Знаменательный день

— Друзья! — в глазах ворвавшегося в кают-компанию сквайра Трелони горел опасный огонь, и Джим от неожиданности поставил белого офицера прямо под удар черной королевы доктора. — Друзья, я узнал потрясающую новость! Вы просто не поверите! — Какая новость может подстерегать нас посреди открытого моря, друг мой? — доктор чуть приподнял бровь. — Вражеский корабль на горизонте? Грей нашел бочонок рома в каюте капитана, и на борту не осталось ни одного трезвого человека, кроме нас? Кто-то поймал рыбу, и в ее желудке — испанские дублоны? — Э, что там дублоны, Ливси! — нетерпеливо махнул рукой сквайр. — В конце концов, это всего лишь деньги! — Вы бы так не говорили без сокровищ Флинта, Трелони, — мирно заметил доктор. — «Всего лишь деньги» губят одних и вынимают из пучины отчаяния других... — Ливси! Вы удивительно занудливы, — при этих словах сквайра доктор чуть улыбнулся. — Давайте вы как-нибудь потом поделитесь вашими взглядами на мамону? — Хорошо, молчу, друг мой. Так что вы хотели рассказать? — Завтра, — Трелони сделал длинную паузу и торжествующе оглядел Ливси и Джима, но прежде чем кто-то из них успел спросить, что это значит, он продолжил. — Завтра у капитана Смоллетта знаменательный день! — Знаменательный день? Что это значит, Трелони? Сквайр смешался, но только на минуту. — Значит, что завтра у него праздник! — выпалил он. — И мы должны, нет, мы обязаны его поздравить! — С чем? — подал голос Джим. Он сидел на сундучке и печально глядел на своего слона, тайно мечтая о том, чтобы корабль качнуло, и фигуры смешались. Правда, во-первых, доктор всегда хорошо помнил расположение партии, а, во-вторых, после недавней бури настал полный штиль. — Какая разница с чем, мой мальчик! Разве вежливым и прекрасным людям нужен повод? Главное — как! — И как же? — Ливси с нескрываемым интересом взглянул в лицо сквайра. — А вот здесь наши возможности безграничны, — и Трелони важно ткнул забинтованным пальцем вверх; позавчера его сильно укусил попугай, когда он пытался подманить его. — Например, мы можем поставить сценку из пьесы или балета... — Ромео и Джульетту? — с легким сарказмом поинтересовался доктор. — Например! — сквайра не так легко было сбить с толку. — Вы можете быть Ромео, а Джим — Джульеттой, только надо что-то придумать с ее платьем. — Ой, нет, — Джим переменился в лице и забыл о своих треволнениях. — И станцевать балет? — Ливси скептически взглянул на сквайра. — Вы думаете, что капитану это понравится? — Вы — зануда, — с наслаждением произнес Трелони. — И ничего не понимаете в искусстве. Хорошо, пусть не балет! Грей и Бен Ганн могли бы представить комическую сценку, а... — А кто будет править кораблем? — Как вы любите все испортить, — в голосе сквайра послышался упрек. — Тогда вы сочините в его честь стихи. А Джим пусть споет какую-нибудь песню. А вместо солонины и каши пусть Сильвер приготовит что-нибудь этакое, с выдумкой и выкрутасами. — Знаете, Трелони, уже на словах «Сильвер приготовит» мне стало нехорошо. Особенно, если вспомнить все его выдумки и выкрутасы. Давайте просто спокойно посидим, и пригласим капитана в кают-компанию, если вы так хотите. Не забывайте, ему все еще нужен покой. — Неинтересно с вами, — вздохнул сквайр и нахохлился. Он похудел и подтянулся с тех пор, как они отплыли с проклятого Острова Сокровищ, и теперь парик странно контрастировал с его загорелым лицом. — Зато надежно, — утешил его доктор, но Трелони лишь еще раз вздохнул. Следующим утром капитан Александер Смоллет проснулся на