Ветер бьется в ладонях

От автора: буду признательна, если вы включите музыкальное сопровождение, указанное перед каждой частью. Таканаши бесподобен       

~ Свобода ~

Yasuharu Takanashi — Jujutsu Shi

Где-то там, в стране цветов, много долгих лет Он искал любовь людей и музыки их секрет. Словно ветер, свободным он был. Пел о том, что любил. Он писал на стенах вкось: «Миp спасет любовь», Дом его был весь насквозь распахнут для всех ветров, И как ветер свободным он был. Пел о том, что любил. Браво - Страна цветов

       Солнце стояло высоко в зените, нежно касаясь своим теплом снежную вершину горы Пэктусан и осыпаясь золотом своих лучей на бескрайнюю зеленую долину внизу. Высокая сочная трава едва колыхалась на легком ветерке, что ласкал их жаркими объятиями, мимолетно касаясь горячими губами цветочных бутонов, раскрывая их, и весело сдувал парашютики одуванчиков, кружа, поднимая их высоко-высоко в небо, смеясь тихим шелестом травы и игривым журчанием ручейка. Ветер резвился, набирая силу, несся наперегонки с птицами в полете, наперегонки с тем же ручейком, едва касаясь прохладной поверхности кончиками пальцев. Его счастливый смех разносился по всей долине, многократно отдаваясь эхом в предгорьях. И только боги могли различить в нем очаровывающий звонкий смех юноши.       Ветер ворвался в деревню, шутливо развевая только что развешанное сырое белье, и ласково подул на недовольное лицо женщины, слегка развевая ее волосы, покачавшей головой на такие проказы Ветра. Он подхватил выпущенный мальчиком самолетик из крепких листьев и закружил в небе, вызывая счастливый детский смех и довольный румянец на щеках ребенка. Тот подбежал к той самой недовольной женщине и маленькими ручками схватил ее за руку, пальчиком тыкая в небо:       — Мамочка, ветер! Он играется с моим самолетиком! Посмотри, какой он красивый! — лепетал ребенок, широко улыбаясь и счастливо щуря свои глазки. Женщина любовно погладила своего сына по голове и мягко улыбнулась его детским выдумкам.       — Это невозможно, сынок. Никто не способен видеть ветер, он же невидимый.       — Но, мамочка... — ребенок озадачено нахмурил бровки, глядя в озорные глаза расплавленного золота и слыша тихий смех, похожий на шелест. Но мать покачала головой, останавливая сына, и взяла его за руку, ведя в дом.       — Хорошо, дитя, пойдем обедать. Фантазер ты мой, — улыбнулась она.       Мальчик покорно последовал за ней в дом, но у самого порога обернулся, чтобы еще раз увидеть эти удивительные золотые глаза. Ветер подлетел к самому лицу ребенка и нежно мазнул теплым поцелуем его пухленькую щечку, после чего взмыл в небо и игриво подмигнул, прикладывая указательный палец к губам, будто это был их маленький секрет. Ребенок кивнул и улыбнулся, наблюдая, как Ветер в последний раз поднял самолетик в небо и мягко опустил в траву.       Он унесся так же быстро, как и прилетел в эту деревню, то паря среди облаков, то проносясь низко к земле, путаясь в сочной траве. Он был неуловимо быстр и по-ребячески резв. Наигравшись вдоволь в долине, Ветер вернулся к горе Пэктусан, подлетел к самой вершине, на мгновение завис в воздухе, и резко сорвался вниз, в кратер некогда потухшего вулкана, прямо в Небесное озеро. Он словно цунами обрушился в его изумрудно-бирюзовую гладь, разбрызгивая капли на каменные стены пещеры, тут же заключая в ревнивые объятия стройного, с темно-синими, как ночь, волосами юношу, находившемся по пояс в воде. Тот повернул голову, устало вздыхая от такого ребячества Ветра.       — Ты чуть не утопил меня! Какой же ты ребенок, Джиен, — покачал головой синеволосый, слегка поведя плечами, чтобы скинуть назойливые руки розововолосого Ветра. Но тот не собирался отцепляться от юноши, лишь крепче прижался к его спине, наслаждаясь гладкостью белой кожи и восхитительным запахом дождя. Не выдержав, Ветер прижался губами к острым позвонкам на затылке, чувствуя как все его тело переполняет желание. Почувствовав состояние розововолосого, Бог Дождя отстранился на безопасное расстояние и повернулся к нему лицом. Он усмехнулся, видя недовольно надутые пухлые губы и обиженный взгляд золотых глаз напротив.       — Не хмурь бровки, извращенец. Только об одном и думаешь, — поддразнил синеволосый, зависая взглядом на красивых Джиеновых губах, нежно-лилового цвета, будто два бархатных розовых лепестка.       — А ты вообще об этом не думаешь, тиран, — буркнул Джиен, обиженно отворачиваясь от объекта своего вожделения. Он запрокинул голову назад, смотря на чистое голубое небо, размышляя о чем-то своем, пока не ощутил сильные, белые как снег, руки у себя на талии.       — Сегодня такая прекрасная погода, ты же не хочешь обрушить бурю на долину? Ветер и Дождь с грозой — нехилое сочетание, знаешь ли, — пробормотал синеволосый, утыкаясь носом в шею Джиена и нежно касаясь губами ее изгиба. Ветер задрожал от такой ласки и прикрыл глаза в удовольствии. Он переплел свои пальцы с пальцами синеволосого у себя на животе и откинул голову ему на плечи, продолжая разглядывать небо.       — Сынри... Сегодня я снова спускался вниз, в долину, — начал Джиен, млея от нежных поцелуев Сынри. Он творил что-то невообразимое своим языком, рисуя влажные узоры на тонкой шее Ветра. Молочно-белая кожа слегка переливалась радугой на свету, будто мерцая изнутри. Сынри завороженно слизывал капельки воды, стекавшие по плечам юноши. По пояс в кристально-чистой, с изумрудным отливом воде, розововолосый, с яркими глазами цвета расплавленного золота и с шальной улыбкой на розовых губах — Джиен был едва ли не самым прекрасным богом, а ведь все боги были невероятно красивыми. Но Джиен был будто нереальным, если такое слово можно употребить в отношении его, созданным из золотистых мерцающих лучей всемогущего Солнца, а оно и было так на самом деле. Джиен — сын Великого Солнца и Матушки Луны, так же, как и Сынри, и множество других богов, но Ветер был самым непослушным, озорным и до боли прекрасным. Сынри с трепетом коснулся мягких розовых волос, вдыхая их восхитительный цветочный аромат. Джиен был идеальным.       — Как и всегда, — пробурчал Дождь, но его недовольство потонуло в очередном поцелуе в розовую макушку. Джиен лишь улыбнулся, слыша осуждение. Сынри никогда не нравилось, что он слишком часто наведывался к людям, считая, что место богов на священной горе, а не в долине среди простых смертных.       Он погладил белоснежную руку Сынри и продолжил:       — Это невероятно, — с благоговением выдохнул Ветер, вспоминая сегодняшние приключения: гонки с ручейком, полет в облаках, танцы в безлюдной долине и свой визит в деревню людей, игры с самолетиком того мальчишки. Джиен даже сейчас скучал по всему этому, готовый сорваться туда в любую секунду. Но здесь был Сынри, его брат, его любовник, плоть и кровь, и это его удерживало. После чувства свободы, Сынри был его второй и, пожалуй, самой опасной зависимостью. Ради него он мог отказаться от всего, даже от свободы, и это пугало. Он до ужаса боялся, что однажды Сынри скажет ему остановиться и перестать убегать в долину, попросит выбрать между ним и свободой, ведь Джиен прекрасно знал, каким будет его ответ. Он выберет свой дом. Но Джиен не мог без свободы, он ведь Ветер, а Ветру надобно резвиться и дышать полной грудью, взмывать ввысь до самых небес и кружить, играть, парить.       Джиен повернулся к Сынри и с мольбой посмотрел в его серые глаза.        — Ты должен это почувствовать. Свободу. Ты должен спуститься со мной, — горячо зашептал Джиен, мечтательно улыбаясь. Сынри часто видел его таким после очередной вылазки вниз. И это было чудесное мгновение, потому что счастье Джиена передавалось и ему, но не настолько, чтобы изменить свое решение.       — Ну уж нет, — усмехнулся Бог Дождя и отстранился. Он подплыл к каменному берегу и вышел из воды. Джиен облизнулся, смотря на нагого юношу, любуясь его совершенным белоснежным телом. Мышцы на спине перекатывались при каждом движении, а ноги... Сказать, что это были божественные ноги, не было бы преувеличением. Сынри и был богом. Богом Дождя.        Джиен подплыл ближе, сложив руки на каменный берег и опустив на них подбородок, тихо наблюдал, как Сынри неторопливо, будто нарочно, вытирается мягким полотном, хотя в этом не было надобности, и так же медленно облачается в черную с золотой окантовкой рубаху и узкие темные брюки. Бог Дождя любил простоту в одежде, пренебрегая тяжелыми золотыми украшениями и прочими одеяниями богов. Но даже в простой одежде он умудрялся выглядеть сексуальнее и горячее всех остальных. Черная ткань очень красиво подчеркивала белоснежность его кожи, а узкие брюки – стройность его длинных ног.        Напоследок взъерошив влажные синие волосы, Сынри обернулся, смерив Джиена серьезным взглядом.        — Не живи иллюзиями, Джиен. Матушка Луна не вынесет, если один из ее детей станет предателем. А я тебе этого никогда не прощу. Твое место здесь, на вершине, а не внизу, — бросил он прежде, чем скрыться за аркой, что вела наружу, в царство богов.        Джиен заметно расстроился, снова получив отказ Сынри. Он пробыл в воде довольно долго, вспоминая сегодняшние приключения, и снова пришел к выводу, что не сможет это бросить. Не сможет без свободы.        Время шло, и небо над головой постепенно окрасилось в темно-синий, наряжаясь в яркие сияющие звезды. Джиен вышел из воды, только сейчас заметив, что так и не снял свою сорочку с брюками, когда прыгал в озеро. Он пересек арку и оказался снаружи, в скалистой лугóвине на вершине Пэктусан. Здесь, чуть выше вершины горы, скрытое от глаз людей, находилось царство богов.        Созданный из теплых лучей Великого Солнца дворец переливался всеми цветами радуги и слегка подрагивал, будто мираж. Высокие, уходящие в самое небо, золотые колонны были обвиты нежными виноградными лозами; а по массивным скалистым ступеням, ведущим к самому входу во дворец, текли тоненькие журчащие ручейки, прослеживая себе дорогу вплоть до края горы Пэктусан, где смешивались в один большой кипящий водопад.        Джиен любил эти ступени — он частенько сидел там, играя с извилистым ручейком, и не спешил заходить во дворец. Пусть он и был его домом, но Джиен, будучи Ветром, задыхался за солнечными стенами дворца. Задыхался от жара и своей немощи. Ему куда больше нравилось внизу, у людей, где он мог полностью расправить свои несуществующие крылья и вдохнуть их терпкого и такого неповторимого воздуха. У людей было очень хорошо. Спокойно. Тепло.        Вот и сейчас, он стоял перед дворцом, на четвертой по счету ступени, и смотрел в противоположную от дворца сторону — на край горы, на далекую изумрудную долину. Вокруг его нагих стоп бежали тоненькие струйки, щекоча и будто специально привлекая к себе его внимание, словно даже ручейки почувствовали смену настроения Джиена.        Он в последний раз бросил печальный взгляд на долину, которую медленно заволакивал собой вечерний густой туман, тяжко вздохнул и двинулся вверх по ступеням во дворец. Внутри все было так же красиво, как и снаружи. Солнечные стены переливались и изнутри, но более глубокими и темными оттенками. Ночью они с точностью повторяли небосвод — в сине-черном мареве появлялись маленькие звездочки. В плохую погоду, когда наступало время Сынри, Бога Дождя, эти стены становились совсем черными, густыми, колыхались, будто от сильного ветра, искрясь фиолетовыми всполохами и крошечными искрами молний.        Джиен любил этот дворец так же, как и все Царство, любил свою семью, а особенно своего брата — Сынри. Джиен не помнил как они, боги, появились на этом свете — они просто есть и все. Но сколько бы ни была его любовь широкой и необъятной, его душа была несчастна.        Покачав головой, чтобы выбросить из нее тягостные мысли, Джиен поднялся в свои покои, одним легким движением руки распахивая окна. Взмах ладони в сторону — и тончайшее одеяло из лунных нитей само по себе взмыло вверх и аккуратно расправилось.        Джиен улегся в постель и снова перебрал в воздухе пальцами, из-за чего лучистый потолок колыхнулся и мигом развеялся, открывая взору ночное небо с миллиардами крошечных звезд.        Джиен долго не мог заснуть, вглядываясь в смазанные тени Млечного Пути, и снова чувствовал легкое удушье. Долг и вина перед матерью и отцом висели тяжелым бременем на душе, но сердце... Оно тихонько трепыхалось в груди, словно маяк привлекая к себе внимание Ветра. Оно рвалось вниз, в бескрайнюю долину, оно хотело жить. По-настоящему.        Джиен медленно закрыл веки, не обращая внимания на дорожки блестящих слез на щеках.        Это была последняя его ночь. Последняя ночь дома. Последняя возможность передумать.

