Брак

Когда я думаю о своей жене, я всегда думаю о её голове. Я представляю, как я вскрываю её очаровательный череп, достаю мозги и пытаюсь найти ответы, ответы на основные вопросы любого брака: "О чем ты думаешь?", "Что ты чувствуешь?", "Что мы сделали друг с другом?", "Можем ли мы ещё быть нормальными?". Во всех моих снах её светлые нежные волосы стекают лужицей солнечного света по моей груди. Я люблю эту ноту ангельского в её образе; люблю притворяться, что я в это ангельство верю. Я люблю Эми. Я люблю её мягкую, материнскую настойчивость. Я люблю ее теплоту. Я люблю её хрупкое бледное тело. Я знаю его досконально: я смог бы вслепую воссоздать его из податливой глины, опираясь только на воспоминания на кончиках моих пальцев. Она подобрала меня, как бездомного щенка - и я остался, потому что это хобби мы все же не разделяли. Я чувствовал свою уникальность в её солнечном свете. Улыбка Эми светилась нимбом над моей головой. Я помню первый день нашей истории - она подсела ко мне в баре и поправила галстук, и я смутился, оробев. У Эми отличный вкус к виски. Я недолго смущался. А ещё в этот день мне пришла открытка с видом на Нотр-Дам и просьбой следить за своим здоровьем. Эми поставила на неё стакан, и на ней теперь тонкий коричневый след. В тот день я унёс домой и открытку, и Эми. Я влюбился в звонкий, серебристый смех и лёгкую походку. Я влюбился в запах цветочного парфюма. Я влюбился в плавный разрез глаз. Я влюбился в отсутствие кашемировых пальто и клечатых костюмов в ее гардеробе. Я влюбился в её неприхотливость в еде. Я влюбился в то, что она не знала ни слова по-французски. На празднование нашей первой годовщины я получил открытку с видом на Опера Гарньер и призывом зайти во Fragonard за подарком очаровательной спутнице. Я положил её к остальным десяти с очередным обещанием сжечь. Ещё через полгода я сделал ей предложение. Каждое поздравление от её друзей я читал как : "Уилл, ну всё-таки ты смог. Ты нормальный, Уилл. Так и поступают нормальные". Её безумно богатые родители настояли на том, чтобы оплатить свадьбу, что значило - устроить по своему вкусу. Нельзя сказать, что Флоренция - плохой выбор, но трудно не забыть слова, ощущая темный медовый взгляд на своём затылке. Тяжело, потому что непонятно, чего хочется больше - сбежать от своей нежной Эми в белом, похожей на изысканную орхидею, или прервать священника нетерпеливым "Согласен". Я почти чувствовал кожей вздох, сорвавшийся с его губ, когда я поцеловал Эми. Сияющий белым и улыбками гостей зал превратился в камеру пыток: моя теперь уже жена казалась эфемерной и далекой, а тоскующее чудовище дышало со мной в унисон за спиной. В первую брачную ночь я смотрел на её невинное лицо и повторял про себя, как люблю её. Люблю её доброту. Люблю её острый ум. Люблю то, что она не пытается всадить нож для резки бумаги мне в печень, чтобы доказать свою любовь. И встал, чтобы перебрать открытки. От последней, которая пришла в тот день, пахло тяжелым мускусом и сандалом. Эми пахла жасмином и розами, и этот запах вьелся в мою кожу, скрепив брачные узы лучше, чем обручальное кольцо. Я изменял ей, наслаждаясь запретным и опасным сандалом. Мне надоели цветы и ангелы. Но это не помешало нам купить новый дом, который понравился всем без исключения собакам - правда, собаки совсем не понравились соседям. Зато у соседей оказались лодки со сломанными моторами, и уже я им понравился. Это не помешало нам изящно провальсировать к пятой годовщине свадьбы, в день которой она исчезла. И я не знаю, чего боялся больше: того, что это окажется Ганнибал, или понимания, что это не он. И я позвонил. Ганнибал приехал с сильным загаром и худым лицом, окутал облаком изысканного мужского парфюма и напоил самым вкусным чаем, который я когда-либо пробовал. Город гудел, словно пчелиный улей, в поисках моей жены, но я всё равно думал: пусть с ней всё будет хорошо, пусть с ней ничего не случится ещё денёк. Оказалось, он чуть изменил внешность, а я даже и не заметил. В документах мелькнуло какое-то смешное итальянское имя, но я всё равно боялся каждый раз, когда Ганнибал выходил из дома. Я люблю Эми, но тогда мне не было страшно за неё - самый ужасный монстр готовил мне завтрак каждый день и даже смог подружиться с собаками. В доме перестало пахнуть цветами. Люди перестали искать. Люди видели безутешного, тощего мужа в профессорских очках и тихим голосом, который, безусловно страдал, и