Лондон. 12 января 1975-го года. 12.23AM. Включается видеозапись
Так, камера работает... Меня зовут Роберт Диксон. Наверное, это моя последняя запись. Я не могу так больше... Не могу. Может, меня убьют, а может быть, я и сам сделаю это! Потому что я просто не знаю, как мне быть! Вы понимаете?! Извините... я нервничаю. Я не мог иметь детей. Переехав в Россию, я усыновил Марка, когда ему было два года. Мы жили одни. Из-за работы нам пришлось на время вернуться. Ему тогда было семь. Марк был большим сказочником, и мир в его воображении всегда был намного ярче. У него, как и у всех детей его возраста, был воображаемый друг, Арнольд. Я был огорчен, что он предпочитал выдуманных друзей настоящим, но со временем мой сын перестал о нем говорить. В тот солнечный день я разбирал наш багаж. Марк играл в саду, и я не сразу его нашел. Он сидел за кустами, грыз яркий леденец, рисовал и напевал песенку. Ни я, ни, тем более, мой семилетний сын, ее никогда не слышали. Я решился спросить: — Марк, а что за песенку ты поешь? — Эту песенку поет Свитти Долл! — "Свитти Долл"?.. Милая куколка? — я не ожидал услышать от него английский язык. Он никогда его не слышал, да и в школу не ходил... — Это твой воображаемый друг? — Нет! – он посмотрел на меня так, будто я спросил нечто совершенно очевидное. — Это кукла Смеющегося Джека! Она поет, танцует, и у нее... — Марк! Хватит глупостей! Тебе уже семь, скоро в школу пойдешь. Ты уже не ребенок, чтобы играть в эти игры! — я перебил его. — Но папочка!.. Это правда! — глаза сына наполнились печалью, — Джек существует! Он дал мне конфеты! — он с азартом протянул мне ладошку, полную цветных леденцов. — Кто дал тебе их? — встревоженно спросил я. Я всегда учил его не брать ничего у незнакомых людей. И кто знает, что это за конфеты? — Идем домой, оставь их тут. Марк весь вечер провел в комнате. Я же готовил ужин, пока мое внимание привлек тихий мотив песни. Это пел не мой мальчик, голос был женский... тихий и приятный. Я стал прислушиваться.All around the mulberry bush The monkey chased the weasel. The monkey thought 'twas all in fun. Pop! goes the weasel...
Последовав на мелодичный голос, я остановился у двери в комнату Марка и резко распахнул ее. Было темно. На полу около двери сидел мой малыш, насмерть перепуганный. — Папа! — Марк бросился мне на шею. — Мне страшно! Это Свитти, она пришла без Джека! Она хотела убить меня! — С чего ты это взял? — я включил свет. Комната была пуста, лишь рядом с Марком было три леденца. — У нее был нож, весь в крови! Она пела свою песенку и подходила ко мне! Я боюсь! — ребенок прижался ко мне. Таким напуганным я его еще не видел. А в моей душе поселилась тревога. Этот случай повторялся, и с каждым днем все становилось хуже. Кукла приходила не только ночью. Я часто находил Марка в шкафу, под столом или под кроватью. И всякий раз находил его в истерике. Если бы только знал, что это еще цветочки. Вскоре мне приснился настоящий кошмар. Я бродил по старому парку развлечений. Колесо обозрения было покрыто ржавчиной и плесенью. Краска с кабинок кое-где потрескалась и пузырилась, а кое-где и вовсе слезла, оставляя черные следы. Улыбчивые лица на их дверцах стали злые... пугающие... Что же творит с вещами время? Забавно, как ужас захватил мое сознание, пока я проходил через бесконечные поля с пустыми палатками и неподвижными аттракционами. В киоске с едой кишели полчища мерзких черных тараканов. Они обгладывали какое-то кровавое месиво на земле... останки... человека? Лишь сейчас я понял, почему это место внушало такой страх. Оно было черно-белым. Не выгоревшим на солнце, но, напротив, выцветшим в темноте. Призовые игрушки в палатках с играми висели в петлях, и их милые улыбки превратились в горькие усмешки. Глазки-пуговки висели на нитках. Плюш был разорван и покрыт бурыми пятнами... крови. Мне казалось, что парк следил за мной, хотя за несколько часов бесцельной прогулки я так и не увидел ни единого живого существа. Вдруг заиграла музыка... Звуки гипнотической песни, которую пели Марк и Свитти Долл, разнеслись по парку. Я последовал на звук, который доносился из циркового шатра, находясь почти в трансе, не способный воспротивиться — мои ноги продолжали двигаться вперёд вопреки моей воле.A penny for a spool of thread, A penny for a needle. That's the way the money goes. Pop! goes the weasel.
