Знойно

      Синдрийская ночь душна и безлунна. Густой горячий воздух еле колышет легкие шелковые занавески на распахнутом окне. Тихий шорох одежд, приглушенный стон. Он смотрит на покачнувшееся в ухе своего короля золотое кольцо, на отблеск огня от лампады на нем и думает, что не видел ничего прекрасней в своей жизни.       - Джафар… - тихий шепот едва коснувшихся ключицы губ. Протяжный несдержанный стон от пробежавших по всему телу горячих волн страсти. Сильная широкая ладонь скользит по бедру, обнажая его, обжигая подобно раскаленному железу, оставляя клеймо навечно, связывая крепче любых пут. Эти сильные руки, эти крепкие объятья всегда плавили его, словно огонь - воск. Вздрагивая и выгибаясь всем телом навстречу требовательным уверенным движениям, чувствуя всем своим телом единство, кажущееся бесконечным, кажущееся неразрывным, способным длиться вечность и дольше.       - Может, я все же поеду с тобой? – первый советник, потупив взгляд, неуверенно касается пальцев своего короля и сразу же отводит руку.       - Кто тогда останется присматривать за королевством? – Синдбад подхватывает ускользнувшую ладонь и сжимает тонкие пальцы, желая передать все свои чувства через нежную кожу, чтобы они достигли его души, чтобы заставить улыбнуться. Но его взор все также опущен, и светлые ресницы подрагивают, сдерживая слезы или прикрывая глаза от яркого утреннего солнца. Да, с ним плывут Масрур и Шаркан. Синдбад прекрасно знает, что чувствует Джафар, но он больше никому не может доверить свои дела. Он сам - до дрожи в руках, до боли в стиснутых зубах - не хочет уезжать, уже не в первый раз и, возможно, не в последний.       Сегодня как-то по-особенному тяжело, по-особенному трепетно прощаться. Нет, не так, будто они не встретятся больше, а будто за эти долгие годы вместе только сейчас между ними сложилось что-то незримое, но крепко связывающее их воедино, как нити Джафара.       Поэтому сейчас, не боясь удивленных и осуждающих взглядов своих подчиненных и слуг, Синдбад крепко прижимает к себе такого нежного, такого дорогого Джафара. Он чувствует, как бьется его сердце, как маленькие ладошки сжимают ткань его одежд у него на спине, как вздрагивают его хрупкие плечи; но, когда Синдбад отстраняет его от себя, его глаза оказываются сухими и лишь немного красными. Он при всех такой сильный, его Джафар, и только Синдбаду известны его слабости.       - Это было лишнее, Син. Счастливого плаванья, - Джафар поворачивается к нему спиной и спешит во дворец. Асассинам неведомы чувства, им неведомо сожаление и тоска, тогда почему он не может остановить льющихся из глаз слез?       Он так и засыпает в покоях короля, обнимая пахнущую им подушку.       - Ты мне нравишься, Джафар, - сердце девятнадцатилетнего парня готово выскочить из груди, - Ты мне всегда нравился, но у меня не хватало смелости сказать тебе это.       Ветер перебирает его светлые волосы, а на бледном, покрытом редкими веснушками лице, трепещут водные блики. Большая рыба всколыхнула поверхность маленького пруда, тихий вздох сорвался с губ парня.       - Син… - золотые, такие родные, такие добрые глаза, вглядываются в него, будто желая заглянуть в саму душу. Он делает шаг навстречу, и его тут же притягивают к себе сильные руки.       Шум волн, бьющихся о борт судна, скрип снастей, мерное покачивание. Синдбад долго смотрит в потолок своей каюты. Как давно это было. Почему именно этот сон? Он оставил после себя тепло Джафара на ладонях, его запах и ощущение пустоты в груди. Двенадцать дней, осталось двенадцать дней - и он снова прижмет его к себе, уже вреальности, не в этих проклятых снах, оставляющих лишь привкус неудовлетворенности и напоминания о невысказанном, об утаенном, тщательно скрываемом столько лет. Зачем? Почему? Он такой глупый и эгоистичный.       Сегодняшняя ночь такая же, как и та, которую они провели последний раз вместе. Подушка уже не пахнет им, но Джафар так и не менял белье и ни разу не спал в своих покоях с тех пор. Несколько раз он сталкивался с Ямурайхой и она видела, куда он идет, но ни разу не заговорила об этом. Джафару, в принципе, было все равно. Днем он вел себя как обычно, но к вечеру наваливалась такая непреодолимая тоска, что ему было все равно, кто его увидит и что о нем подумает. Они скрывали свои отношения все это время, но теперь ему было все равно.       Тоска, давящая на него таким тяжелым грузом, что не хотелось вставать с постели, преследовала все это время. Ревность, съедающая изнутри, словно большая холодная змея, не давала спокойно мыслить и спать по ночам.       Отблески лампады на задрапированных дорогими тканями стенах, еле проникающий сквозь распахнутое настежь окно горячий воздух, шелк белья, тяжелые щемящие воспоминания - все это не давало ему уснуть этой ночью. Но усталость заставляет его погрузиться в легкую беспокойную дрему, в которой шорох занавесок смешивается с шорохом одежд Синдбада. Ощущение шелка на теле сменяется ощущением его больших горячих и таких нежных рук. Духота ночи пропадает в жаре его губ на лице, шее, груди, на всем теле.       Джафар открывает глаза, тихо всхлипывая и прижимаясь к своему королю.       - Син…       - Молчи. Все хорошо. Я здесь. Я больше никуда не уйду. Я люблю тебя, Джафар.       Синдбад еще долго прижимает к себе вздрагивающего и всхлипывающего Джафара, пока тот не засыпает спокойным глубоким сном - впервые за этот долгий месяц. Такой долгий и такой необходимый для того, чтобы каждый понял для себя что-то очень, очень важное. 22:36 6.03.14