°°°

~ Побег ~

Yasuharu Takanashi — Sengunbanba

Внутренняя сторона ветра та, что остается сухой, когда ветер дует сквозь дождь. Милорад Павич. Внутренняя сторона ветра

      В этот день в долине было неспокойно. В воздухе висело напряжение, дул резкий ледяной ветер, низко прогибая высокую траву и в пену взбивая воды рек. Протяжный вой собак в деревне предвещал что-то сильное и тяжелое. Было очень тихо, как будто в преддверии большой беды.        На горе Пэктусан была схожая картина: боги чувствовали это напряжение, знали, что случится что-то плохое, что навсегда изменит историю их существования. В это время день и ночь словно перепутались — не было ни Солнца, ни Луны. Лишь тяжелая серая пелена, покрывшая небосвод.        Ступая по скалистым выступам, Джиен старался не смотреть назад, не оглядываться на Золотой Дворец. Он принял решение, и поэтому ему нужно было как можно скорее скрыться. Хотя кого он обманывал? Ему никогда не удастся скрыться от Дождя.        Джиен печально вздохнул. Скорее всего, Сынри уже обнаружил его отсутствие и начал поиски. Джиен хотел попрощаться, правда хотел, но был уверен, что Сынри так просто его не отпустил бы. Только не с его характером.        Еще была мама. Джиен вскинул голову вверх и вгляделся в серое полотно неба, но так и не увидел нужного ему светила.        — Прости меня, матушка, — с дрожью в голосе прошептал Джиен, упрямо вытирая слезы на щеках. Он так боялся, что мать не простит его. Боялся остаться один, и уже начал жалеть, что так опрометчиво сбежал. О чем он думал, когда решил жить среди людей? О чем он думал, когда отказался от своей семьи и дома? Что если он так и не найдет свое место, что если не сможет ужиться в долине? Но ведь останься он дома, то так и был бы несчастлив. Так и не нашел бы родного места. Глупый, глупый-глупый Джиен. Должно быть, ветер гуляет в его голове, раз он так глуп, правильно? Но что тогда делать с сердцем, что зовет его, принуждает идти вперед, несмотря на все противоречивые мысли.        Грянул первый гром.        Оглушительные раскаты заставили Джиена испуганно вздрогнуть и ускорить шаг. Сынри знает и уже ищет его.        Перепрыгнув последний выступ, Джиен побежал вниз по крутому склону, стараясь успеть дойти до укрытия до следующего раската. Он мог бы перекинуться в свое истинное обличье — Ветер, — но это сразу выдало бы его. Ведь у Сынри меньше шансов найти его в человеческом облике, а стань Джиен ветром — тот мигом бы это почувствовал.        Сухая земля под ногами начала стремительно покрываться темными пятнышками от тяжелых капель начинающегося дождя.        Джиен потуже запахнул свою сорочку, чтобы согреться, и не оборачивался, боясь передумать. Он преодолел лес и, наконец, оказался в безмолвной долине. Приложив руку, ребром вперед, словно козырек, розововолосый прищурился, заметив черные спиральки дыма из дымоходов вдалеке. Деревня. Она была достаточно далеко — час или два пути пешком. Но Джиен был полон решимости и только собрался сделать шаг, как снова прогремел гром и ярко вспыхнула молния.        Джиен испуганно устремился вперед, игнорируя режущие кожу капли дождя. Они хлестали Ветер по лицу, впивались в его худое тело. Шлепая по вязкой смеси грязи и пыли, Джиен всем естеством желал перекинуться в Ветер. Но не мог, не должен был. Ведь будучи в человеческом обличье, он был в относительной безопасности.        Но, как оказалось, нет...        Вспыхнула очередная молния, зигзагом рассекая небо, и в непроглядной толще воды, ливнем обрушившимся на долину, показалась темная фигура. Заметив ее, Джиен резко остановился и зажал ладонью рот, не давая вырваться испуганному крику.        Сынри.        — Ты... — прорычала фигура, принимая облик Бога Дождя. Он смотрел на Ветер с ненавистью и малой толикой боли от предательства. Синеволосый тяжело дышал, казалось, даже в его серых глазах вспыхивали молнии. — Как ты посмел... Как ты только додумался отвернуться от нас?!        Джиен прикусил губу, чтобы не разрыдаться. Он всегда боготворил Сынри, какой бы тавтологией это ни было. И сейчас, видеть боль и ненависть в глазах брата было подобно глубокому ножевому ранению. В сердце.        — Сынри... Я больше не могу...        — Ты отвернулся от нас, — снова повторил синеволосый, сжимая кулаки, с видом, будто был готов уничтожить Джиена в прах и пепел. — Ты отвернулся от меня! Меня! — прорычал он.        — Сынри, пожалуйста....        В его правой руке начала формироваться маленькая шаровая молния, которая с каждой секундой все увеличивалась в размерах. Ослепительный зигзаг молнии ударил в метре от дрожащего Джиена. Он испуганно отпрянул в сторону, с неверием глядя на брата широко распахнутыми золотыми глазами.        Он начал менять облик, взмывая в воздух, чтобы стать собой и трансформироваться в Ветер, но Сынри помешал ему, неожиданно кинув в него шаровую молнию. Та ударила Джиена именно в том промежутке, когда человеческое тело переходило в эфемерное. С истошным криком Джиен резко сорвался вниз и с глухим ударом упал на землю, разбрызгивая грязь в стороны. Тело прожгло огнем, из груди вырывались судорожные рыдания от невыносимой боли, как физической, так и душевной.        — З-зачем ты так? — прошептал Джиен, задыхаясь от слез. Его, буквально, выворачивало наизнанку от адского жжения. Перед глазами стояла кровавая пелена, за которой он едва различил силуэт брата, что смотрел на него со смесью недоверия и шока.        Должно быть, Сынри и сам испугался того, что наделал. Да, Джиен бросил его, предал и обманул, но он причинил ему такую боль своим предательством, что синеволосый хотел, чтобы тот испытал такую же боль. Он не контролировал себя, и сейчас смотрел на обожженное и изломанное тело брата, и неверяще качал головой, делая шаг назад.        — Джиен...        Розововолосый отчаянно цеплялся за редкие травинки, чтобы подняться, но снова и снова падал обратно в грязь. Он все еще находился в промежуточном состоянии: наполовину в эфемерном и наполовину в земном. Его человеческое тело переливалось, колыхалось, теряя очертания, и снова появляясь. Это как сломанная радиосвязь — звук то появляется, то исчезает, сменяясь на помехи. Так и в его состоянии словно были помехи, — тело будто не могло решить каким стать: человеческим или эфемерном, как у богов.        Сынри видел все это и хотел помочь, но в его груди все еще клокотала злость и обида. Джиен все равно не умрет. Боги не умирают, решил синеволосый, в последний раз глядя на мучения младшего брата.        — Ты сам выбрал свою судьбу, — выплюнул он, внезапно изменившимся голосом. Вместо жалости на его лице читалось чистое презрение. Игнорируя громкий плачь, который магическим образом перекрывал оглушительные раскаты грома и, казалось, был слышен даже в деревне на краю долины, — Сынри взмахнул руками в стороны, взмыл в небо и исчез с последней вспышкой молнии, оставляя раненого и разбитого Джиена с обливающимся кровью сердцем, в грязи, посреди пустой безлюдной долины, где вероятность того, что его найдут и помогут, равна одному проценту из ста.        С уходом Сынри, дождь только усилился, смывая грязь и кровь в одну бурую мешанину, а раскаты грома все больше набирали силу.        Земля не зря ожидала беды сегодня. Все обернулось катастрофой. Катастрофой для одного маленького ребенка. Для резвого и шального Ветра.