В шатре было темно, слышны были лишь хрупкие ноты песни. От музыкальной шкатулки в центре арены исходил свет, цвета шкатулки были яркими, но размытыми, как после дождя. Вокруг коробочки танцевала девушка. Ее красно-рыжие волосы заплетены в два длинных хвоста черными и белыми лентами. Лицо танцующей куклы было белое, словно фарфоровое. Зеленые стеклянные глаза, на щеках размытые черные треугольники. Она казалась вполне живой, однако в ней было что-то от куклы, которой она являлась. Даже ее наряд — тонкий свитер в черную и белую полоску, белая юбка с черной лентой на черных подтяжках, полосатые чулки и маленькие черные туфельки, — все это выглядело таким же фальшивым и игрушечным, как и она сама. Эта странная кукла кружила в танце вокруг шкатулки, и этот танец... из-за него она казалась искусственной, из-за ее странных механических движений, как у кукол из шкатулок, что танцуют вальс по кругу. С трудом отведя глаза от куклы, я глянул ей за спину, и лишь тогда увидел Марка. Он сидел на лучшем месте, словно особый гость, и смотрел на нее. Я пытался его позвать, пытался увести его отсюда, но он, казалось, просто не видел и не слышал меня. Когда музыка стала стихать, кукла повернулась к Марку и посмотрела на него своими уже почти живыми глазами, а затем медленно моргнула, взмахнув черными ресницами. С каждой секундой глаза Марка наполнялись ужасом, и он вжимался в кресло. Они словно не видели меня. Музыка затихла. Свет погас. Когда зажглись лучи прожекторов, Марк и кукла исчезли. Стоя возле пустующего сиденья, я услышал тихие всхлипы и стоны. Тело била мелкая дрожь. Глубоко вздохнув, я попытался успокоиться и медленно обернулся. Все, что мог — лишь шокировано смотреть на то, что произошло в темноте. И лишь потом ужас запоздало захватил мое сознание. Мой мальчик... мой бедный мальчик... Эта кукла... она распяла его на доске! Его хрупкие ладошки и щиколотки были пробиты... разноцветными леденцами на палочках. Пустые глазницы истекали кровью, и темные, почти черные разводы кровавых слез покрыли его лицо. Кровь с глухими шлепками падала на усыпанный песком пол арены. Я рванулся, было, к Марку... но не смог даже моргнуть. — Папа... мне... больно... папа... — голос Марка все слабел, а я понимал, что мой ребенок вкладывает последние усилия в эти слова. Кукла подошла к моему сыну и внимательно посмотрела на него, словно собираясь запомнить его лицо во всех мелочах. Затем она аккуратно взяла в свой рот леденец, почти брезгливо засунула свои пальцы ему в рот и, застыв на секунду, резко рванула руку назад. Нечеловеческий вопль наполнил тишину. Из его рта тугой струей хлынула бурая кровь. Эта тварь... Она держала его язык в своей руке. Она убивала моего сына, а я и пальцем не мог пошевелить! Но выступление кровожадной игрушки еще не закончилось.Она извлекла из-за пояса тяжелый мясницкий тесак, способный в несколько ударов превратить кости в обломки и щепы. Кукла провела бледной рукой по его яркой футболке и натянула ткань. Грубое лезвие топорика на удивление легко разорвало ткань. Избавившись от одежды моего сына, она провела лезвием по его телу. Но бояться стоило не его. Она прошлась пальцами по выпирающим ребрам и остановилась. Плоть рвалась с громким треском, обнажая грудную клетку. Марк уже не мог кричать, он тяжело дышал... Эта тварь провела руками по окровавленным ребрам. На них были остатки и куски мяса, мышечной ткани и крови.A penny for a spool of thread, A penny for a needle...