рассвете и первым делом позвал Бена Ганна, чтобы тот принес ему воды для бритья, но тот как сквозь землю провалился. Когда же капитан окончательно решил, что выпорет негодника, тот наконец-то явился и с щербатой улыбкой протянул капитану какой-то сверток. — Что это? — холодно поинтересовался Смоллетт. — Сэр! — Бен Ганн набрал воздуха в грудь и задохнулся. Он долго откашливался в кулак, а затем начал сначала: — Сэр, позвольте поздравить вас со знаменательным днем! Я сделал для вас зубную пасту по матушкиному рецепту! — Зубную пасту? — недоверчиво переспросил капитан и на всякий случай ощупал собственные зубы языком. — Из чего? — Из масла, жеваного хлеба и пороха, сэр! Замечательно очищает зубы! — Во времена твоей матушки наверняка и зубной щетки еще не было, — рявкнул на него Смоллет. Из пороха, надо же! — Немедленно принеси мне воды для бритья! — А как же паста, сэр? — А пасту забери с собой. И чтобы не смел больше переводить порох! — Так точно, сэр, — Бен Ганн попятился, кланяясь. — Как скажете, сэр... Как только Смоллет остался один, он горько пожаловался зеркалу: — Дикарь! В переборку робко постучали, и капитан недовольно хмыкнул. — Отчего так долго? — спросил он, не глядя на Ганна. — Простите, сэр! — рявкнул Эйб Грей, и Смоллет выронил из рук зеркало. — Разрешите вас поздравить! — С чем? — хмуро поинтересовался Смоллетт и потер рану, оглядывая его с головы до ног. — И кто на вахте, Грей? — С... Со знаменательным днем? — Грей в затруднении почесал нос. Вопрос капитана он пропустил мимо ушей. — Я хотел спеть вам песню. Смоллет не успел запротестовать, и бывший помощник плотника затянул «Испанских леди». Получалось у него с пятого на десятое, и на третьем куплете капитан махнул рукой и отрывисто произнес: — Благодарю, Грей, достаточно. Я очень, очень польщен. И испытываю самые... Разнообразные чувства. Определенно. Слово «разнообразные» прозвучало с таким нажимом, что Грей предпочел ретироваться от греха подальше. Капитан присел на матрас и нахмурился. Сначала Бен Ганн, теперь Грей — может быть, им напекло голову? Хотя когда бы — сейчас еще только рассвет. Бен Ганн не осмелился вновь войти и деликатно поставил воду у входа в каюту, и Смоллет помянул его недобрым словом, потому что пока заносил ее внутрь, рана вновь разболелась. Перед завтраком к нему заглянул Ливси; капитан внутренне расслабился, когда тот не стал его ни с чем поздравлять, и покорно дал себя осмотреть и ощупать. Тем неожиданней был удар, когда доктор вынул из своего врачебного чемоданчика какой-то свиток. — Что это? — Смоллет все еще надеялся на лучшее, но доктор Ливси разбил его ожидания: — Мой скромный подарок. Поздравляю вас. Он поклонился и положил свиток на стол. Капитан исподлобья взглянул в ту сторону, как будто там копошилось ядовитое насекомое. — С чем? — горько спросил он. — С вашим знаменательным днем, — просто ответил доктор и заторопился уйти. Капитан застонал сквозь зубы и развернул бумагу: Ливси нарисовал пером его портрет с саблей на фоне моря, но лицо на рисунке почему-то перекосило влево. Смоллет с опаской пощупал свою левую щеку и взглянул в зеркало, но, к счастью, не обнаружил там ничего необычного. — Ничего не понимаю, — кисло заметил он. — Может быть, это сон? Джим принес поднос с едой; из кривобокого пудинга почему-то торчало гусиное перо, и капитан с интересом приподнял бровь. Спросить Джима он ни о чем не успел, за спиной мальчика появился Трелони. Последний тут же заявил, что капитану ни в коем случае нельзя говорить, и он, Трелони, совершенно