°°°

~ Раненый ~

Yasuharu Takanashi & Hiromi Mizutani — Ai       Погода сегодня была на редкость отвратительной. Такое ощущение, что небо опрокинуло огромное корыто с водой, иначе как объяснить такой сильный ливень? Гром и молнии сотрясали землю, а дождь только усиливался, полностью перекрывая обзор.        — Бог Дождя, видимо, сошел с ума, — пробормотал старик в потрепанной соломенной шляпе, осторожно ступая по скользкой от мокрой грязи земле. В такой ливень бесполезно было пытаться найти тропинку, ее просто напросто смыло. На очередном шаге, он все-таки поскользнулся, и упал бы, если бы не рука, вовремя схватившая его за локоть. Молодой парень в такой же соломенной шляпе шел за стариком, крепко удерживая последнего от падения.        Старик продолжал бурчать себе под нос, проклиная погоду. Парень не обращал на него внимания, куда больше беспокоясь о том, что они вряд ли успеют добраться до деревни до наступления сумерек.        Они шли из соседней деревни, той, что находилась по ту сторону горы, где продали хорошую партию кожаных сапог местному чиновнику. Выручка была большая, что не могло не радовать, но внезапно испортившаяся погода омрачила весь настрой и планы.        Надо было остаться и переждать непогоду в каком-нибудь безопасном месте, а не рисковать. Теперь они были промокшие до нитки и жутко продрогшие от холода. Плюс к этому, стена дождя напрочь лишала возможности что-нибудь увидеть во всем этом хаосе.        В раздумьях, парень не сразу заметил, что дедушка остановился, и на автомате налетел на него, едва не сбивая с ног.        — Что за... — выругался парень, с трудом балансируя на скользкой земле. — Дедушка?        Но старик продолжал стоять и вглядываться во что-то, что вряд ли мог увидеть в такой ливень. Он повернулся к внуку и испуганно выдохнул:        — Там, — указал он пальцем куда-то вперед. Затем, так же тихо и шокировано прошептал: — Там чей-то труп.        — Что? — недоверчиво протянул внук, усиленно вглядываясь в толщу воды, продолжавшей литься с неба. Только этого еще не хватало, про себя выругался парень. На редкость отвратительная погода да еще чей-то труп. Отличный день, не правда ли?        — Сынхен, — позвал старик, дергая внука за рукав рубахи. — Пойдем, мы должны посмотреть, вдруг он еще жив.        — Нет, дедушка, зачем нам смотреть? Наверняка это труп какого-то животного. Что людям делать посреди долины?        — А вдруг это человек, и ему нужна наша помощь? — нетерпеливо настаивал старик, вновь дергая внука за рукав.        — Какого черта все свалилось именно на меня? — застонал Сынхен, но заметив осуждающий взгляд дедушки, послушно последовал за ним, крепко поддерживая его за локоть.        Они прошли чуть вперед и, в самом деле, обнаружили чье-то тело. Человек. Тот лежал в грязи, сгорбившись, и со стороны казалось, что он уже мертв.        Волна ужаса и жалости прошлась по телу Сынхена от одного взгляда на это разбитое, испещренное ожогами тело. Только сейчас он заметил, что тот был совершенно нагой. Одному Солнцу известно, кто и зачем это сделал с беднягой. Это было слишком жестоко.        — Эй, — осторожно позвал старик, делая шаг к неподвижному телу. — Эй, вы слышите меня?        — Дедушка, он же мертв, — шикнул Сынхен, всеми фибрами души желая поскорее убраться отсюда и добраться, наконец, до дома.        Старик снова с осуждением посмотрел на него, строго махнув ему рукой, чтобы тот подошел. Затем, он вновь повернулся к раненому, осторожно обходя тело и всматриваясь в его лицо, чтобы понять, жив тот или нет.        — Ох!        Старик шокировано замер, вглядываясь в совсем еще юное лицо.        — Господи, милостивый, да это же совсем еще ребенок!        Сынхен решительно подошел к дедушке, так же замирая на месте от того, что увидел. Это был парень лет шестнадцати-семнадцати. Мальчик. Совсем юный, тощий, с копной грязных розовых волос. Таких людей называли ангелами из-за их совершенной красоты. А мальчик перед ними определенно был до безумия красив. Но все омрачал огромный ожог в районе живота. Сынхен не был лекарем, но даже он понимал, что это конец. Кожа обгорела почти до мяса, — с такой раной не живут, просто нереально было бы выжить после этого. Что еще раз подтверждало, что юноша был мертв...        — Он дышит! — воскликнул старик, внезапно прервав мысли Сынхена. Тот недоверчиво покосился на деда, пока тот нащупывал пульс мальчика. — Давай, возьми его на руки!        — Что ты... — шокировано начал Сынхен, но старик не стал слушать и строго подтолкнул внука к раненому.        — Некогда-некогда! Мальчику нужна помощь, у нас нет времени! Скорее! — поторапливал он внука. Сынхену ничего не оставалось, как послушаться.        Он с легкостью подхватил юношу, с удивлением отмечая его практически невесомость. Мальчик почти ничего не весил, словно был воздушным. Это еще больше насторожило парня.        Когда они все-таки добрались до деревни стояла уже глубокая ночь. Дождь закончился к тому времени, но напряжение все еще витало в воздухе.        Луна так и не показалась.        Кряхтя и проклиная свою старость, старик открыл калитку и впустил внука с раненым на руках внутрь небольшого дома с просторным внутренним двориком и старым сараем, переделанным в мастерскую.        — Сюда. Осторожно, — направлял он, указывая на лестницу, что вела на чердак. Именно там находилась просторная комната Сынхена, и последний не успел возмутиться, как старик снова подтолкнул его в спину. — Скорее, ну же! Чего застыл?        С крайним недовольством, Сынхену пришлось подняться наверх и уложить незнакомца на свою кровать. Он уже было хотел спросить, почему бы чужака не уложить на кровать деда на первом этаже, но снова столкнулся с его осуждающим взглядом.        — Потому что у тебя настоящая перина, а у меня соломенный матрац из-за моей больной спины, — проворчал старик, ответив на невысказанный вопрос внука. — А теперь хватит терять время впустую, иди и приведи лекаря! Этот малыш уже на последнем издыхании, поторопись!        Сынхен лишь поджал губы и снова взглянул на юношу. В свете масляной лампы он казался еще юнее и еще более нежнее. Словно хрупкий сломанный цветок.        Покачав головой, он решил послушаться деда. Привести лекаря оказалось немного сложно, ибо был уже третий час ночи, и в его доме не горел свет. Кое-как разбудив его и в паре слов объяснив ситуацию, ему все-таки удалось уговорить того последовать за ним.        И сейчас, пока лекарь осматривал раненого, Сынхен задумчиво кусал губы, следя за его работой. Взгляд то и дело падал на красивое лицо юноши. Длинные пушистые, даже лучше, чем у девушек, ресницы отбрасывали тени на бледные, слегка пухлые щеки. Маленький нос-кнопочка и такие же бледные пухлые губы вызывали что-то сродни умилению у Сынхена.        — Рана просто смертельная. Я никогда не видел такого, как будто он внеземной силы... — потрясенно пробормотал лекарь, закончив перевязывать рану на теле мальчика. — Это удивительно и просто невероятно, что этому мальчику удалось выжить с такими-то повреждениями. Кто бы он ни был, это невозможно.        Старик хранил молчание, задумчиво смотря на мальчика. Казалось, он был согласен со словами лекаря и тоже находил этот случай очень странным.        — Я обработал рану, как смог, смазал заживляющей мазью, но это все, что я в силах сделать. С такой-то раной не живут, понимаете? Одно чудо поможет ему продержаться хотя бы сутки.        С этими словами лекарь ушел.        Старик отправился следом, чтобы проводить его, оставляя Сынхена наедине с раненым. Тот подошел к нему и осторожно присел на край кровати, всматриваясь в такое умиротворенное и юное лицо. На миг ему показалось, что кожа мальчика засветилась, и он удивленно моргнул. Все произошло так быстро и внезапно, что Сынхен не мог даже понять, что именно произошло. Списав все на отблеск лампы, он снова стал рассматривать незнакомца. Парень нерешительно протянул руку и коснулся скулы мальчика, невольно поражаясь гладкости его кожи. Как фарфоровая кукла. Его цвет волос был удивительным — такое редко встретишь. В деревне ни у кого не было цветных волос, об этом чаще писали в сказках.        Думая о сказках, Сынхен не мог не признать, что незнакомец удивительно точно походил на какого-нибудь сказочного героя. Он уж точно не казался обычным человеком.        Он сидел так долго, смотря на мальчика, вплоть до рассвета, пока сам не заметил, как уснул на полу возле кровати, где лежал раненый, крепко сжимая его тонкие пальцы.

°°°

~ Чужак ~

Yasuharu Takanashi — Terra he...

Можно ли запереть ветер? Если кто попытается, он ничего, кроме спертого воздуха, не получит. Эрих Мария Ремарк. Скажи мне, что ты меня любишь

