Пиши, Шекспир!

– Эй, Джей! Джаред стоит в дверях комнаты Дженсена. В одной руке у него какие-то слегка измятые листы формата А4, а в другой – сэндвич. Невиданных размеров. Таких, что даже в его ладони он выглядит огромным. Вид жующего Джареда неизменно вызывает улыбку. Потому что… – Господи, Джей! Куда в тебя столько влезает? – Я – растущий организм! – бодро сообщает Джаред, заваливаясь на кровать рядом с Дженсеном. Толкает его локтем и коленом, пристраивая своё длинное тело так, чтобы не измять загадочные листы ещё больше, не уронить бутерброд. Ну, и то ли улечься, то ли усесться поудобней. – Ты уже давно вырос! – Дженсен откладывает папку со сценарием, который он пытался читать, и сдвигается чуть в сторону, освобождая Джареду пространство. – Пора перестать столько жрать! Особенно, – Дженсен обличающе выставляет палец в сторону сэндвича, – в моей кровати! – А мне особенно нравится есть в твоей кровати! – Джаред, намеренно медленно, подносит ко рту своё гастрономическое безобразие и откусывает огромный кусок, усиленно изображая, что вся эта конструкция из хлеба, бекона, овощей, салата и, бог знает, чего ещё, сейчас развалится прямо у него в руках. – Мне доставляет удовольствие представлять, как ты не можешь заснуть, ворочаясь на моих крошках. И думаешь… думаешь… думаешь… обо мне. Джаред ржёт. Никаким другим словом невозможно назвать этот его смех. Потому что он не смеётся. Он ржёт в голос. Сверкая глазами. Делая вид, что крошит хлеб на покрывало. Заслоняясь своими листами. И отбрыкиваясь ногами от якобы разозлённого Дженсена. – Всё, Джей! Всё! Я подавлюсь! – вопит он, когда Дженсену удаётся выдернуть из-под него подушку, опрокинуть на спину и угрожающе нависнуть сверху. Сохранить злобное выражение лица никак не получается. И Дженсен сдаётся. И ржёт сам. Глядя на то, как Джаред, извернувшись немыслимым образом, умудряется откусить очередной кусок от своего сэндвича. – Отдай! – Дженсен отбирает у него остатки бутерброда и запихивает себе в рот. – Всё! Кончилось всё! – слегка невнятно говорит он и позволяет, наконец, Джареду сесть. Отпускает его, откатываясь в сторону. – Мне нельзя, а тебе можно? – обижено тянет Джаред. – Это моя кровать! И мне – можно! Да! – Это всё частности, Джей! А в глобальном смысле – весь дом мой! И все кровати мои! Дженсен выгибает бровь. – Как это мелочно, Джа-аред! Теперь я чувствую себя бездомной сироткой! – Ага! Сожравшей мою еду! – Джаред усаживается поудобней, демонстративно подпихивая Дженсена к краю, занимая, в дополнение к своей, ещё и половину его подушки. – А я, между прочим, – он возмущённо потрясает в воздухе своими многострадальными бумагами, – пришёл к тебе с гениальной идеей! Бровь Дженсена выгибается ещё больше, демонстрируя крайнюю степень скепсиса. Джаред одним взглядом заценивает эту пантомиму: – А вот и зря ты так! Зря! Ты же ещё не решил, с каким лицом будешь меня убивать? Не далее, как сегодня утром, то есть часов шесть назад, Дженсен жаловался Джареду на то, что вообще не представляет себе, как это: Дин, по-честному пытающийся убить Сэма. Ну, то есть, чего уж проще: схватил молоток – и носись по декорациям бункера, круша двери и разыскивая брата… Но… Дженсену трудно представить своего Дина вот таким… А уж сыграть… Стать этим самым Дином, равнодушным к Сэму… Воспринимающим Сэма, как препятствие на пути к счастливой жизни… Мечтающим вырваться из оков этой непомерной братской любви… Убить Сэма – и стать свободным… Как сыграть это всё, оставаясь при этом Дином? Как? Дженсен не представляет до сих пор. Хотя перечитал сценарий уже сто пятьдесят раз… – Ну, так вот, – Джаред продолжает, не дожидаясь ответа, – забей на сценарий. Я придумал кое-что получше! – он делит бумаги в руках на две части, одну из них протягивает Дженсену. – Если ты сможешь сыграть вот ЭТО… – вслед за многозначительным «это» следует шикарная театральная пауза. Такая, что Дженсену немедленно хочется заглянуть в листы. Узнать, что там. Но Джаред не торопится выпустить их из рук. Вцепился, как героиня Вупи Голдберг в чек на четыре миллиона долларов… – то после ты сможешь