Ливень

Вся природа замерла в ожидании ливня. Птицы примолкли, разве только растрепанный воробей хрипло чирикнет в колючем нагом кусте. Он ветеран, можно сказать, этот воробей, не раз и не два побывал уже в цепких игривых лапках Ури, а гляди ж ты, прыгает, ерошится, никуда, зараза такая, не улетает. По голым веткам сиреневых зарослей, пригибая их к самой земле, проходится порыв влажного теплого ветра, почему-то до костей пробирающего мурашками. Пахнет талым снегом, мокрой дорогой и выхлопным газом. Воздух тяжелый и какой-то особенный что ли, сырая земля липнет комьями к дорогой обуви даже если идти по центру официальной садовой тропинки. Двадцать третье марта. Весеннее равноденствие. Скорей бы начался дождь. Кабинет Савады Цунаеши находится на первом этаже загородной резиденции, на окнах даже решеток нет, створки сейчас распахнуты настежь. Босс самой великой, известной и влиятельной из итальянский мафиозных семей машинально бросает взгляд в ту сторону: широкие шелковые занавески полощутся ромашковыми флагами, на столе наверняка хаос – ветер не мог не разметать драгоценные бумаги. Земля липнет к подошвам, преддождевая душная сырость забирается под пиджак и рубашку, однако Цуна упрямо шагает вглубь сада меж черных, но уж начинающих потихоньку оживать деревьев, растопорщенных кустов и покамест безжизненных рыхлых клумб, огороженных белым в нежно-розовых прожилках мрамором. Увидев, во что превратилась обувь босса, Гокудера наверняка распечет сначала садовника – как так, почему слякоть?! – а потом и любимое начальство – вы ведете себя так безответственно! И пренебрежение здоровьем припомнит (еще бы только-только воплотил в жизнь свой безумный план победы над Бьякураном, «восстал из мертвых», а уже на всяких сквозняках в одном расстегнутом пиджаке прогуливается!), и наплевательство на безопасность.. В кронах шумит, и на нос Саваде приземляется – приносяется? – холодная тяжелая капля. Цуна улыбается свои мыслям и быстрым шагом направляется обратно в дом. Дождь усиливается с каждой секундой, превращается в настоящий ливень, падает с небес шумной мокрой стеной. Дверь скрипит, и на крыльцо выскакивает взъерошенный, что тот воробей, Хаято. Сигарета в зубах зажата под самым угрожающим углом, брови сведены к переносице и на лбу тревожная морщинка. - Джудайме! – возмущенный вопль, и Саваду хватают за руку, побыстрее втаскивают в помещение и глядят укоризненно и обеспокоенно. - Джудайме, вы не замерзли? Вы же промокли насквозь! Ну как же так можно?! В прихожей, среди лакированного красного дерева и пафосной темной бронзы, начинает остро пахнуть дождем и привычно – дорогим табаком и астрономической стоимости одеколоном. Цуна улыбается, стягивает пиджак, и в самом деле порядочно вымокший, делает шаг, отделяющий его от заместителя и обнимает того за пояс, пробираясь холодными ладонями под чужую рубашку, поближе к теплому телу. Хаято вздрагивает, смотрит немного растеряно, а потом беспомощно улыбается в ответ, обнимает босса за плечи и носом медленно, с удовольствием трется о пахнущие ливнем и ветром мягкие волосы. - Джудайме… ну вот что мне с вами делать, а? – тихо. Цуна что-то хмыкает, поднимает голову, невесомо целует ухо, висок, щеку, уголок губ. – Джу-дай-ме. Объятье делается неуловимо жестче. - Скажи, ты уже решил проблему с той семьей, что пыталась под шумок расширить сферы влияния, м, Хаято? – наигранно строго, но с той выработанной за десять лет интонацией холодного делового любопытства, от которой по струночке хочется вытягиваться и каблуками щелкать. Гокудера от неожиданности едва сигарету не роняет. - Д-да, конечно же, - ну конечно же он все сделал, идеально, как и всегда, просто совершенно не ждал вопроса. Десятый Вонгола в последнее время вообще полюбил каверзные разговорчики в менее всего подходящие для этого моменты. - А я в тебе и не сомневался, - снова теплая улыбка. И на губах, и в чарующих янтарных глазах. – Пойдем-ка. Гокудеру крепко цепляют за запястье и тащат по коридору до савадиного кабинета. На первом этаже, ни сигнализации, ни решеток, и стекла самые обычные, любой пистолет запросто на вылет пробьет – вопиющая безалаберность и беспечность, и ведь не переспоришь его, полагающегося на одну интуицию! И к чему вот такой риск? Щелкает замок на двери, и Ураган Вонголы проглатывает возмущенное замечание. В помещении холодно и сыро – окна распахнуты, очень-важные-бумаги разлетелись по полу, возле подоконника порядочная лужа – дождь постарался. Но почему-то дышится легко-легко, и на сердце вдруг делается прохладно-спокойно, и не хочется возмущаться беспорядку и сквозняку. Пахнет дождем, прелой землей и – фантастически хорошо – весной. Цуна подводит его к окну, отпускает руку и высовывается наружу чуть ли не по пояс, счастливо, совершенно по-мальчишески усмехаясь своему Хранителю и, кажется, всему миру. - Что, Джудайме? – смущенно отвести глаза, отвернуться – он же не одобряет. Десятый усаживается на подоконник, прямо на мутные дождевые лужицы, не жалея брюк за круглую сумму, и притягивает Хаято к себе, обхватывает поперек груди и целует, целует затылок, висок, шалые глаза. - Ничего, - улыбается. За один такой взгляд Гокудера запросто отдаст жизнь, только Десятый не одобрит такого порыва, а значит и думать нечего. - Ничего такого, Гокудера-кун. Просто хорошо, верно же? Хаято прикрывает глаза и наконец просто расслабляется, стараясь сохранить до мелочей в памяти момент – шелест ливня и тепло рук любимого человека, самоотверженно (Пламя не Пламя, а простудится ведь наверняка, но спорить с боссом…) оберегающего от сквозняка. И все-таки что-то в этом есть. Глупое, как в дамских книжках, Киоко с Хару над такими ревут, но почему-то желанное и даже словно бы необходимое. Какое-то странное … умиротворение что ли? - Да, - соглашается Хаято. – Хорошо. С вами – всегда.