не требует никакого отклика, но только рад поздравить самого замечательнейшего человека, с которым его когда-либо свела судьба, который готов на все ради своих товарищей, прекрасный воин и наверняка семьянин, и он, сквайр, обязательно похлопочет за капитана в нужных кругах, когда они окажутся в Англии... Он говорил много и долго, но как только Смоллет пытался вставить хоть слово, Трелони тут же восклицал «Молчите-молчите!» После этой зажигательной речи сквайр встал в позу и объявил: — Эпическое стихотворение! Капитан почувствовал, как у него на голове зашевелились от страха волосы, и лег на матрас. — Может быть, не надо? — осторожно спросил Джим, но сквайр его уже не слышал. Он полуприкрыл глаза и начал читать, протянув руку к небу. Там было что-то про гремящие цимбалы славы, и про одежды Марса, и звенящее золото Геры, и стоглавую гидру, и Геркулесовы подвиги, и почти весь пантеон античных богов, героев и кого-то еще, но на пятой строфе капитан отвлекся и задремал. — А я ведь так и не поздравил его со знаменательным днем, — огорченно бухнул над ухом Трелони, и Смоллет вздрогнул. — И ты, мальчик мой, тоже... Ну ничего, потом, потом. Пусть бедняга поспит, наш замечательный капитан, наш смелый Актеон... — Но Актеона, кажется, разорвали собаки. — Да? Может быть, я имел в виду Агамемнона... Или Автолика. Эти греки давали такие одинаковые имена, Джим! Идем, пусть капитан поспит. Тем более, у нас еще много дел... Когда они ушли, Смоллет осторожно открыл глаза и тяжело вздохнул. Кто-то хмыкнул в углу, и капитан вновь на всякий случай зажмурился. — Утомили они вас, верно, сэр? — послышался спокойный голос Сильвера. — Я принес вам нормальный завтрак, сэр. Одними стихами сыт не будешь. — Надеюсь, вы меня не собираетесь поздравлять, Джон Сильвер? — неприятным голосом поинтересовался капитан. — Ни в коем разе, сэр. — Тогда, может быть, вы знаете, отчего все посходили с ума сегодня? — Разумеется, сэр. Это все сквайр. Он услышал вчера, как вы распекали Бена Ганна. — Бена Ганна? — недоуменно переспросил Смоллет. — И что? — Да, его, сэр. Вы сказали... Дай Бог памяти... Сказали, что когда ваша нога ступит на пристань Бристоля это будет замечательнейший день, потому что вы больше не будете связываться с болванами. И что вы изо всех сил желаете заснуть, проснуться и увидеть, что завтра этот день настал. — Допустим. И? — И сквайр решил, что у вас сегодня праздник, сэр. — Действительно, чего это я спрашивал? Если Трелони может что-то не так услышать, он не упустит возможности. — пробормотал капитан. — Хм... Благодарю вас, Сильвер. Но остальные! Можно сказать, что здесь... остался один вменяемый человек. Сильвер ничего не ответил, лишь задумчиво прицокнул языком, но капитан внезапно осознал: бывший пират его понял. Отдавать ему должное было тяжело, но несмотря на подлость и лисью хитрость, Долговязый Джон почему-то оказался единственным, с кем сегодня Смоллет ощущал себя спокойно и надежно. — Да нет, сэр, они по-своему хорошие, — наконец ответил тот. — Поешьте. А я пойду, чтобы вам не мешать, сэр. Если что надо, вы только кликните. Он исчез, так же тихо, как и появился. «Интересно, — подумал капитан, глядя на доски потолка, — каким Сильвер будет в мирной жизни? Забавно будет с ним встретиться как-нибудь через несколько лет». С этой мысли он перескочил на размышления о том, как пойдет его собственная жизнь, и о старых знакомых, и о новых планах, и на этот раз его сморил настоящий, крепкий и глубокий сон, который сулил скорое выздоровление.