сыграть всё что угодно! Я тебе гарантирую! Во всяком случае, это придаст тебе необходимый импульс: желание меня убить! Он заканчивает с абсолютно победной интонацией, и разжимает, наконец, пальцы, давая Дженсену возможность ознакомиться с ЭТИМ. – Джаред, что ЭТО?! – в первые секунды Дженсен даже не может понять: заржать ему, или серьёзно обидеться. Потому что то, что он держит в руках, называется именно так, как сказал Джаред. ЭТО – прописными буквами. Нет, конечно, у ЭТОГО должно быть какое-то название. Приличное или не очень. Но Дженсену оно откровенно пофиг. Какая разница, как оно называется? Достаточно… как это? Пейринга? – Да ладно тебе, Дженсен! – Джаред смотрит на него выжидающе. – Это будет весело! Давай! Обычное чтение по ролям. Делать ничего не будем! Только… поговорим… – Как «не будем»?! – Дженсен уже оценил идею и с лёгкостью принимает подачу. А почему нет? С Джаредом всё удивительно легко. И работать, и дурачиться, и молчать, и разговаривать, и смеяться, и жить… Они как детали одной мозаики, подходящие друг к другу любой стороной. Как ни поверни, картинка всё равно сложится. Просто будет немного другой. – Тебе уже и практику подавай? – Джаред смеётся, уверенный, что уговорил. И он знает, что это будет весело. Они поржут. И Дженсен отвлечётся от сценария и вернётся потом к нему с новыми силами. И всё получится. – Ты сначала ознакомься с текстом. Там я, между прочим, сверху! – А я и не сомневался: выдуманный мир – твой единственный шанс оказаться в моей постели, да ещё и сверху! – Твой – тоже! – Джаред показывает Дженсену язык. Но Дженсен уже не смотрит на него – читает текст. Читает. И не может не согласиться – это будет весело. Джаред молодец. Джаред… Дженсен скашивает взгляд, заценивает серьёзное выражение на лице Падалеки. И внутренне усмехается: это называется – «лови момент». Серьёзный Джаред – эксклюзивная редкость. Почти такая же, как радостный Сэм. Джаред вообще не похож на Сэма. Ничем. От этой мысли Дженсену становится смешно, и он не может удержать звук внутри. Джей вскидывает голову, реагируя на смешок. Волосы разлетаются в такт движению, падают на лоб, прикрывая глаза, Джаред сдувает их автоматически привычным выдохом, и чёлка послушно возвращается на место, открывая взгляд. У него глаза странного цвета, не зелёные, не серые и не карие… такие… удивительные, как и он сам. Смесь всего на свете. Абсолютно восхитительная, живая, яркая и непредсказуемая… – Дженс, у тебя такие губы… – голос Джареда задумчиво-томен. И обращение… – Как ты меня назвал, Джей? И что там с моими губами? – Дженсен кривит рот, складывает губы трубочкой и косит глазами, делая вид, что пытается их рассмотреть. – Я назвал тебя Джееенс… Здесь так написано. Прямо как я сказал: Дженс, у тебя такие губы… – Если это по тексту, то тебе стоит быть более восторженным, – Дженсен всё знает про свои губы. И вообще… про своё всё. И он столько раз слышал нечто похожее в свой адрес… И столько сил потратил на то, чтобы никогда больше не слышать этих сомнительных комплиментов, этих прямых намёков на то, чем и как можно заработать себе роль и сделать карьеру… Да, он столько сил потратил на то, чтобы избавиться от всего этого, что, когда у Джареда получается «более восторженно», как он и просил… Восторженно-удивлённо, томно-пошло… – Джееенс, у тебя тааакие губы… Дженсену становится… противно. Он вдруг забывает, что это игра, и что это Джей… и мгновенно чувствует себя двадцатилетним мальчишкой на очередном кастинге… и эта фраза становится несильно завуалированным предложением поработать этими самыми губами… которые «тааакие»… – Эй, Джей, ты чего? – Джаред мгновенно улавливает это настроение. Ещё не понимает причин, но уже переключается с шутливо-озорной волны. Смотрит серьёзно и внимательно. – Джееей? Он толкает Дженсена в плечо, избавляя от наваждения. Прикосновением, звуком своего голоса, настоящими интонациями в нём, его собственными, не придуманными… – Всё нормально, – в подтверждение своих слов Дженсен заглядывает в текст и цитирует первое подходящее: – просто я… видимо, не так тебя понял… – Уф, Джей! Ты