Пианино

  

Игра на фортепиано - движение пальцев; исполнение на фортепиано - движение души. Обычно мы слышим только первое. А. Рубинштейн

  Пианино было довольно-таки старое, хотя на свой возраст и не выглядело. Будь оно женщиной, его бы называли «моложавым» и, узнавая о возрасте, бросали бы избитое «хорошо сохранилось». Такие бывают только в музыкальных школах, вроде этой: не избалованной государственным финансированием и держащейся, по большей части, на влюбленных в свою работу преподавателях. Настроено оно было изумительно: на основе обеих систем, не обижая ни квинто-квартовую, ни терц-секст, а ля первой октавы звучала в унисон камертону. К слову, такой точный инструмент в школе, кроме него, был ещё один — рояль в концертном зале. Рояль, правда, был малый (размеры концертного зала среднестатистической музыкальной школы спальных районов большего позволить себе не могли), но, тем не менее, это был рояль: большой, чёрный, лаковый, извлекающий из своей души глубокие выразительные ноты и безмерно гордившийся тем, кем он являлся. Пианино тоже было лаковым, правда, уголки его крышки давно облупились, а одной ножки оно было лишено ещё несколько лет назад. Теперь её заменял томик Толстого, и инструмент с гордостью думал, что опирается на классика. Возможно, книга, как опора физическая, а не духовная, была не очень надежна, но выбора у пианино не было, а плюсы, при желании, находились в любой ситуации. К слову, классики раньше звучали и из его недр: обитые войлоком молоточки и туго натянутые струны бережно хранили воспоминания об «Итальянском концерте» Баха, «Мефисто-вальсе» Листа, «Сарказмах» Прокофьева. У них вообще уникальная память была на хорошие произведения, а особенно на хорошее исполнение. Сейчас их насилуют незатейливыми, в своём большинстве, мелодиями из кинофильмов и песнями, вроде тех, что всё чаще доносятся в качестве звонков мобильных. К телефонам, к слову, фортепиано питает глубочайшее отвращение и пренебрежение.   Хотя, как бы там ни было, фортепиано всё ещё любит свою работу. Оно спит безмятежным сном до обеда, ему всегда снится что-то из Шостаковича или Грига. А потом его будят, мягко откидывая крышку и бережно проводя по клавишам длинными пальцами с коротко остриженными ногтями и аккуратным маникюром. Но эти пальцы никогда не заставляют пианино звучать днем. Они предоставляют это право более юным и неопытным: рыжеволосому мальчику, чей талант инструмент очень ценит, молчаливой девочке с длинной косой — старательной, но, увы, бездарной, - неусидчивой девице с идеальным слухом и долговязому юноше, который сам не всегда понимает, зачем сюда приходит, но, тем не менее, усерден и довольно-таки неплох. Фортепиано покорно ждет вечера, позволяя разным рукам ласкать его легато, щекотать гаммами и подбадривать маршами, оно стоически терпит грубые ошибки и отвратительные диссонансы. Оно знает, что вечером его щедро наградят за терпение и ради этого можно выдержать даже бестолковые этюды, в которых нет ничего, кроме техники.   С наступлением вечера, все неумелые пальцы, вместе с их обладателями, отправляются домой, к письменным заданиям, танцевальным урокам или джойстикам игровых приставок. Негромко щёлкает кнопка пузатого электрического чайника, и пианино внутренне содрогается от предвкушения, спеша извиниться перед колками за нарушение их покоя.   Худощавая женщина с небесно-голубыми глазами и туго стянутыми на затылке шоколадными кудрями встает из-за стола, бросает в чашку чай, который так и не выпьет, и, в ожидании столбика пара из-под крышки, поворачивается к зеркалу. За высокие скулы и бледную кожу в детстве её всегда называли Дракулой. Она знает, что и сейчас за спиной ученики награждают её тем же прозвищем. Прошло так много времени, а ничего нового не придумали. Женщина с печальной полуулыбкой на тонких губах качает головой и избавляет волосы от теперь уже ненужной заколки.   Чайник давно сломан и выключаться самостоятельно разучился. Как только из носика показывается вода, достигшая обжигающего газообразного состояния, женщина снимает его с подставки и заливает чаинки кипятком. Ставит чашку на край пианино — никому другому инструмент бы этого не простил, — и разминает пальцы.   Обычно она играет Бетховена, каждый вечер выбирая что-то иное из его творчества. Любое произведение у неё выходит восхитительно, она выдерживает длительность каждой ноты и каждой паузы, играет по памяти, не утруждая скрипящую подставку листками с нотной грамотой. Когда-то пианино случайно услышало, что в истории композитора она находит себя. Помнится, тогда инструмент печалился несколько дней, нещадно искажая бодрые мелодии, которые пытались исполнить её ученики. Но сегодня женщина удивляет пианино. Первые два такта оно озадачено до такой степени, что правая педаль забывает, как работать, и не поднимает демперы вовремя, продлевая совсем не те ноты. Только на третьем небывалое оцепенение отступает, и теперь инструмент старается загладить свою вину, пытаясь звучать как можно глубже и проникновеннее, подставляясь под ловкие пальцы, сравни жаждущему одобрительного почесывания псу. Она играет последнюю часть секвенции моцартовского «Реквиема». Lacrimosa. Когда первые восемь тактов остаются позади, пианино мимолетно жалеет о том, что закончил эту часть не сам композитор. Правда, у него не остается времени и желания на размышления о судьбе заупокойной мессы: напор, с которым музицирует женщина, её ускорившееся сердцебиение и прерывистое дыхание даже пугают фортепиано — она всегда была эмоциональной, но сегодня буквально вынимает душу. Последнее легато женщина играет почти несгибающимися пальцами, а зажимая финальные аккорды едва не ошибается: её руки нещадно трясутся. На чёрные клавиши одна за другой попадают слезинки, и пианино старается как можно быстрее впитать соленую влагу: ему отчего-то кажется, что так оно сотрет слезы и с лица женщины. Она тяжело вздыхает и, убирая чашку с нетронутым чаем, бережно закрывает крышку. Накидывает на острые плечи пальто, гасит свет и, отстукивая высокими каблуками по ледяному полу, выходит за дверь. Натянутые струны ещё долго гудят в пустом помещении.   На следующий день приходится перенести все занятия в другой класс, а к ещё вчера звучащему идеально фортепиано приглашают настройщика.