      Он медленно пришел в себя, словно с облегчением выныривая из топкого болота. Все его тело ныло и жгло, а в горле была такая сухость, что казалось, будто он съел песок. Где-то рядом кричал петух, и юноша слегка поморщился от неприятного звука. Он все еще плохо себя чувствовал, но ощущал, что лежал на чем-то мягком, а левую руку сжимало что-то твердое, но очень теплое.        Внезапно, в сознание обрушились воспоминания прошедшего дня, и парень резко распахнул глаза. Перед взором предстал низкий неровный потолок, шершавые коричневые стены, минимум мебели: кровать, — достаточно удобная, надо признать, — небольшой стул, стол с потрепанными книгами, неизвестных розововолосому авторов.        Внезапно, что-то, что все это время сжимало руку Джиена, дрогнуло, и юноша тут же перевел туда взгляд.        На полу, рядом с кроватью, спал какой-то парень лет двадцати. Его темные волосы неряшливо растрепались во сне, а рот был слегка приоткрыт.        Если Джиен удивился, то виду не подал. Симпатичный, — подумал он, разглядывая парня, отмечая про себя смуглую кожу, черные, слегка вьющиеся волосы, четкий красивый контур губ. Хотя нет, он прекрасен. Джиен не знал, как оказался в этой комнате, с этим парнем, и, признаться честно, неизвестность очень пугала.        Розововолосый невольно сжался, вспомнив Сынри и ту боль, что тот причинил ему. Его поступок был подобен смерти, так сильно это потрясло Ветер.        Ветер.        Вспомнив удар во время трансформации и то, как сильно разрывало его тело, Джиен резко вскочил с кровати, впрочем, тут же громко застонав от нестерпимой боли в животе. Словно сотни иголок одновременно глубоко вонзились под кожу.        Шум, видимо, разбудил того парня, потому что послышался шорох, а через несколько секунд, тот как ошпаренный вскочил на ноги и в шоке уставился на Джиена.        — Ты очнулся? Так, ты не умер? Выжил? Как вообще... Дедушка.... — бессвязно бормотал парень, с широко распахнутыми глазами глядя на розововолосого, после чего резко сорвался с места и скрылся за дверью.        Джиен ничего не понимал, в замешательстве осматривая свой перевязанный живот. Он помнил, что получил эту рану из-за брошенной в него шаровой молнии. Тело тут же покрылось мурашками от страха вперемешку с тоской. Он как никогда явственно осознал, что больше никому не был нужен, что больше его никто не ждал, что у него больше не было дома и семьи...        Из глаз крупными каплями потекли слезы, но Джиен быстро стер их с лица, не позволяя себе дать слабину. Он сам выбрал этот путь, сам хотел свободы. Назад дороги не было.        Он взял край бинта, намереваясь размотать и посмотреть на след, оставленный Сынри на память, но не успел — тот странный парень привел какого-то пожилого мужчину в старой соломенной шляпе, двумя лентами повязанной под подбородком.        — Добрый день, — улыбнулся старик, и вокруг его глаз тут же образовались глубокие морщинки.        Он подошел к растерянному Джиену и начал странно вглядываться в его глаза. Джиен поежился от такого пристального внимания и смущенно опустил взгляд вниз.        — Хм, — задумчиво протянул старик, прищуривая и без того узкие глаза. Он приблизил свое лицо к лицу Джиена и широко ухмыльнулся. — У тебя очень красивые глаза. Необычные... Золотые... Как тебя зовут, дитя?        Джиен вскинул голову, с опаской смотря на мужчину. Что если он узнал, что Джиен не человек? У людей могут быть золотые глаза? Это что так ненормально для них? Он слышал много историй, где люди причиняли вред своим же сородичам только потому, что они отличались от них. От одной мысли, что он был девиантом, его бросило в холод.        Все это время молчавший темноволосый парень неловко кашлянул, привлекая к себе внимание старика.        — Дедушка, он боится тебя, я думаю, — он рукой махнул в сторону вздрогнувшего Джиена. — Посмотри на него.        Старик удивленно перевел взгляд обратно на Джиена, а затем вдруг хрипло рассмеялся.        — Ты уж прости мне мое любопытство, — улыбнулся он, по-доброму хлопая юношу по обнаженному плечу. — Не каждый день встретишь такого выносливого ребенка с золотыми глазами и розовыми волосами, верно?        Он кивнул на его перевязанный живот и спросил ничего ли не беспокоит или что болит. Джиен помотал головой, все еще смущаясь. Все-таки, он впервые разговаривал с людьми и, мало того, находился с ними в одном помещении. А уж о первом тактильном контакте с ними и говорить не нужно.        — Хорошо, — удовлетворенно кивнул старик. — Мне нужно работать. Местный казначей заказал новую пару свадебной обуви, и мне нужно скорее начать их шить. Сынхен, присмотри за нашим гостем.        — Что? Но у меня тоже много дел!        — Каких? Целыми днями бросать камни в реку и хандрить? — Старик вновь кивнул в сторону Джиена. — Позаботиться о нем. Ты сам видел его вчерашнее состояние. Давай, сынок.        С этими словами он ушел, оставляя внука вместе с Джиеном. Парень — Сынхен, если верить словам старика, — неловко переминался с ноги на ногу у двери, пока не поднял на Джиена раздраженный взгляд.        — Где твоя одежда?        Джиен удивленно поднял брови, только сейчас осознавая, что под тонким ситцевым одеялом он был абсолютно нагим. Красный румянец покрыл его щеки, и он сжал руки в кулачки, чтобы справиться со стыдом, охватившим его с розовой макушки до самых кончиков пальцев на ногах. Раньше из одежды он всегда носил только легкую тору, сшитую из серебряных нитей лунного сияния, и ее должно быть разорвало от удара шаровой молнии. Он мог бы, конечно, перекинуться. Но чтобы сгенерировать себе одежду, нужно было на миг вернуться в свое истинное обличье, а это вряд ли понравилось бы темноволосому парню. Старик и так сказал, что Джиен очень отличается от остальных людей, будет очень странно, если его тело вдруг начнет светиться радужным сиянием.        Тем временем, Сынхен внимательно следил за ним с непроницаемым выражением лица.        — Откуда у тебя этот ожог?        Джиен машинально сжался, не желая вспоминать предательство брата. Обида все еще больно колола в груди. Розововолосый неопределенно пожал плечами.        — Не помнишь? — хмыкнул Сынхен, складывая руки на груди и свысока смотря на Джиена. — А говорить ты вообще умеешь?        Джиен если и уловил нотку издевки в его голосе, то особого значения не придал. Он просто молча кивнул, все еще чувствуя себя неловко в этой комнате наедине с этим парнем. В воздухе висело напряжение, некая угроза со стороны темноволосого, а Джиен был слишком истощен, чтобы принимать на себя еще и эмоциональные нагрузки.        Не получив ответа, Сынхен фыркнул, отворачиваясь. Он подошел к деревянному шкафу и начал рыться там в поисках чего-то. Неизвестность пугала, и Джиен нервно ждал, настороженно поглядывая на него. Наконец, парень вынырнул из глубин шкафа и бросил Джиену какие-то вещи.        — Вот, прикройся, — презрительно бросил Сынхен, не смотря на Джиена, и направился к двери.        Джиен проводил его взглядом и уставился на одежду в его руках. Она пахла чем-то незнакомым, но довольно приятно. Мягкая сорочка заскользила по его плечам, скрывая худенькое тело парня, но слегка обнажила ключицы. Ткань штанов была более грубой и немного колючей. Она была велика Джиену, потому постоянно сползала с его узких бедер.        Когда розововолосый был уже полностью одет, зашел тот парень с подносом. От стоявших там чашек вверх поднимался пар, распространяя дивный аромат по комнате. Он поставил его на стул, который придвинул поближе к кровати, а сам сел на пол.        — Готовил дедушка, поэтому должно быть вкусно. Через пару дней придет лекарь, чтобы посмотреть на твою рану... — начал Сынхен, но Джиен, услышав часть про лекаря, тут же занервничал. Ведь какая бы ни была серьезная рана, она должна была уже быстро затянуться, ведь Джиен — сын Солнца, а значит был наделен и божественной силой. Но она не затягивалась...        Парень молча наблюдал за розововолосым, ловя каждое его движение. Он придвинул тарелку с какими-то темными кусочками чего-то непонятного, что Джиен никогда прежде не видел.        — Есть не собираешься? Или ждешь, что я тут вечно сидеть буду? — проворчал Сынхен, фыркая и закатывая глаза. Джиен чувствовал раздражение парня, и, чтобы не злить его лишний раз, неловко сел ближе, поспешно окуная руку в коричневую массу.        — Эй, ты что делаешь? С головой совсем туго? — воскликнул Сынхен, широко распахнутыми глазами смотря на поникшего Джиена. Что он сделал не так? С испачканных пальцев капала густая смесь, и Джиен не знал, куда деть руку и что вообще с ней делать. Почему-то захотелось плакать. Так глупо.        — Ты что плакать собрался? — с недоверием спросил парень, скривив лицо в осуждающей гримасе. Но, видимо, заметив покрасневший нос и увлажнившиеся глаза Джиена, он вздохнул, и черты его лица в миг разгладились.        Он тихо выругался и молча отодвинул поднос от Джиена. Затем с удивительной нежностью взял того за запястье испачканной руки и вытер откуда-то взявшейся хлопчатобумажной тканью, чистым кончиком также промокая уголки его глаз. Закончив, он молча взглянул на притихшего Джиена, довольно долго разглядывая его лицо. Запястье розоволосого все еще покоилось в его руках.        — Ты... — начал Сынхен, но тут же замолк, сжимая губы. — Неважно...        Он снова придвинул поднос и вложил ложку в дрожащие пальцы Джиена. Заметив, что розововолосый продолжает дрожать, он нахмурился.        — Вот, — буркнул Сынхен, сжимая чужие пальцы вокруг ложки, — держи так и зачерпни еды. Ну же!        Джиен помотал головой, отказываясь. Ему не нужна была человеческая еда. Для чего, если он им не был? Но громко заурчавший желудок противоречил мыслям юноши.        — Ты рассчитываешь, что я начну кормить тебя с ложечки? — раздраженно процедил Сынхен, прожигая взглядом испуганного парня. — Даже не надейся! Я и так трачу свое время на возню с тобой. Либо ешь, либо спишь голодным.        Он резко встал и вышел из комнаты, хлопнув дверью.        Джиен тяжко вздохнул, раздумывая над словами Сынхена. Этот парень относился к нему очень враждебно, пусть и не выгонял на улицу и не причинял вреда. Джиен очень хотел бы с кем-нибудь подружиться здесь, пусть даже будет этот парень, но в голову то и дело приходили мрачные мысли, что он так и не сможет найти свое место среди людей, что те его не примут.        Он осторожно погрузил ложку в человеческую еду и попробовал немного. Что-то тяжелое и вязкое на вкус. Приторное и соленое. Сморщившись от отвращения, он отодвинул от себя тарелку и взял маленькое яблоко. Этот фрукт он помнил — частенько видел на деревьях в садах людей. На вкус было очень сладко, со слегка кислым послевкусием.        Когда пришел Сынхен, на деревню уже опустились сумерки. Джиен лежал, свернувшись калачиком, и морщился от жгучей боли в животе. Рана так и не заживала, будучи на человеческом теле. Джиен пробовал трансформироваться обратно в эфемерное тело, пока Сынхена не было в комнате, но у него ничего не вышло. Тело превращалось лишь на миг, и то это было слабое колебание, словно помехи, а не превращение. Тогда он попробовал стать ветром, но и здесь у него ничего не получилось. Он будто застыл в одном из трех его тел, без возможности использовать другие. Словно потерял самого себя, надолго застряв в человеческом обличье.        Сынхен зашел в комнату тогда, когда наиболее сильная боль отступила, и Джиен облегченно выдохнул. Он посмотрел на нетронутый ужин, заметил отсутствие фруктов и хмыкнул.        — Так ты не ешь мясо? Теперь ясно почему ты такой тощий.        Джиен не повернулся к нему, что насторожило Сынхена. Он подошел к кровати и тронул его за плечо.        — Эй, ты в порядке? — обеспокоенно спросил он, осторожно переворачивая Джиена на спину. Тот мелко дрожал, а на лбу блестели бисеринки пота. Руки его были плотно сомкнуты на животе.        — Рана беспокоит? Эй, не спи, очнись...        Он потряс Джиена за плечи, принуждая того открыть глаза. Джиен с трудом соображал. Он впервые испытывал такую боль, впервые ему казалось, что она высасывает все его силы, его бессмертие.        — Черт... — выругался Сынхен, убегая куда-то, чтобы через минуту появиться с мокрым полотенцем и кружкой. Он положил компресс на лоб больного и приподнял его невесомое тело, приставляя кружку с чем-то теплым к его губам.        — Это дедушкина травяная настойка, помогает при жаре, выпей, — объяснил он, придерживая Джиена, пока тот пил. После чего забрал из его рук кружку и уложил на кровать. — Дедушка снова уехал в соседнюю деревню относить заказ, как не кстати.        Сынхен еще что-то бубнил себе под нос, но Джиен не вникал, просто слушая его успокаивающий голос, наслаждаясь мягким низким тембром.        Когда он, убаюканный теплой настойкой и таким же теплым голосом Сынхена, почти проваливался в объятия Морфея, то почувствовал легкое прикосновение на правом запястье.        — Как тебя зовут? — тихо спросил Сынхен, хмуро следя за тяжело вздымающейся грудью его хрупкого гостя. Он уже было подумал, что тот будет молчать, как услышал нежный, чистый, словно кристальный ручеек, голос.        — Джиен...        Этот голос словно радужной вуалью, тонкой как паутина, пролетел по темной, освещаемой лишь одной масляной лампой, комнате, закружился под самым потолком и, так же колышась от несуществующего ветерка, проник в самое сердце Сынхена, теплом разливаясь в груди.        — Кто это сделал с тобой? — хрипло прошептал Сынхен, не в силах отвести взгляд с совершенного лица юноши, которое как магнит притягивало его к себе. Он снова хотел услышать его голос, словно построенный на идеальных нотах чудесного произведения какого-нибудь талантливого от бога композитора.        Джиен так же, как и Сынхен, не отводил от последнего взгляд. Он находил его лицо безумно красивым. Не идеальным, нет, но по-своему притягательным и пленительным. Услышав вопрос Сынхена, он чуть вздрогнул, вспоминая о Сынри. Грудь снова кольнуло тупой болью.        — Мой... — Джиен глубоко вздохнул, — брат...        — Брат? Но почему?        Сынхен пораженно уставился на Джиена. Как кто-то мог сотворить такое со своим младшим братом?        Джиен пожал плечами с грустной улыбкой. Он не хотел вдаваться в подробности его прошлой жизни, когда он был резвым Ветром. Отвлекшись на разговоры, он не заметил, как боль снова вернулась. Его так скрутило, что невыносимое жжение в животе выбило весь воздух из легких.        Заметив изменения в состоянии розововолосого, Сынхен тут же склонился над ним, прикладывая свою большую ладонь на перевязанный живот парня. Джиен тихонько скулил и плакал.        — Тшшш, все будет хорошо, — шептал Сынхен, хотя сам не верил своим словам. Рана была просто ужасной, ни один человек не смог бы выжить после такой. Но по какой-то причине Джиен смог, что не переставало его удивлять. Этот мальчик был другим, во всех смыслах. Сынхен чувствовал это. — Тшшш, потерпи немного.        Но Джиен качал головой, не соглашаясь, и внезапно надрывно закричал, захлебываясь в рыданиях. Он всеми силами пытался трансформироваться, чтобы не чувствовать такой адской боли, но не мог. Он ничего не мог! Его живот полыхал огнем, а от воспоминаний о поступке Сынри разрывалось сердце.        Вдруг, вокруг его талии обвились теплые руки, а чье-то тело прижало его к себе, мягко перебирая пальцами его влажные от пота волосы.        — Тихо, все пройдет, верь мне, — шептал Сынхен, согревая своим дыханием его щеки. Джиен захныкал и вцепился пальцами в чужую рубашку, будто боясь, что тот уйдет. — Тише, маленький, я здесь, с тобой.. . Все будет хорошо...        Под шепот Сынхена Джиен расслабился. Боль понемногу отступала, видимо, под действием той дедушкиной настойки, и парень постепенно погружался в сон.        К тому времени, как проснулись петухи, а небо окрасилось в грязно-серый предрассветный цвет, два парня уже мирно спали, тесно прижавшись друг к другу. Тот, что с розовыми волосами, уткнулся в грудь темноволосого, так и не разжав пальцы с его рубахи, а руки второго парня обнимали первого, словно защищая и крепко прижимая к себе.

