Береги себя

Светлые сени, а тёплое золото кленовых листьев заменяет на деревянных полах ковры. В окна падают прозрачные столпы жаркого осеннего солнца, в их свете пляшут и резвятся серые пылинки. Торжественное пение оракулов, проводящих моления при месте поклонения, едва слышимо раздаётся в разряжённой нежной тишине. Лишь шорох сухих листьев и шёпот пробегающего мимо сквозняка нарушает эту особенно волшебную мелодию. Энувиель скорбела, мало радовали её свет и песнопения, ведь отправляла она ныне сына своего младшего на войну. Горько было на душе, но вместе с тем болящее материнское сердце переполняла гордость. Всего минуло двадцать пять сентябрей её юному мечнику - по человеческим меркам это очень мало, а по эльфийским - и подавно, - но уже он способен повести за собой небольшое войско. Талантливый и мудрый, проницательный и благородный. Честь в сердце, доброта в душе и во взгляде строгость. Мягкость и решительность в деяниях. Настойчивость и, несомненно, воинская гордость. Её сын, храбрый и справедливый - ну точно копия отец. По нраву и характеру, по внешности и навыкам. И смотрит на мир так же: спокойно, мудро, проницательно. Вот он - её единственный луч света в увядающем царстве печальной осени. Нежные женские руки надевали простенькое бронзовое колечко на юношеский палец, сухие губы прижались к привыкшим к оружию и труду ладоням, а мягкий голос заботливо и тихо напевал, наставляя: - Никогда не сходи ты с тропинки прямой, не снимай в пути кольцо с руки. Не ступай за порог над холодной водой, - черноволосая эльфийка на миг затихла, слегка отводя взгляд и, удерживая скромную улыбку, продолжила, - береги себя, береги... Береги себя, защитник мой. Полный одновременно строгости и мягкости взгляд янтарных глаз матери будто в последний раз изучал знакомый до невозможного и такой любимый лик сына. Мальчик, нет, уже мужчина размеренно кивал, послушно внемля словам матери и с гордостью прижимая к сердцу её тёплую ладонь. Он сделал вежливый низкий поклон, улыбнулся так, как может улыбнуться лишь любящее дитя, и с трепетом прижался губами к виску статной эльфийки. - Сердце ястребом гордым бросается ввысь, - строго протянул нежный голос, и тут же мягкость разлилась в нём, подобно прозрачному грибному дождю, - Не кори себя, за ним беги. Между Волком и Псом выбирать торопись! Береги себя, береги... Бравый воин, он гордо и неосознанно идёт по стопам отца, ушедшего навеки от острого клинка в спину. И мать теперь, на момент прощания запирая в себе боль неведения и невыносимость неизбежной разлуки, тая в сердце страх утраты, молит уже не только про-отца своего, Галлеана, но и самого Всевышнего, даже ставшую Мортис богиню Солониель, всех духов и стражей лесных, всех светлых ангелов, о том, что бы не повторил её храбрый сын горькую судьбу отца своего. Светлые, точно освещённый летним солнцем колос пшеницы, волосы лоснятся по сильным широким плечам, наспех подстриженные кончики едва касаются туго застёгнутого металлического пояса. Заправленная под стальной венец длинная чёлка не лезет в глаза и не мешает. Улыбка. Самая светлая и чистая для Энувиель, самая тёплая. Улыбка её мёртвого возлюбленного на устах младшего сына. Эрион покидал родное селение, гордо, на стройном белогривом единороге, сжимая в скованных в перчатки руках поводья из золотого кружева. Родичи смотрели на него: кто-то с гордостью, кто-то ласково, кто-то с беспокойством, кто-то с завистью. Но никто не посмотрит так, как милая и горячо любимая мама. Единственная на свете. И сейчас особенно заполняли разум от чего-то именно последние слова её тихой песни: "А у Дуба с Рябиной попросишь тепла, не примнут травы твои шаги. Сохрани же себя от любого от Зла, береги себя, береги! Береги себя..." Это звучало и воспринималось так светло, так ярко, так совестно и даже больно! Но необходимо, важно. Теперь каждое слово этой песни, каждый отзвук печально-ласковой мелодии, будет звучать в глубине сильного горячего сердца, подогревая его день ото дня больше, и с каждым разом делая взрослеющего на поле брани юношу сильнее. Энувиель стояла у входа в дом, лишь слегка приподняв руку в знак прощания. С тоской и тяжестью смотрела она во след своему ясному соколу, милому защитнику, и хоть он ещё не выехал даже за ворота, тоска скуки уже разливалась в чувствительном материнском сердце. Зефиры лениво шевелили густые кудри её волос, рассыпавшиеся по хрупким плечам блестящим чёрным грифелем, оглаживали теплом румяные щёки. Губы женщины улыбались, но в глазах блестели кристальные капли слёз, в конце концов, нагло предавая сдержанность сильной эльфийки и скатываясь по лицу. Её сын обернулся лишь раз, у самого выхода из селения, лишь издали смотря на несчастную мать. Чувство вины растворилось в его добром взгляде, а Энувиель только тяжело вздохнула, облегчая на миг павший на сердце камень, да едва ли слышно прошептала вновь: - Береги себя. Береги. Ещё долго стояла она на пороге, да всматривалась в извивающуюся коварной змеёй дорогу, до самого вечера немо шептала молитвы богам, а сын её, тем временем, смело держал свой путь, следуя навстречу к поджидающей в центре спутанного льняного клубка дорог судьбе Великого Спасителя Невендаара.