прекрасно меня понял! – Джаред смеётся. – Всё! Давай серьёзно. Правда. Представь, что это – роль. Вот самая главная твоя роль! – Ну, конечно, моя самая главная роль – любить тебя. Я последние лет десять именно так и думаю. И именно этим и занимаюсь. – Значит, тебе будет просто. А мне надо вжиться в роль. Не мешай. Дженсен хочет ответить, но… гасит свой порыв на корню. Он цепляется за это «вжиться в роль». Действительно. А ведь действительно, если он сможет сыграть ЭТО, то сможет всё что угодно. Сыграть. Он просматривает свои листы. Текст, заботливо выбранный Джаредом. И уже к середине перестаёт спотыкаться о собственное имя, включается в процесс. Пытается представить… как это? Что должен чувствовать он… Дженсен Росс Эклз вот в такой ситуации? Если Джаред… хм… вот этот самый Джаред Тристан Падалеки, который сейчас сосредоточенно уткнулся в свой текст и по-детски шевелит губами, проговаривая про себя слова… скажет вслух нечто подобное тому, что Дженсен прочитал… Или… нет. Не важно, что должен чувствовать он. Важно, что чувствует тот Дженсен, который в тексте… это же… игра… Дженсен перечитывает текст по второму кругу и чуть внимательней приглядывается к Джареду. Как будто сверяет его с текстом. Примеряет ТОГО Джареда к этому и с удивлением понимает, что… он идеально подходит… Его Джаред, с копной волос, с глазами удивительного цвета, с двумя вертикальными морщинками на переносице, с чуть вздёрнутым носом, мальчишеской улыбкой, бесконечной и быстрой сменой выражений на лице, заразительным смехом и неиссякаемой энергией… его Джаред… с собаками, тренировками, дурацкими шапками, вечными опозданиями, разбросанными по всему дому фантиками и пакетиками из-под конфет… его Джаред… вечно что-нибудь жующий, говорящий, жестикулирующий, ни секунды не сидящий на одном месте… вот этот Джаред, который сейчас, ссутулившись, пристроился в самом центре кровати Дженсена, почти выживший его, отодвинувший на самый край… и есть тот самый мужчина, в которого можно влюбиться… пропасть без оглядки… потеряться… увязнуть в нём навсегда… навечно… и… если бы Дженсен был женщиной… если бы… например, Женевьев… он бы и на секунду не отпустил от себя это сокровище… в магазин за хлебом бы не пустил… не то что в кино сниматься… И хорошо… нет, прекрасно, что Дженсен – не Женевьев… и вообще… мужчина… Именно на этой мысли Дженсен останавливается. Спотыкается то ли о неё, то ли о… взгляд Джареда. Реального Джареда. Который больше не читает свой текст, а… пялится на Дженсена. Разглядывает его, как будто разбирает на отдельные запчасти. Изучает. И… залипает на губах… Останавливается, словно приклеенный… словно… Это всего лишь привычка. Та самая, которая вторая натура. Неосознанное движение. Никакого расчёта. Просто… инстинкт… совпадение… автомат… и Дженсен сам не сразу понимает, что облизнул губу… не сразу, а только когда Джаред сглатывает, торопливо отводит взгляд и… краснеет… Чёрт! Дженсен за десять лет шоу облизывал свои губы пару миллионов раз. И все эти разы случались при Джареде. И почти каждый из них, во всяком случае, те, что случались не на камеру, становились причиной Джаредовых подколок. Как только он не изгалялся над этим мимолетным движением, этой привычкой… и он, и Миша, и Марк… да вся съёмочная группа… все вокруг… Так что сейчас-то? – Что? – он спрашивает, не рассчитывая на ответ. Просто, чтобы что-нибудь сказать. Но Джаред отвечает. – Ничего. Ты же сам сказал, что я должен быть более восторженным. И знаешь… Джаред замолкает на полуслове, вынуждая Дженсена переспрашивать: – Что? – Ничего. Начнём? – он взмахивает листами, и волна воздуха от этого движения кажется Дженсену ледяным душем. Он вспоминает про текст… про придуманную Джаредом игру… про того Джареда, который… должен сейчас сказать… – А знаешь, Дженсен, где-то должна быть черта! Вот ведь… чёрт! Да уж! Дженсен заглядывает в свой текст. Пытается встроиться. Но вот так, как у Джареда… влёт… на этот раз не выходит… Приходится играть. Вот прямо… играть. – Раз должна быть, значит, где-то есть! – Дженсен улыбается. Так написано в тексте, и он растягивает губы в