Пропев это, девушка занесла вверх нож. Как только в воздухе повисла строчка "A penny for a needle", она ударила по правой стороне грудной клетки. Из разлома в ребрах хлынула кровь... А ее милый и тихий голос… продолжал звучать под оглушительный треск костей.That's the way the money goes. Pop! goes the weasel!
Она воткнула тесак в остатки его груди, выламывая отколотую часть грудной клетки, освобождая органы от "костяного корсета". Марк опустил голову, когда его органы медленно теряли своё привычное место. Девочка засмеялась и снова повторила последние слова, "Pop! goes the weasel". Она выдирала его внутренности и разбрасывала их вокруг моего бедного сына, кружась в танце. Я почувствовал, как тошнота тугим комом подкатила к горлу, и меня вывернуло наизнанку. Кукла посмотрела на меня, словно вспоминая о моем присутствии. — Забавно? — Она говорила на английском, но я понимал ее. Я родом из Англии, этот акцент я точно узнаю. Её глаза были широко открыты. Черная верхняя и белая нижняя губы растянуты в улыбке, обнажая белые зубы. Животный ужас топил бушующую ярость. — Сволочь! — по моему лицу градом катились слезы — Я убью тебя, тварь! — Обернись, — Проигнорировала она меня. Нежный и звонкий женский голос никак не вязался с безумной улыбкой и веселыми глазами кровавой куклы, убийцы моего сына — стоять спиной к нему невежливо. Только сейчас.…Только сейчас я почувствовал присутствие еще одного существа... Холодный пот сошел с моей спины и лица, когда услышал этот безумный хохот. Медленно обернувшись, я посмотрел вверх… Последнее, что видел, повергло меня в такой ужас, что до сих пор вспоминая, я содрогаюсь. Конечно, вам сейчас не понять, насколько это существо ужасно, нет и слов. Рост метра два-три, не ниже. Длинный полосатый конус-нос, безумные холодные глаза, кривая улыбка и острые белые зубы. Полосатые руки с черными когтями тянулись ко мне. Темнота. Треск. Боль.***
Проснулся в холодном поту. Бросился в комнату к моему мальчику. Он лежал в своей кровати и плакал — Папа... мне снился плохой сон. Я был снова в этом цирке. С начала мне там нравилось. Джек играл там со мной, но прошлой ночью... Свитти опять пугала меня! Когда песенка закончилась, стало темно, и ничего не было видно или слышно. А потом... стало больно очень... больно было все время. Папа, мне страшно! — Марк вцепился в меня. Всю ночь пришлось провести у его кровати с фонариком, содрогаясь от каждого шума. На утро я решил, что оставаться тут опасно, и что будет лучше вернуться в Россию. Мы быстро собрали все самое важное и помчались аэропорт. Происшествий не было. Веселые с дороги, мы зашли в отель. Марк устал, но путешествие ему понравилось. Он не знал, что это его последняя ночь. Я проснулся неожиданно, глубокой ночью, и не сразу смог понять, что разбудила меня тихая мелодия (myuu — Pop Goes the Weasel(Traditional Cover)). В комнате, где я спал, стояла та самая деревянная коробочка. Но света не было, кроме небольшого ионного свечения цветов. Мелодия была не похожа на ту, что была во сне, но мотив тот же. Как только финальная строчка песни потонула в тишине, коробочка захлопнулась с негромким звоном. Меня пробрал ужас... ТОЛЬКО НЕ ЭТО! Я бежал по коридорам, боясь опоздать, хоть и понимал, что спешить уже некуда. Но безумная надежда на то, что мне удастся его спасти не давала мне сбавить темпа. Я с грохотом ворвался в комнату Марка. В воздухе повис приторный запах медицинского спирта. На кровати, где должен был спать мой сын, сидела кукла и ела разноцветный леденец. Она слегка повернула голову, когда я вошел, но глаза ее были раскрыты также широко, как во сне. — ГДЕ ОН?! ГДЕ МОЙ РЕБЕНОК?! — разум наполнила причудливая и жуткая смесь ярости и ужаса. Кукла промолчала. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Спустя несколько минут, а может, мгновений, ее лицо обрело наигранно скорбное выражение. — Ах, Джек, из него не выйдет красивой куклы. Прости, но я не в силах сделать его прекрасным — ее голос был полон до противного фальшивой печали. Медленно до меня дошло... Мы не были одни в этой комнате. Не успел я этого осознать, как меня резко потянуло вверх и прижало к потолку. Кукла подошла к двери и закрыла ее... а на обратной ее стороне висел распятый Марк. На его свалявшихся от крови волосах лежал терновый венок. Глазницы были пусты, как и во сне, а рот зашит грубыми нитками. Его носки едва касались пола, залитого кровью. Из выпотрошенного живота свисала гирлянда перламутрово-алых внутренностей и части позвоночника, но мой малыш все еще цеплялся за жизнь. В этот момент я страстно желал, что бы это был сон, моим надеждам не суждено было сбыться. К потолку меня прижимало то странное существо, что я видел во сне. Черно-белый клоун, похожий на тряпичную куклу какого-нибудь безумного кукловода. Он безумно хихикал, находя представление кровожадной куклы весьма забавным. А Свитти Долл пропела финальные строчки песенки:Up and down the City Road, In and out of the Eagle, That's the way the money goes. Pop! goes the weasel!
— Нет... Прошу... убей лучше меня! — Этой кукле удалось сломать меня. Слезы текли ручьями, и я уже даже не пытался их подавить. Я просто не смог бы видеть это снова. Милая кукла посмотрела на клоуна. Медленно, смешок за смешком он расхохотался. Звонко, задорно и противно. — Ты должен быть благодарен, — прошептала она, видя одобрение хозяина. — Я отправляю твоего ребенка в рай... Кукла достала коробок со спичками и чиркнула одной из них. Марк стал мычать. Он словно чувствовал приближающуюся угрозу. Крошечный огонек заплясал в ее пальцах, и она поднесла спичку к пропитанной спиртом одежде. Мой сын вспыхнул, как свечка. Марк пронзительно кричал. Кричал так. Что рвал свои швы. Его кожа плавилась в языках пламени, а он сам вкладывал последние силы в этот вопль. Я не мог смотреть, но что-то не давало пропустить «шоу». Я не кричал, не рвался к сыну: просто смотрел, как извивается в пламени обезображенный обгоревший трупик. Тогда клоун бросил меня на пол, да так, что я потерял сознание и...Видео искажается сильными помехами. Специалисты не могут определить их причину.
Вы слышите?.. Эта песня... Они пришли за мной... Эта песн...Сигнал пропадает. Спустя две-три минуты слышны слова. Голос тихий и приятный. Поет девушка. Из-за помех мы с трудом разобрали слова.
«Half a pound of tuppenney rice, Half a pound of treacle, Mix it up and make it nice, Pop! goes the weasel.»
Если вы что-то знаете, сообщите в участок. Местонахождение Роберта Диксона до сих пор неизвестно...