°°°

~ Дом ~

Takanashi Yasuharu — Liebe

Любовь как ветер, ее не видишь, но чувствуешь. Nicholas Sparks, A Walk To Remember

      Прошло пять недель. За это время Джиен почти полностью выздоровел, если не принимать во внимание большой розовый шрам на белой молочной коже, как напоминание о том роковом дне. Рана заживала быстрее, чем если бы это было у настоящего человека, но ведь мы все знаем, что Джиен никогда не был человеком.        Хотя, постойте...        Не все.        Сынхен не знал.        Кстати о нем. После той ночи, на утро, между ними появилась еще большая неловкость. Они избегали смотреть друг на друга, во всех движениях чувствовалось напряжение и смущение.        Пару раз повторялись адские боли, но рядом с Сынхеном они казались слабее и терпимее. Но с наступлением утра, все снова повторялось — Сынхен сразу закрывался от внешнего мира, замыкался в себе и снова превращался в ворчливую колючку.        Но, тем не менее, он и его дедушка привязались к нему, не стали выставлять за дверь после относительного выздоровления, а по-настоящему приняли как члена семьи. И Джиен чувствовал огромную благодарность к этим людям. Он тоже старался помогать им: как по дому, так и в мастерской. И дедушка, и Сынхен были против, ведь Джиен еще не поправился после болезни. Но розововолосый настаивал, он не хотел быть бесполезным, не хотел быть обузой для них.        Он был добр и вежлив, не боялся черной работы, и несмотря на рану и недовольство дедушки, до поздней ночи задерживался в мастерской, помогая ему. В такие моменты он ловил на себе пристальный взгляд Сынхена, но тот продолжал молчать. Он всегда молчал, а если и говорил, то сухо и с пренебрежением. Но, все же, Джиен часто находил свежие фрукты и овощи в мастерской, когда буквально пять минут назад их там не было. И он понимал, что это Сынхен, и от осознания этого усталость магическим образом уходила, сменяясь хорошим настроением на весь остаток дня.        А однажды он случайно заснул у печи, в очередной раз убираясь в мастерской. Проснулся он в своей кровати, — Сынхен перебрался в гостиную, все же, отдав ему свою кровать, — заботливо укрытый одеялом и фантомным ощущением теплых рук на своем теле.        И сейчас, задумавшись, Джиен забыл, что спускался по лестнице, и на последней ступеньке случайно оступился. И упал бы, если бы не знакомые сильные руки, вовремя подхватившие его. От этого невольного прикосновения лицо Джиена тут же залилось румянцем.        К сожалению, Сынхен редко позволял себе касаться его.        — Смотри под ноги, — буркнул Сынхен, отпуская розововолосого. Джиен покорно опустил голову, незаметно следя за тем, как тот отворачивается и спешит к двери.        — Ты куда-то уходишь? — решился спросить Джиен, кусая нижнюю губу от волнения.        Сынхен не обернулся, но замер, коснувшись ручки двери.        — Да, — наконец коротко бросил парень и вышел за дверь, не попрощавшись. Джиен остался в доме совсем один, ведь дедушка снова уехал в соседнюю деревню с заказом. Признаться честно, Джиен очень боялся оставаться один, ведь лишившись способности трансформироваться, он казался себе чересчур уязвимым. Поэтому не долго думая, он кинулся следом за Сынхеном, нагоняя того у самой развилки узкой дороги.        Сынхен шел быстро, и Джиен едва поспевал за ним, пытаясь догнать. Он все еще чувствовал слабость и боль из-за раны на животе, а Сынхен, казалось, даже и не думал замедлиться.        — Сынхен! — позвал его юноша, окончательно разозлившись, и тот, наконец, остановился, с удивлением оборачиваясь.        — Что ты... — нахмурившись, начал он, как его внезапно перебили.        — Мама, мамочка, посмотри, это же ветер! Тот самый ветер, мамочка!        Звонкий детский голос раздался совсем рядом, и к Джиену подбежал маленький мальчик лет пяти.        — Я тебя помню, ты игрался с моим самолетиком! Ведь это ты? Правда ты? — с восторгом спрашивал он Джиена, восхищенно смотря в его золотистые глаза. — Никто мне не верит, но это же правда был ты?        К ним подошла его мать и взяла сына за руку, недовольно цокая.       — Ты опять за свое? Разве можно так набрасываться на людей? — отчитала она мальчика, после чего повернулась к Джиену с виноватой улыбкой. — Вы уж простите его. Выдумал себе какого-то героя, вот и говорит только о нем.        — Ничего, — кивнул Джиен, глядя на мальчика. Тот едва не плакал, большими, полными обиды глазами глядя то на мать, то на розововолосого, оттого, что никто ему не верил. Джиен дождался, пока женщина отвернется, и незаметно подмигнул ему, хитро улыбаясь, и, как когда-то, приложил палец к губам. Мальчик тут же засиял от радости и так же неуклюже приложил свой маленький пальчик к пухлым губкам. Это был их маленький секрет.        Вскоре, мать и сын скрылись за очередным поворотом, и Джиен, наконец, вспомнил о Сынхене. Тот смотрел на него с непонятным выражением лица, ставший невольным свидетелем разыгравшейся перед ним сцены. Он смотрел на него, как на диковинку, затем покачал головой и прочистил горло.        — Что ты делаешь?        Джиен осторожно подошел ближе, сам не замечая, как невольно задержал дыхание, ожидая отказа.        — А можно... Можно я пойду с тобой?        — А если я скажу нет? — раздраженно переспросил Сынхен, делая вид, что не замечает, как розововолосый медленно сокращает расстояние между ними, что-то бурча себе под нос. — Если я скажу нет, ты уйдешь?        Джиен просто пожал плечами, с надеждой заглядывая в глаза парня. Сынхен устало вздохнул.        — Будешь надоедать и мешаться, оставлю по пути. Сам будешь искать дорогу обратно до дома, понял?        Дождавшись радостного кивка, он снова зашагал в лишь одному ему известном направлении. Джиен старался не отставать, но и не подходить слишком близко, чтобы не злить его.        Они шли довольно долго по ухабистым тропинкам, все дальше и дальше уходя в лес. Внутренние часы подсказывали, что они шли примерно час. Из-за раны на животе и слишком долгого хождения, Джиен начал задыхаться, и уже хотел попросить Сынхена о передышке, как тот внезапно остановился.        Обогнув последние деревья, парни оказались у края высокого скалистого обрыва. Перед ними открылся потрясающий вид на туманную изумрудную долину, а вдали различались размытые очертания горы Пэктусан.        Джиен не понимал, почему они пришли сюда, и в замешательстве смотрел на Сынхена. Тот молча прошел чуть дальше и уселся на траву, прямо у самого края. Джиен с опаской покосился вниз, на обрыв, не имея ни малейшего желания испытывать свое бессмертие, если случайно сорвется вниз.        Подумав, он все-таки сел позади Сынхена и подальше от края. Но затем, не удовлетворившись своим местом, придвинулся ближе к темноволосому, но при этом сохраняя небольшую дистанцию между ними.        Тот старался не замечать шумную возню Джиена, что, признаться, несколько раздражало его, но через минуту, все же, не выдержал и резко притянул розововолосого к себе, усаживая рядом так, что их бедра чуть-чуть соприкасались. Джиен виновато выпятил нижнюю губу, шкодливо пожимая плечами.        — Так... — неуверенно начал Джиен, чтобы нарушить неловкое молчание, повисшее над ними, озираясь по сторонам. — Ты часто сюда приходишь?        Он испытующе посмотрел на Сынхена, ожидая ответа, а тот просто смотрел вперед, на долину, будто задумавшись о чем-то.        — Здесь я в последний раз видел свою маму, — внезапно послышался его голос, и Джиен замер. Лучи закатного солнца отбрасывали золотые отблески на красивое лицо Сынхена. Джиен невольно задержал дыхание.        — Маму? — повторил Джиен, не совсем понимая то, что имел в виду Сынхен.        Тот кивнул, так и не отрывая взгляд от горизонта. Оранжевый диск солнца медленно, но верно подбирался к самой границе между небом и землей, из-за чего долина казалась уже не изумрудной, а золотой.        — Когда мне было семь, она привела меня сюда и указала рукой на долину. Сказала, что уходит туда, потому что должна, что очень устала и больше не может терпеть. Она так и не объяснила почему. Она много плакала в тот день, и я вместе с ней, не понимая причины. Просто сжимал маленькими ручками ее платье, боясь отпустить. Но отпустить пришлось. Когда я проснулся утром, то был уже в доме дедушки, а мама исчезла. Она так и не вернулась, сколько бы я ее ни ждал. Уже тринадцать лет я прихожу в это место, но так и не дождался ее. Ее просто нет...        Последние слова Сынхен едва слышно прошептал, но Джиен услышал и робко сжал его смуглую руку в молчаливой поддержке.        — С тех пор я ненавижу эту долину, — продолжал Сынхен, — она словно заманивает людей своей красотой, но губит их жизни. Она заманила мою маму... Я... Я так боюсь, что она и меня заманит к себе, что я тоже когда-нибудь сорвусь и поддамся ее зову...        Джиен сглотнул, вдруг с пугающей ясностью осознавая, что и он поддался когда-то. Но ведь он стремился не в долину, а к людям. Есть ведь разница, не так ли? Но какой ценой? Джиен так хотел свободы, хотел резвиться вволю, хотел парить над облаками, но в итоге лишился самого себя, своей истиной сущности. После удара молнии трансформация больше не работала, окончательно заточив его душу в человеческом теле. Он не был больше Ветром, не мог парить, не мог летать. Возможно, долина заманила и его, отобрав самое дорогое — его истинную сущность?        Он рассеянно скользил взглядом по туманным предгорьям, по гладким, позолоченным теплыми лучами заходящего солнца холмам, и не сразу сообразил, что они долго сидели так в молчании, пока Сынхен вдруг снова не заговорил.        — Когда мы нашли тебя в грязи, посреди этой самой долины, я подумал, что ты очередная ее жертва. Что она тоже заманила тебя к себе и забрала жизнь. Я вспомнил свою мать, и не мог избавиться от мысли, что ее постигла такая же участь, что... — Сынхен внезапно замолчал, глубо дыша, будто стараясь взять себя в руки. — Но ты выжил, это просто удивительно, с такой раной... Ты... Ты другой...        Он взглянул на Джиена, сжимая его прохладные пальцы.        — Скажи мне правду, — тихо попросил Сынхен, настойчиво вглядываясь в золотистые глаза, — откуда ты? Я знаю, что ты не из нашей деревни и не с соседней. Ты не похож на обычного человека. Так, откуда ты?        Джиен смотрел в его черные глаза и чувствовал бешеное сердцебиение в груди. Чернота его глаз завораживала, как сияющее ночное небо растекалась по радужке, притягивая и очаровывая. Красный диск солнца отражался в глубине этих двух черных океанов, и Джиену стало почти физически больно от внезапных чувств, переполнивших его. Этот трепет, этот восторг, восхищение, привязанность, доверие и...желание быть всегда рядом, желание никогда не отпускать, желание навеки остаться с ним, желание быть нужным — все эти чувства были новы для него.        Он сжал руку Сынхена и указал на гору Пэктусан вдалеке. Глаза темноволосого расширились и он недоверчиво уставился туда, куда показывал Джиен, в замешательстве нахмурившись.        — Я пришел оттуда, — грустно улыбнулся Джиен, предаваясь воспоминаниям. — Ты слышал что-нибудь о богах?        Сынхен лишь вскинул брови и сделал жест, чтобы Джиен продолжал.        — Там живут боги, рожденные слиянием солнечного и лунного затмения, как и все живое на планете. Мы все — результат древней и священной связи двух светил. Земля, вода, сочные луга и леса, быстрые ветры, бушующие штормы и много другое — это все боги.        — Ты был одним из них? — недоверчиво спросил Сынхен, пораженный поведанной историей.        Джиен пожал плечами и кивнул, усмехаясь.        — Скорее никудышным, постоянно стремившимся к свободе, не поддающимся контролю, любившим шалить и проказничать, с жаждой веселья и жизни. Я всегда хотел вниз, меня тянуло, просто убийственно тянуло вниз, к людям. Правда в дальнейшем, это стало моим наказанием и... и, по всей видимости, проклятием, — Джиен замолк, поворачиваясь к Сынхену, чтобы увидеть его реакцию на все это, возможно испуг и отвращение.        Но ничего из этого он не увидел. Сынхен хоть и выглядел шокированным, но смотрел на Джиена со смесью легкого недоверия и восхищения.        — Знаешь, — прошептал вдруг Сынхен, не отрывая взгляда от лица напротив, — я слышал раньше о чем говорили старейшины. Они верили, что в долине обитает дух. Будто путники часто слышали чудесный смех юноши. Этот смех часто сопровождался легким ветром, что срывал их шляпы, кружа в небе, будто играясь, и через секунду возвращал на место. Этот смех разносился во всех уголках долины, а ветер, словно играючи вздымался ввысь, и путники могли поклясться, что видели нечеткий контур. Будто это был вовсе не ветер. Они клялись, что это было что-то живое, пусть и не могли видеть что. А недавно, старейшины обсуждали исчезновение этого духа. Уже месяц никто так и не слышал его смеха. Исчез и ветер. Чувствуешь? Ты провел в постели три недели и не знаешь, что ветер перестал дуть, он просто исчез.        Он осторожно коснулся румяной щеки Джиена, завороженно глядя в золото его глаз.        — Тот мальчик ведь ничего не выдумал и действительно узнал тебя, не так ли? — тихо спросил Сынхен, слегка прищурив глаза.        Джиен покачал головой, подтверждая его догадки. Он просто растворился в нежном прикосновении теплой ладони на своей щеке.        — Звучит так странно, но это ведь ты, верно?        — Был я, — грустно поправил Джиен. — Но я потерял себя. Я больше... не я... Я теперь просто человек, я ничего не могу...        — Это не так.        — Так! Я никому не нужен, я только потом это осознал. Я ушел из дома, чтобы найти свое место, но я все еще блуждаю в неизвестности... Иногда я думаю, что все зря. Мне не стоило уходить. Я...        — Ты удивительный, — тихо перебил его Сынхен, беря лицо Джиена в свои ладони. — Я так боялся к кому-нибудь привязаться. Я боялся, что обретя нужного мне человека, я потеряю его так же, как и свою мать. Этот страх душит меня, — его голос чуть сорвался, но он крепче обхватил лицо розововолосого, большими пальцами поглаживая его скулы. — Я так испугался своей реакции на тебя. Я не хотел привязываться, не хотел, чтобы ты стал для меня кем-то бóльшим.        — Я знаю, — прошептал Джиен. — Я очень полюбил вас с дедушкой. Вы стали мне семьей, если я имею право так называть вас...        Джиен приблизился к нему, не видя ничего вокруг, кроме его черных глаз, прожигавших его будто насквозь. Он коснулся кончика носа Сынхена своим и прикрыл веки, чувствуя, как тот удивленно выдохнул. Его губы обдало горячим дыханием, и Джиен окончательно растворился в моменте. Не существовало ничего: ни проклятой долины, ни горы Пэктусан, ни людей, ни богов. Только он и Сынхен, одни во вселенной.        Когда их губы слились в робком поцелуе, солнце окончательно скрылось за горизонтом, напоследок коснувшись красными лучами самый край обрыва, где сидели парни, проложило дорожку света вниз по долине, рассекая ее на две части, и задев, краешек подножья горы Пэктусан, наконец, утонуло в объятиях ночи.        Сынхен мягко прихватил нижнюю губу Джиена зубами, после чего попробовал ее на вкус кончиком языка. Джиен терял голову от охвативших все его хрупкое тело ощущениях, раз за разом отдаваясь этим сладостным мучениям. Он горел от ощущения чужого языка во рту, от горячих рук на спине и шее, от дурманящего запаха чужого тела. Он доверчиво жался ближе к Сынхену, боясь совершить ошибку и потерять его. Он упивался вкусом его губ, не желая когда-либо останавливаться. В груди стремительно разрасталось что-то раскаленное и важное, что-то, что опалило его маленькое человеческое сердце, что испуганно трепыхалось от оглушительных и сильных эмоций. Это что-то наполнило все его тело, до самых кончиков пальцев, после чего замерло и неожиданно рассыпалось раскаленными искрами, обволакивая будто теплым одеялом его замученное сердечко. В этот самый момент, ему показалось, что он нашел свое место. Пусть и не так, как он этого ожидал, но в объятиях Сынхена было так хорошо и сладко, что не хотелось ни о чем думать, а лишь забыться и раствориться в нем.        Никто из них, поглощенных поцелуем, не заметил ласковое дуновение прохладного ветерка. Он взъерошил розовые волосы на затылке Джиена, любопытно сунул нос между лицами двух парней, наблюдая за их поцелуем, после чего котенком приластился к спине Сынхена.        Сынхен в последний раз попробовал сначала верхнюю, затем нижнюю губу Джиена, и с тихим характерным звуком отстранился, прижимаясь своим лбом к его. Он тяжело дышал, все еще не открывая глаз.        Джиен из-под полуприкрытых век наблюдал за ним, счастливо улыбаясь. Он чувствовал, что некогда разбитое Сынри сердце заживает обратно, склеиваясь из осколков, заботливо укутанное теплом Сынхена. Он не выдержал, и вновь прижался к его губам, желая почувствовать его такой желанный вкус.        Сынхен, все же, медленно открыл глаза и с восхищением уставился на Джиена.        — Ты переливаешься!... О боже, это невероятно... — выдохнул он, наблюдая, как молочно-белая кожа Джиена искрится радужным сиянием. Нежные оттенки переливаются в темноте, заставляя его тело гореть, словно еще одно ночное светило.        Джиен в неверии смотрел на свои светящиеся руки и не знал, что и думать. Он все еще не мог трансформироваться обратно в себя, в свое истинное обличье — он чувствовал это, чувствовал, что все еще был человеком. Но как тогда объяснить то, что все его тело светиться, переливаясь всеми оттенками радуги?        Благословение, прошептало его сердце. Родительское благословение?        Легкий ветерок подул ему прямо в лицо, будто играясь, и Джиен звонко рассмеялся. Он никак не мог надышаться этой свежестью, не мог насладиться этим ощущением прохлады и невесомой ласки. Он мечтал слиться с ветром в единое целое, стать собой, и взмыть в небесные просторы.        Но он все еще, по какой-то причине, оставался человеком. И это одновременно убивало, и самую малость радовало.        Радовало, потому что рядом был Сынхен.        Потому что его сердце было навеки в руках Сынхена.        Потому что это просто Сынхен.        Только Сынхен.        Джиен с радостной улыбкой повернулся к нему, сталкиваясь с таким же восхищенным взглядом.        — Ветер, — счастливо прошептал Джиен. — Ты чувствуешь? Ветер вернулся!        Сынхен прикусил губу, пытаясь скрыть широкую улыбку. Он ласково взъерошил розовые волосы Джиена и переплел свои пальцами с его радужными.        Джиен сжал их в ответ, но вдруг внезапно помрачнел.        — Вот только я чувствую, что что-то изменилось. Я не могу снова стать собой. Что если я навсегда останусь человеком? — спросил он, с отчаянием глядя на Сынхена. Его золотые глаза блестели от слез, и Сынхен мог поклясться, что не видел ничего прекраснее, чем это. Золото его глаз вкупе с радужным сиянием составляло просто невероятную картину. Джиен был невероятным.        Он прочистил горло и хрипло спросил:        — Тебя это расстраивает? Быть человеком?        В его взгляде читались нерешительность и страх. Страх потерять самое дорогое. Для Джиена было слишком видеть его таким. Он поспешно покачал головой, крепче сжимая его горячие пальцы.        — Нет! Боже, нет! Но...        Джиен осекся, не зная, как продолжить. Он не мог обманывать ни себя, ни Сынхена. Да, он хотел стать прежним, Господи, хотел этого всей душой! Но как же Сынхен? Означает ли возвращение в себя прежнего то, что в этом случае он навсегда потеряет его?        