улыбке, надеясь, что выдал нечто похожее. Он же не понимает… пока ещё… Не понимает, а потому спрашивает: – Ты о чём, Джар? – О твоём… – Джаред так классно спотыкается. Совсем по-настоящему… – …нашем сегодняшнем выступлении! – А что не так? По-моему, всё было отлично! Следующий сезон – наш. – Дженс! Я не о шоу! Вернее… не столько о шоу, сколько о… – О чём, Джар? Джаред… настоящий Джаред смущается и краснеет под вопросительным взглядом Дженсена. Встряхивает головой, закрывая глаза чёлкой, как будто отгораживается… как будто… боится того, что Дженсен может там увидеть… – О нас… – О нас? Ты пугаешь меня, Джар! Ты что? Ты хочешь развестись? О Боже, нет! Только не это! Я не смогу без тебя! Я тебя так люблю! – У Дженсена получается прекрасно. Так, как надо. Как он сам мог бы сказать Джареду. Ломая свой голос до самой верхней ноты. Впадая в гротескную истерику. Ожидая ответной шутки и громкого хохота. Да. Именно так он сказал бы сам. Только он никогда не назвал бы Джареда этим дурацким именем. Настоящий Дженсен… он сказал бы «Джей»… – Дженс! – в голосе Джареда неожиданно отчаянные ноты. Такие искренние, что Дженсен не может не восхититься. – Я серьёзно, Дженс! – Да что случилось? – Дженсен сбрасывает с себя шелуху стёба. Теперь он тоже серьёзен. Пытается разглядеть глаза Джареда, спрятанные за занавеской чёлки. Пытается понять. Джаред вздыхает с такой настоящей обречённостью, что Дженсен на секунду верит. – Нам надо обозначить границы, Дженс… Если бы это была реальность… то все эти реплики стоило бы поменять местами. Прикосновения, объятия, влюблённые взгляды, томные поглаживания… всё это вотчина Джареда. И это он, скорее, способен сделать перед камерой нечто такое, чтобы Дженсену захотелось определить границы. Но там, в тексте… это именно Дженсен поцеловал Джареда, кривляясь перед фанатами… и именно эту ситуацию теперь «разруливает» Джаред… Дженсен пытается представить. Поцелуй. Собственные возможные ощущения. Впечатления. Саму ситуацию. Хорошо. Он пошутил. Не больше, чем всегда. Или… что если он не хотел шутить, а хотел… почувствовать. Не он… конечно, не он… а тот Дженсен… из текста… Предположим, он хотел поцеловать Джареда. И поцеловал. И… свёл всё к шутке… к обычному стёбу… И теперь… – Ладно. Я понял. Больше никаких поцелуев. Только целомудренные объятия. Извини, если я… – Дженс! – Джаред вскидывает подбородок, вздрагивает плечами, руками… отыгрывает этот возглас всем собой. Всем телом. Решительное злое отчаяние. Шаг в неизвестность. И даже взгляд у него… – Дело не в том, что ты сделал! А в том, что при этом… почувствовал! Ты. Я. Мы оба. Это… Порыв Джареда гаснет… ломается… тонет в плещущейся в глазах панике… разбивается об ожидание реакции Дженсена… стихает до чуть слышного шёпота… Дженсен бы восхитился. Вскочил и зааплодировал. Джареду. Тому, как глубоко, сильно и искренне у него получилось. Так, словно всё правда. Словно вся жизнь его сконцентрировалась в этом затихающем голосе… и оказалась сейчас только, и исключительно, во власти Дженсена. Он бы восхитился. Несомненно. Если бы не был так сосредоточен на собственных ощущениях. На необходимости ответить. Ведь он всё ещё помнит про текст, который судорожно сжимает в ладони. Помнит, что это всё игра… шутка… развлечение… и спрашивает… прямо по тексту… и сам не понимает, откуда берётся имя… настоящее имя… а не дебильное «Джар»… – Я, видимо, не так тебя понял, Джей? Потому что… – Да понял ты всё! Ещё раньше всё понял! Ещё когда… целовал! И не надо притворяться сейчас! Ты… – Джаред вздыхает, встряхивает головой и заканчивает: – Короче, Дженс, мне нужна граница. Черта. Чётко обозначенные рамки. – Хорошо, – Дженсен подчиняется. Представляет себе, что бы он мог спросить, как повести себя. И откладывает листы в сторону. – Границы. Я понял. Только уточни, Джей, границы для Сэма с Дином? Или для нас с тобой? Как ты собираешься работать? Со мной. Весь ограниченный своими рамками. Дженсен злится. Ему положено злиться. Он сейчас должен завязнуть в воспоминаниях о поцелуе. О губах Джареда. Провалиться в собственные ощущения… Но… у реального Дженсена