этого ощущал лишь пустоту в сознании; когда каждое утро отправлялся в пространство холодных стен, чтобы вырваться из этого ненавистного ему места. Сейчас эта боль ощущалась особо остро — как тысяча ножей, пронзавших душу бедного парня.       Минуту назад Ньют цеплялся за каждую лиану, спускавшуюся по стене, как за желаемый до судорожной боли по всему телу шанс наконец-то выбраться из этого проклятого места, из этих глухих стен, так и излучавших зловещую неизвестность и обдававших холодом квадрат жилой местности.       Каждую ночь, засыпая под лживым небом Приюта, огороженного от всего неизведанного приютелями мира, Ньют думал о том, что не хотел просыпаться следующим утром.       Сегодня ему предоставилась возможность уснуть навсегда.       Пара лиан колыхалась на ветру, почти незаметно развивавшем волосы Ньюта. Парень невольно съежился от пробиравшего холода. На высоте стен было зябко — не то что в Приюте, прямо под искусственным палящим солнцем, или возле костра, который приютели разжигали по вечерам. Но никакое тепло не было способно растопить ледяные айсберги в душе Ньюта, ведь с каждым днем, прожитым в этой паршивой местности, внутри парня будто холодело на градус. Возможно, именно поэтому сейчас он стоял на краю стены, возвышенной на приличную высоту, но не чувствовал ни малейшего страха — лишь боль, холодом прожигавшую легкие.       Ньют ненавидел себя от корней светлых волос до покрывшихся мозолями ступней, ежедневно тысячами раз прикасавшихся к каменной земле Лабиринта. От неспособного вспомнить хоть что-то мозга до усталости в мышцах после очередной попытки найти выход из этой тюрьмы, отгораживавшей ее узников — приютелей — от остального мира.       Да, Ньют ненавидел себя за то, что ежедневно пробегая мили извивающихся коридоров, ломая голову над тысячами загадок, он за два года едва смог разгадать хотя бы одну из них. Ненавидел себя за то, что оказался лишен памяти, и за то, что был так ничтожен из-за отсутствия любой ниточки связи с его прошлой, открытой и беззагадочной жизнью.       Парень окинул взглядом изощренные узоры Лабиринта, которые знал наизусть до каждого прохода, поворота или тупика. Он бы с удовольствием променял эти, казалось, ненужные знания на любую зацепку с внешним миром. Раньше парню хотелось тихо выть при каждой новой мысли о том, что он бессилен в попытках вспомнить хоть что-то о своей прежней жизни. Сегодня — рвать на себе волосы, кричать от досады, как дикая скотина, и плакать, как маленький мальчик. Ледяные айсберги в мгновение обратились в обжигающее пламя.       Ньют устал до осточертения ежедневно исследовать Лабиринт и натыкаться на тупики, которые еще вчера были проходами в следующие коридоры. Гребаное изменение каждую ночь. Гребаные Создатели, которые непонятно зачем изменяли и без того сложные рисунки стен. Осознание реальности снова и снова било под дых с неведомой силой, которую Бегуну с трудом удавалось преодолеть. Того, над чем они бились столько времени, что являлось единственной причиной жить, просто не было. И не было смысла до потери пульса следовать каждому повороту в этих чертовых стенах, биться как в закрытую дверь над разгадкой Лабиринта. Ни в единой прощелине, проползшей по стене, ни в одном куске камня, скрытом лианами, не было и малой надежды на выход. Парень до последнего отказывался в это верить, пытаясь вселить надежду в самого себя, но он просто устал бороться с прозрачной правдой.       Ночью Ньют снова смотрел на искусственные звезды над Приютом и думал о том, что не хочет жить. А зачем? Ведь он потерял последнюю, крохотную надежду на освобождение, ради которого он жил, и теперь не видел смысла существовать в месте, которое он ненавидел до боли, искрящейся по всему телу, до тошноты, подкатывающей к горлу, до вскипания от ненависти к Создателям в крови. И он знал, что следующей ночью его уже не будут посещать такие мысли, потому что он готовился обратиться лишь в призрачное воспоминание.       Погода совсем не щадила Ньюта. Искусственное солнечное небо сейчас казалось парню особенно зловещим — будто за ним скрывались Создатели, которые черт знает зачем поместили бедных подростков в это губительное пространство. Ньют сжал кулаки и прямо-таки почувствовал, как натягиваются и вздуваются и так сильно выступающие вены на руках. Внутри Бегуна сражались противоречивые чувства: не знающая границ злоба, душевная боль и детская обида.       Почему мерзостные Создатели запихнули его и его друзей в это жестокое место? Почему именно он должен был сражаться за возможность жить в самом обычном мире, бегать по извилистым коридорам на износ изо дня в день и ломать голову над каждой жестокой шуткой, которую Создатели соизволили подсунуть им? Что Ньют сделал страшного в той жизни, не нашедшей отклика в его памяти? Он действительно заслуживал того, чтобы так сильно ненавидеть жизнь и находиться в шаге от попытки покончить с ней?       Бегуну хотелось кричать, безумно и с надрывом, но в его довольно-таки сознательной голове оставалась мысль, что друзья не должны были узнать о том, где сейчас он находился и что собирался сотворить с собой. Друзья... парень бросил взгляд на место, ставшее его домом и одновременно проклятием — Приют. Наверное, Минхо, узнав о намерениях лучшего друга, принял бы это все за бредни или вовсе шутку, издал бы свой фирменный хрюк и сказал завязывать с подобного рода плюком. Алби, возможно, даже подзатыльник бы дал ему, лишь бы успокоился. А Бен точно назвал бы его сумасшедшим, ведь этот парень так любил жизнь, что стал Бегуном ради того, чтобы приблизить момент освобождения из Лабиринта и зажить по-настоящему.       Ньют почувствовал ком в горле, мешавший дышать, и его сердце стало через раз пропускать удары. Он ненавидел свою никчемную жизнь. Со своей никчемной памятью, никчемным жильем, никчемными попытками сделать хоть что-то лучше... Ньют жил все это время иллюзиями о том, что будет после того, как они вырвутся из этой тюрьмы. В самых смелых своих фантазиях парень допускал мысль о счастливой жизни по ту сторону баррикад, и что с той стороны его ждали родители, образы которых он так пытался уловить в каждом своем сне и видении, которые не смелился назвать воспоминаниями. Наверное, и друзья были — впрочем, в этом приютель и здесь не был обделен. Возможно, и девушка была, даже красивая. Может, и какое-то домашнее животное было, и не та скотина у Уинстона, которая плавно переходила на кухню Фрайпана. Но все эти мечты рассеивались с каждым новым днем, как утренний туман, и заменяли их обременяющие мысли о том, что Лабиринт и есть его настоящая жизнь, а выбраться из этого Ада можно было только одним путем, и это далеко не тот сказочный выход из каменных стен.       Но ведь та жизнь, которая была у него до пробуждения в Ящике, все-таки тоже имела свое место, и, возможно, в той жизни Ньют был действительно счастлив. Ведь судьба не могла так издеваться над ним, чтобы ни в один год своей жизни парень не знал радости и настоящего желания жить. Или, может, его ожидало что-то хорошее в будущем? Парень посмеялся бы собственным мыслям, да настроя на это почему-то совсем не имелось. У него не будет будущего, каким бы оно не могло случиться. Он сам так решил. Потому что Лабиринт сломал его.       Бросив застланный слезами взгляд на холодный коридор Лабиринта, Ньют сделал шаг вперед и канул в пустоту.