Сынхен ждал, что Джиен продолжит, но спустя несколько долгих минут понял, что тому нечего сказать. Он молча обвел взглядом звездное небо и встал, отпуская руку Джиена.        — Уже очень поздно. Нужно возвращаться домой, — тихо пробормотал он, отворачиваясь от все еще сидевшего Джиена. Сияние потухло. Джиен больше не светился.        Обратно они возвращались молча, каждый погруженный в свои мысли. Добравшись, наконец, до дома, Джиен ждал, что Сынхен что-нибудь скажет, но тот только пожелал спокойно ночи и скрылся в мастерской. Джиену ничего не оставалось, как уныло подняться в свою комнату, — вернее, в комнату Сынхена. Он подошел к маленькому окошку и просто смотрел на яркую луну.        Он всего несколько раз за все свое бессмертное существование видел истинный облик матери. Она являлась только ночью, и то в образе светила, и освещала мир, бережно охраняя его сон.        И сейчас, глядя на круглую Луну, Джиен ясно чувствовал, что она с ним, в сердце. Частичка матери всегда жила в нем, питая его своей любовью и заботой.        И Джиен отчаянно хотел ее увидеть. Потому что он запутался в жизни, и не имел ни малейшего понятия, как распутать этот клубок.        Где-то сбоку, со стороны мастерской раздался глухой стук. Джиен тут же спрятался за занавеской, наблюдая, как из мастерской выходит Сынхен, тяжело дыша и сжимая рукой свои волосы. Он так же, как и Джиен минутой ранее, посмотрел на луну, и только сейчас Джиен заметил блестящие дорожки слез на его щеках.        Сынхен плакал.        Замкнутый в себе, всегда неприступный, равнодушный Сынхен стоял и молча плакал, и Джиен не знал, что хуже: его слезы или то, что он был этому виной.        Он зажал рот рукой, чтобы скрыть тихие всхлипы, наблюдая за Сынхеном, но вскоре тот поспешно вытер лицо и зашел в дом. Внизу хлопнула дверь.        Этой ночью Джиену так и не удалось заснуть. Он продолжал снова и снова прокручивать в голове сегодняшний день, останавливаясь на поцелуе и вспоминая все те ощущения, что он испытал.        Под утро деревню настигли тучи, заслоняя собой луну. Мелкий дождь, наверное впервые за последний месяц, заливал улицы, постепенно наращивая темп и мощность, становясь сильнее и превращаясь в проливной ливень. С первыми оглушительными раскатами грома, сверкнула молния, прочерчивая резкий зигзаг на черном небе.        Дождь колотил стекло, тяжелые капли ударялись о крышу, раскаты сотрясали дом, а яркие вспышки освещали темную комнату на чердаке.        Джиен лежал, свернувшись калачиком на постели, дрожа, как осиновый лист на ветру, и тихо жалобно скулил, отчаянно жмуря глаза и раз за разом крупно вздрагивая всем телом от очередного раската грома. По его щекам текли слезы, впитываясь в подушку. Перед глазами стояла картина того рокового дня, события которого сломали Джиена, разбив его хрупкое тело и сердце. Он не хотел думать о Сынри и о том дне, но новые вспышки и раскаты вновь и вновь вселяли ужас и страх в нежного сломленного мальчика.        Новый раскат грома, и почти забытую рану на животе прожгло огнем, из-за чего розововолосый сильнее впился пальцами в простынь, кусая ее, чтобы вытерпеть эту боль.        Он зарыдал сильнее, в немом крике цепляясь за простынь. С новой вспышкой молнии ему казалось, что она целится в него, что всего секунда и она пронзит его, сожжет.        Он не знал, сколько так метался по постели, захлебываясь рыданиями, пока не почувствовал спасительное прикосновение горячих рук, что крепко прижали его к знакомой груди, бережно убирая влажные волосы со лба.        — Я здесь... Слышишь? Это просто гроза, шшш, — прошептал Сынхен ему в ухо, оставляя теплый поцелуй на виске, а затем на макушке. Его руки согревали, и Джиен пусть и вздрагивал, но уже не так сильно дрожал. Он вцепился в рубаху Сынхена, прижимаясь губами к его груди, продолжая тихонько поскуливать. — Ну же, успокойся, малыш. Я здесь, я никогда тебя не оставлю. Маленький мой, самый лучший. Ты так нужен мне, очень-очень нужен...        Его шепот успокаивал. Он гладил его влажные от слез щеки, целовал в спутанные волосы, крепко прижимая к себе, словно боясь потерять.        — Сынхен, Дождь... — Джиен отчаянно жался к нему ближе. — Сынхен... — шептал он как безумный, снова и снова повторяя его имя.        — Тише, — Сынхен поцеловал его во влажные губы, чувствуя кристальные слезинки своего ангела на своих губах. — Дождь не тронет тебя. Я не позволю. Я здесь...        Джиен всхлипнул и шмыгнул носом, доверчиво глядя на Сынхена своими огромными глазами цвета жидкого золота, полными слез. Сынхен потянулся рукой, чтобы нежно убрать сползшую на лоб розовую челку, после чего теплыми, слегка шершавыми пальцами вытер слезу на его порозовевшей от смущения щеке. Он приблизил к нему свое лицо и принялся собирать губами слезинки с его влажных ресниц. И Джиен не выдержал. Он обвил его шею руками и жарко поцеловал. Сынхен крепко держал его дрожащее тело в объятиях, словно даже теперь, когда Джиен полностью раскрылся перед ним, он все еще боялся потерять его. Их лица соприкоснулись, а губы отчаянно искали друг друга. Его поцелуи, сначала робкие и нерешительные, нежные, как ласковое дуновение ветерка, постепенно становились все более требовательными и страстными. Казалось, в них он пытался вложить всю свою боль, весь страх, надежду и свою любовь. Он хотел, чтобы Сынхен почувствовал, как нужен, как дорог ему. Словно глоток воздуха. Сынхен стал его воздухом, без которого он не сможет дышать, без которого он просто рассыпется на части.        Сынхен разомкнул его руки на своем затылке и легким движением коснулся его спины, нежно поднимаясь вдоль позвоночника кончиками пальцев. Эта легкая, небрежная ласка дрожью пробежалась по телу Джиена. Он аккуратно, стараясь не напугать, развязал шнурок на сорочке розововолосого, и ткань мягко сползла вниз, обнажая молочные плечи и тонкие ключицы. Сынхен прижался к ним губами, покрывая нежную кожу влажными поцелуями по мере того, как освобождал его от одежды.        Джиен забыл обо всем — о дожде, что продолжал неистово бить в окна, о притупившейся боли в животе, о Сынри, — он откинул голову назад, обнажив шею, чем и воспользовался Сынхен, покрывая поцелуями его горло. Темноволосый ласкал его тело, шептал что-то приятное, и Джиен, прикрыв глаза, слушал, как неистово бьется его сердце. Он полностью открылся Сынхену, доверил ему себя, жадно вдыхая его запах, и терялся в ощущениях, пока Сынхен целовал его шею, грудь, плечи.        — Нужен, — рвано прошептал Сынхен, задыхаясь от страсти, его руки медленно скользили по обнаженному телу под ним, будто изучая, погладили впалый живот, прослеживая их дорожками поцелуев. Он коснулся губами большого шрама на животе Джиена, лизнул бугристую от ожога кожу, пуская стаи мурашек по спине розововолосого.        — Нужен, — повторил он, уткнувшись лицом в живот Джиена, обводя языком впадину пупка. Его рука накрыла пах юноши, нежно поглаживая, чувствуя горячую плоть под пальцами. Слегка сжав пальцами его член, он обхватил его губами и, взяв в рот, ласкал губами, то поднимаясь ими вверх по стволу, то медленно опускаясь вниз, стал нежно посасывать розовую головку.        Джиен захлебывался от наслаждения, сгорая заживо от невозможно сильных чувств. Каждая клеточка его тела полыхала огнем. Он стонал и тяжело дышал. То, что он чувствовал, было слишком для его маленького сердечка, которое билось так, что оглушительными ударами стучало в ушах. Он учащенно дышал, облизывая пересохшие губы и просто умирал в руках Сынхена.        Сынхен осторожно развел его ноги в стороны, спускаясь губами вниз, и прикоснулся языком к его дырочке. Он нежно посасывал, ласкал, растягивая его, срывая крики с уст розововолосого.        Бархатистая, нежная кожа Джиена покрылась бисеринками пота. Завороженный его красотой, Сынхен потянулся к его лицу. Веки мальчика трепетали, а рот был слегка приоткрыт в немом стоне. Сынхен поочередно поцеловал сначала одно веко, затем другое, после чего уткнулся носом в его шею, вновь приглушенно прошептав:        — Нужен...        Крик Джиена затерялся в новом, оглушительном раскате грома. Сынхен плавно вошел в его тело и замер, давая дрожавшему от ощущений Джиену, привыкнуть. Он то входил в него до самого конца, то медленно двигался назад.        Джиен сходил с ума. Он горел, взмывал ввысь в небеса, теряясь там в пучинах удовольствия. Его накрыла теплая волна, зародившаяся где-то внизу живота и стремительно разливающаяся по всему телу, срывая пронзительный крик с уст мальчика. Он забыл, как дышать, задыхаясь от безумия, потрясенный новым для него оглушительным чувством. Это как рассыпаться на миллиард крошечных осколков, не имея возможности собрать себя обратно. Как умереть и воскреснуть.        Движения Сынхена ускорились и он хрипло простонал, теснее прижав к себе Джиена. Когда он поднял голову, то наткнулся на золотистые глаза, полные слез. Нет, в них не было ни боли, ни разочарования, а только огромное счастье, надежда... Любовь.        Любовь.        Она наполняла их души неописуемым восторгом, счастьем. Их души сплелись друг с другом, соединяясь в единое целое.        — Нужен, — улыбнулся Сынхен, и не выдержав, утянул Джиена в до невозможности сладкий поцелуй. Казалось, они никак не могли насытиться друг другом, и каждый из них отдавал свое сердце другому, переплетая свои жизни и судьбы.        Когда они, наконец, оторвались друг от друга, не разжимая объятий, опьяненные, уставшие, уже начинало светать.        Никто так и не заметил, что дождь прекратился, сердито фыркнув последним раскатом грома, и скрылся за холмами, погружая деревню в мирную предрассветную тишину.