их просто нет… этих воспоминаний… и он цепляется за другие… Вот Джаред, смеющийся и брыкающийся, жующий свой сэндвич, теряет равновесие, разводит руки в стороны и падает на спину… оказывается под ним… шуршит листами с текстом, стараясь не выпустить их из пальцев и не сильно помять… пытается спихнуть с себя Дженсена… сдаётся… поворачивает голову… и… что, если… не успевает откусить очередной кусок от бутерброда… что, если… – Джей! – Джаред машет рукой у него перед носом. – Прекрати ты, чёрт возьми, облизываться! А то я тоже попрошу границ! Я так не могу! Не могу ни на чём сосредоточиться! – Так может мне доставляет удовольствие представлять себе, что, пока я ворочаюсь на твоих крошках, ты… думаешь… думаешь… думаешь… думаешь о моих губах… Дженсен смеётся, сбрасывая с себя наваждение текста. Возвращается к своему Джареду. К тому, которому не нужны рамки. Границы. И сложные разговоры. К Джареду, которого он НЕ целовал. К Джареду… который… – Ну, поцелуй меня! Поцелуй! – разве можно описать дурацкими словами этого Джареда? Вот то, как он сейчас вытянул губы, закатил глаза и просяще протянул руки? Да никогда в жизни Джаред Тристан Падалеки не уместится ни в какие рамки никаких слов, ни на каких языках! Вот только что он был само отчаяние… смотрел на Дженсена так, что у того сердце останавливалось, и он чуть было не поверил… чуть было не ринулся представлять себе мифический поцелуй… и тут же… вот сейчас… он уже ржёт… дурачится… развеивает весь подтекст… становится удивительно лёгким… простым… своим… – Мы же договорились ничего не делать? Но… если ты настаиваешь… – Дженсен наклоняется к Джареду. Придвигается к его шутливо вытянутым губам. И шепчет… играет… – … я могу… Это даже не секунда. Какая-то микроскопическая часть от неё. Часть, не имеющая отношения к реальному времени. Не обозначающаяся в человеческом лексиконе никаким словом. Просто потому, что не существует. Человек не способен заметить… но Дженсен почему-то замечает… как вздрагивают ноздри, затягивается дымкой взгляд, сбивается дыхание, пересыхают губы… его собственные… и он облизывает их… на автомате… смаргивает наваждение… и… всё исчезает… это ведь даже не секунда… микроскопическая часть от неё… иллюзия, навеянная текстом… обман… морок… – Э, нет! – Джаред отпихивает его от себя. – Я боюсь разочароваться! После всего, что я прочитал о твоих поцелуях… – Джаред, тебе надо меньше читать и больше практиковаться… – Дженсен многозначительно выгибает бровь и распахивает объятия. – Угу. Я обдумаю твоё предложение. А сейчас… раз уж мы завязали с литературными чтениями… пойдём чего-нибудь сожрём, а? – Джей, это невозможно! – Дженсен смеётся. – Куда? Ну куда в тебя помещается столько еды? – Куда, куда? Вот сюда! – Джаред задирает футболку и тычет пальцем в свой голый живот. – Короче, ты идёшь? – Иду. Сейчас приду. Закажи что-нибудь. Только не ту ужасную лапшу, которая была в прошлый раз! – Не волнуйся, я помню, – Джаред уже почти вышел из комнаты. Оставил после себя смятое покрывало, разбросанные листы и фантик от конфеты на тумбочке. Когда только успел? Дженсен улыбается… вот ЭТО – его Джаред… Он берёт в руки папку со сценарием и укладывается на кровать. Пожалуй, успеет ещё разок прогнать в голове завтрашние сцены… до того, как привезут еду. Несмотря на все гарантии Джареда, он до сих пор не представляет, как ЕГО Дин будет убивать Сэма… Никакой чёртов демон не в силах задушить Динову привязанность… разорвать связь… заставить Дина НЕ чувствовать… Во всяком случае, так чувствует сам Дженсен… и… И… в голову упрямо лезет Джаред. Со своим голым животом, дрожащими ноздрями и… своим решительным «Э, нет!»… Пожалуй, слишком решительным для банальной шутки… Или это Дженсен был слишком нерешительным? Надо пойти уточнить, что именно Джаред читал о его поцелуях… и… с какой целью. Дженсен улыбается, мысленно обозревая «непаханое поле» тем для взаимных подколок… Представляет, сколько раз заставит Джареда пожалеть об этих неосторожно сказанных словах. Забывая о том, что сам предложил перейти к практике. Надеясь, что Джаред тоже… забудет… Или… не надеясь…