сочувствовали, не останавливая на нём свое внимание. Листовки с лицом Эми залепили объявлениями о пропавшем коте и продаже мебели со скидкой. Её мать сумела сделать какой-то большой проект на пропаже дочери и перестала меня донимать, увидев, как я обвожу замытые пятна крови на паркете. Подумала, что я сошёл с ума от горя и бесполезен. Но я смотрел и думал: с Эми нас как будто теперь что-то еще больше роднило - я вспоминал, как моя собственная кровь растекалась по дорогому дереву, с каждым болезненным рывком сердца всё больше, и думал, как скоро я окажусь в центре такого же алого тёплого пятна. А он говорил: - Я заберу тебя во Флоренцию. Попробуешь настоящую средиземноморскую кухню. Или: - Сейчас в Париже прохладно, но ты же ещё не видел галерею импрессионистов в Д'Орсе. Ты точно будешь впечатлён. Я слышал только: - Я хочу забрать тебя всего, без остатка, и пойду ради этого на всё. И я думал, что смог простить. Прощают же жёны своих мужей-пьяниц, жертвы прощают насильников. Я не знаю до сих пор, простил ли - я не перестал бояться. У моих ног был самый прекрасный и совершенный хищник на планете. Моё тело стало для него сосудом неизмеримой ценности, душа - идеалом надломленности. Я не знал, когда ему захочется сломать еще раз, чтобы насладиться блеском острых граней. Эми считалась без вести пропавшей три месяца, когда она обьявилась на пороге, злая, как чёрт, и бросилась на Ганнибала с ножом. - Ты даже и не пытался искать, идиот! - она кинула эту фразу, словно метательный кинжал, и словно валькирия пролетела мимо меня, занося руку. Это было красиво, dance macabre - херувимская позолота осыпалась с образа моей Эми, и у запаха крови появился цветочный шлейф. Я сумел их разнять, только когда Эми сбила костяшки, а рукав на рубашке Ганнибала расцвёл алым. И сейчас я смотрю, как Ганнибал промывает рану моей жене, окуная её ладонь в воду - она шипит, а я глажу её по голове. Хрупкое тело Эми приятно давит мне на колени, и её кожа такая белая. Белая и повязка на предплечье у Ганнибала. - Нам стоит бежать, - говорит Эми, аккуратно сжимая и разжимая ладонь, - скоро сюда подъедут копы. Я собиралась убить Уилла и оставить тут твою кровь. Я собиралась забрать его у тебя, только я теперь вижу, что в этом нет смысла. Мы его поделим. Я люблю свою жену. Я люблю её чуткость и такт, люблю её чувство юмора. Я люблю её тёмного, ужасного монстра под личиной невинной девы. Мои демоны зачищают место преступления. Мои психопаты собирают вещи. На руке Эми блестит ехидно кольцо - "Да какой ты нормальный". Ганнибал бережно кладёт в мою сумку открытки в коричневом конверте. Я же налегаю на виски. Мы оставим недопитую бутылку с моими отпечатками - я тоже исчезну, однажды уйдя из дома пьяным. Они так похожи, мои дорогие убийцы. Мы уезжаем на машине Эми, и только тогда я спрашиваю её: - Почему? Что я тебе сделал? Почему ты хотела меня убить? - я не уверен, что мой голос вообще слышно. И её голос вдребезги разбивается о мои барабанные перепонки, словно град хрустальных капелек: - Не притворяйся. Ты знаешь. Я терпела, пока он, - она кивает в сторону Ганнибала головой, - писал письма, но когда ты стал с ним встречаться, я уже не выдержала. Это отвратительно, Уилл. Это предательство. - Поверь мне, дорогая, - голос Ганнибала течёт по моим венам, бурлит и прорывает тонкие стенки, - он никогда не хочет по-настоящему предать, хоть и делает это.
 Я люблю свою жену. Я люблю её за понимание настоящего меня - и всё же, ей не понять, что от некоторых зависимостей не избавиться. Тем более когда видишь в кафе на вешалке знакомое пальто и цепенеешь в ожидании. Тем более, когда узкая ладонь касается щеки и слышится холодный голос: "Ты выглядишь усталым". И он звал меня во Флоренцию уже давно. И он оставил этот чёртов номер. И если бы я не отчаялся и не позвонил - идеальный план Эми бы уже сработал. Я люблю свою жену. Она гениальна. Я люблю Ганнибала. Он не менее гениален. И мне кажется, что я качусь прямо навстречу собственной смерти, пока мы вместе едем прочь от дома, где наши соседи не любят наших собак, где у Эми есть подруга, которая тайно считает меня убийцей, но не решается сказать, где холодеет супружеская постель - меня разорвёт между двумя совершенствами. Я поворачиваю голову и вижу, как чёрный вендиго что-то шепчет на своём языке чёрному лебедю со смоляными перьями - и я могу спокойно спать, и не бояться монстров под кроватью. Монстры уже в моей постели.