°°°

~ Зов ~

Yasuharu Takanashi — No Home

Ветер — это мы: он собирает, хранит наши голоса, а затем спустя какое-то время, играет ими, посылая их сквозь листья и луговые травы. Трумен Капоте. Голоса травы (Луговая арфа)

      Джиен чуть вздрогнул во сне, чувствуя, как ему тепло и спокойно. Медленно проснувшись, первое, что он заметил, было умиротворенное лицо Сынхена. Тот так крепко прижимал его себе, словно в страхе, что Джиен куда-то уйдет. Розововолосый глупо улыбнулся от этой мысли. Он бы никогда не смог уйти. Не теперь.        Но то странное чувство, что разбудило Джиена, снова кольнуло в груди, будто побуждая к чему-то. Поддавшись на зов, Джиен осторожно выскользнул из горячих объятий Сынхена, набрасывая на плечи свою сорочку и натягивая штаны. Он спустился вниз, отмечая, что дедушка, видимо, решил переждать дождь в деревне, раз все еще не вернулся.        Вдруг кто-то тихо шепнул ему в ухо. Оглянувшись, Джиен никого не обнаружил. Настойчивый зов, что пульсировал в груди, тянул его куда-то наружу. Джиен обулся и последовал за преследующим его чувством. Он не знал, правильно ли поступает, оставляя Сынхена одного, не знал, что его ждет впереди, но чувствовал, что обязан следовать зову. Он шел и шел, сам не зная куда именно. Его просто что-то тянуло к себе. Он уже пересек границу, где кончалась деревня. Впереди ждала его только долина.        Зов! Внезапная мысль заставила Джиена пораженно замереть на месте.        Зов… Долина звала его. Он должен был идти.        Еще было раннее предрассветное утро. Трава блестела от росы, а вокруг щебетали только-только проснувшиеся жаворонки.        Джиен достиг высокого холма на краю, где начиналась изумрудная долина, по которой все еще стелился утренний туман.        Солнце еще не взошло, поэтому было немного сумрачно и прохладно. Зов больше не принуждал его идти, и Джиен понял, что он на месте. Он полной грудью вдохнул свежий воздух и улыбнулся, когда почувствовал легкий ветерок, ласково коснувшийся его лица. Он прикрыл глаза, наслаждаясь спокойствием и душевным умиротворением.        Это был именно тот момент рассвета, когда луна зависает на самой границе горизонта, чтобы через минуту уступить место теплым лучам солнца.        Джиен почувствовал, нежели услышал, чужое присутствие рядом с собой. Он знал, кто это был. Сердце подсказывало.        — Я скучал, — прошептал Джиен, боясь разрушить этот волшебный момент. Его лица коснулось прохладное дуновение, и он зажмурился от щекотки.        — Я тоже, дитя.        Джиен уже и не рассчитывал услышать этот дивный, кристально-чистый, певучий голос. Он медленно поднял веки, наблюдая за мягким перламутровым сиянием в паре метров от себя. Лунный лик был размыт, но если хорошенько вглядеться, то можно было увидеть изящные очертания силуэта девы, что парила в воздухе, не касаясь земли. Ее невероятно длинные серебристые волосы каскадом спадали вниз, красиво рассыпаясь по плечам, и исчезали в призрачном мареве где-то в самом низу ее сияния. Большие, и такие же серебристые глаза смотрели с теплом и материнской любовью, а тонкие сиреневые губы изгибались в доброй, чуть насмешливой улыбке.        — Мой самый непослушный и непоседливый сын, — усмехнулась Луна, являясь перед ним в своем истинном обличье. Джиен невольно задержал дыхание, чувствуя себя так хорошо и спокойно рядом с ней. — Люди и боги несовместимы, ты ведь знал это. Но все равно рвался к ним. Разве не глупо?        Она мягко улыбнулась, подплывая ближе, и с нежностью посмотрела на сына.        — Ты так похож на своего отца. Эти глаза, этот характер — это все Солнце, — сказала она, погладив Джиена по щеке, после чего опустила руку и приложила ее к его груди. — Но твоя душа — это я.        Она смотрела на него так пристально и внимательно, будто любуясь.        — Ты заслуживаешь самой лучшей участи. Это преступление заставлять страдать такого чистого ангела, как ты, дитя. Я проучу Сынри за его выходку, — на последних словах она слегка нахмурилась, но через мгновение тут же снова улыбнулась. — Но в чем-то есть и его правда. Боги наделены уникальной способностью менять облики, но это только до тех пор, пока кто-то из них не выбирает другую судьбу. Ты же решил выбрать жизнь среди людей, но сам подумай, разве это возможно? Будучи богом, ты бы никогда не нашел свое место среди них. Есть границы между нами и людьми, которые ты, сынок, решил не соблюдать, не думая о последствиях.        Джиен расширил глаза, в растерянности смотря на мать. Та успокаивающе коснулась губами его лба.        — Я... Я думал, что молния Сынри сломала во мне что-то. Она ведь прервала мою трансформацию... Я думал, что всему виной именно это... — воскликнул Джиен, не сводя пораженного взгляда с Луны. Та с печальной улыбкой покачала головой.        — Нет, дитя. Сынри виноват лишь в том, что посмел поднять на тебя руку, за что его ждет соответствующее наказание.        Она взмахнула рукой, и Джиен почувствовал, как невидимый замок, что удерживал его в человеческом теле, с тихим щелчком открылся, давая ему столь желанную свободу. Кончики пальцев зазудели, огромная вибрация пробежалась по всему его телу, и мощная стена воздуха завихрилась вокруг них.        Пораженного ахнув, Джиен не знал смеяться ему или плакать. Он глубоко вдохнул и отдался своей природе, постепенно чувствуя, как человеческое тело становится легче, шире, пока не исчезает совсем, сменяясь на радужное эфемерное. Взвизгнув от радости, Джиен взмыл в небо, наслаждаясь легкостью и свободой. Он стремительно пронесся над изумрудными холмами, развеяв клубы тумана, задержался высоко в небе, поравнявшись с птицами, и резко сорвался вниз, туда, где его ждала Матушка Луна. Она умильно расхохоталась запыхавшемуся виду сына.        — Я не могу поверить! — воскликнул Джиен, создавая легкие вихри воздуха и пуская их нестись вниз по холмам. — Я снова парю!        Он счастливо рассмеялся, запрокинув голову, и закружился на месте. После, еще раз глубоко вдохнув, вернулся в свое обычное божественное состояние, нечто среднее между человеческим и эфемерным телом.        Луна, наблюдавшая за ним, была отчего-то грустной. Заметив это, Джиен насторожился.        — Матушка?        Он подошел к ней и взял ее серебристые руки в свои.        — Матушка, что-то не так?        Луна смотрела на него грустным немигающим взглядом.        — Когда я говорила о том, что боги не могут существовать рядом с людьми, я имела в виду тебя, Джиен. Готов ли ты возвратить себя и снова стать Ветром, но вернуться домой, навсегда забыв о людях и о нижнем мире?        Джиен замер. Что значит забыть? А как же Сынхен? Джиен только сейчас вспомнил, что тот остался один в постели, и возможно, уже заметил его отсутствие. Сможет ли он покинуть того, кому навеки отдал свое сердце?        — Я... Я не могу...        Луна понимающе кивнула, и в ее серебристых глазах появились слезы.        — Твое сердце... Ты любишь, — уверенно заявила она. — Впереди тебя ждет вечность. Готов ли ты отказаться от своей любви ради вечности и ветра?        — Нет... Как же... Нет, нет... Пожалуйста, нет.... — бессвязно шептал Джиен, качая головой и не веря, что все это происходит с ним.        Джиен раскрыл рот в немом крике. Ноги не держали, и он упал на колени, наконец понимая, перед каким выбором его ставили. Стать собой и вернуться домой или остаться с Сынхеном, но потерять себя. Ветер или Сынхен. Дом или....        А где его дом? Джиен задумался.        Он сжал пальцы в кулак и стиснул зубы, чтобы сдержать слезы. Это его выбор.        — Готов ли ты пожертвовать любовью ради вечности? Любовь может пройти, ты знаешь, ведь человеческие эмоции так непостоянны, — укоризненно покачала головой Луна, наблюдая за стенаниями сына.        Тот все еще сидел и широко распахнутыми глазами смотрел в пустоту перед собой.        — Мне... Мне не нужна вечность без Сынхена... — в конце концов тихо прошептал он. По его щекам текли радужные слезы, переливаясь на лунном свете. — Я не хочу жить без него...        Луна улыбнулась, с гордостью смотря на сына, будто она уже знала его ответ.        — Ты все равно остаешься моим сыном, и кем бы ты ни был и где бы ты ни находился, я всегда буду вот здесь, — Она опустилась на траву рядом с Джиеном и ласково коснулась его груди. — Не забывай, что твоя душа — это часть меня. Я всегда буду рядом с моим любимым непоседливым сыном.        Она прижалась к его лбу губами, заботливо стирая влажные дорожки слез на его щеках.        — Я горжусь тобой, сынок, каким бы ни был твой выбор.        Джиен кинулся к ней, отчаянно нуждаясь в том, чтобы его обняли.        — Матушка, прости меня, но я не могу так... Я не смогу жить вечно без него…        — Я знаю, — прошептала она, обнимая плачущего сына, после чего игриво добавила: — Кстати, а он ничего, красивый.        Луна звонко расхохоталась и с улыбкой кивнув, мягко отстранилась. Она взглянула на светлеющее небо и вновь повернулась к Джиену.        — Кажется, мне уже пора, твоему отцу не терпится сменить меня, — усмехнулся она. Луна взмахнула руками, и Джиен почувствовал, как его обволакивает чем-то теплым и мягким, словно одеяло. Он смотрел, как мать отдалялась от него, как ее сияние постепенно тускнело.        — Еще увидимся, мой мальчик.        Ее звонкий, как звон серебристых колокольчиков, голос пронесся по долине, эхом отражаясь от зеленых холмов. Перламутровое сияние в последний раз сверкнуло и исчезло. В тот же миг, первые лучи солнца коснулись подножья горы Пэктусан вдалеке, разливаясь золотом по блестящей от утренней росы долине. Джиен смотрел на горизонт, наблюдая за рассветом, и тихо прошептал:       — Я буду скучать, матушка.

°°°

      Когда он возвращался обратно в деревню, то у самой границы заметил Сынхена. Тот сидел прямо на земле, уткнувшись в свои колени. Джиен тихо подошел к нему, стараясь не напугать, и ласково взъерошил его темные волосы.        Сынхен резко вскинул голову, не мигающим взглядом смотря на Джиена. Казалось, что он не мог поверить своим глазам.        — Джиен? — прошептал он, тут же вскакивая на ноги и крепко прижимая удивленного розововолосого к своей груди. — Я думал, что ты ушел. Я думал, что потерял тебя!        Он обхватил лицо Джиена ладонями, бегая взглядом по его золотистым глазам.        — Почему ты ушел? Господи, я думал, что это долина... Что она...        Джиен прижал палец к его губам, не позволяя закончить.        — Я видел матушку, она позвала меня, — мило улыбнулся он и поцеловал Сынхена в лоб, прямо в нахмуренную складку между его густых бровей, тем самым разглаживая ее. — Она благословила меня и сказала, что у меня неплохой вкус, — хитро ухмыльнулся Джиен. Они несколько мгновений смотрели друг на друга, любуясь любимыми чертами, пока Джиен не потянулся навстречу Сынхену, молча прося о поцелуе.        Они целовались нежно, легко, наслаждаясь каждым моментом. Небо уже окончательно посветлело, когда Сынхен, первым отстранившись, тихо прошептал прямо в губы Джиена :        — Значит, ты останешься?        Он терпеливо ждал, боясь услышать отрицательный ответ. Но Джиен только широко улыбнулся, соприкасаясь с ним губами.        — Навсегда.        Сынхен расширил глаза от удивления и, удостоверившись, что тот серьезно имел в виду то, что сказал, еще сильнее прижал его к себе, жарко шепча в висок:        — Я люблю тебя, малыш.        — Я люблю тебя, — улыбнулся в ответ Джиен, уткнувшись носом в шею Сынхена, вдыхая его запах и чувствуя себя самым счастливым.        Жалел ли он о своем выборе? Ответ: нет.        Ну и пусть, что он больше не сможет парить как Ветер. Рядом с Сынхеном он парил каждую секунду... Парил от счастья.        И пусть, что человеческие эмоции непостоянны, как сказала матушка. Зато они в сотни раз сильнее и глубже. Ради них, возможно, и стоило отдать свои крылья. Как плату за безграничное счастье рядом с любимым.        Джиен любил Сынхена. Всей своей сущностью любил. Он был его живительной силой, его якорем в этом странном и незнакомом ему мире.        Он был его долгожданной свободой.        И будь у Джиена хоть тысяча возможностей вернуться назад и снова стать Ветром, он бы ни за что не передумал. Он всегда, снова и снова, будет выбирать Сынхена.        Его губ коснулись сладкие и до боли любимые губы. Их поцелуй словно был обещанием счастливой и безмятежной вечности вдвоем. Они стояли на границе деревни и просто наслаждались друг другом, не в силах отпустить от себя дальше, чем на пару сантиметров.        Мягкий прохладный ветерок ворвался в деревню, всколыхнул верхушки деревьев, закружился вокруг двух влюбленных, взмыл ввысь, и исчез за облаками, навеки свободный от сковывавшей его связи.        Джиен больше не был Ветром, и ветер больше не был Джиеном.       А ветер никогда не вернется туда, откуда он улетел.

Какой прок в крыльях, если вы не чувствуете дуновения ветра на своем лице? Город ангелов (City of Angels)

~ FIN ~