Мой кризис

Порой я спрашиваю себя, куда уходит время? Вчера мне ещё пятнадцать, я впервые целуюсь в подъезде, неумело прижимаясь, пытаюсь стоять на ногах - жутко дрожат колени. Сегодня мне двадцать шесть, и ничего не изменилось, разве что колени уже не дрожат, да и целоваться в подъезде уже не кажется мне таким романтичным занятием. Выходит, изменилось всё? Да, я, впрочем, никогда не хотел меняться, но посмотрите на меня - я уже давно не страдаю подростковыми мечтами, и, может, мне даже нечем согреть кого-то. Да что там – да, нечем. И зачем я только думаю об этом? У меня есть любимая блядская работа и любимый блядский любовник в лице Маккормика. Я бы не отказался и от второго, но, когда тебе двадцать шесть, ты уже не так горяч и ненасытен, как в девятнадцать. Я даже уверен, что так и должно быть. Жизнь не такая, какую я хотел в пятнадцать и в шестнадцать тоже, - годам к двадцати я, в общем-то, просёк фишку, но теперь пришло время… смириться? Меня отпускает, становится как-то смешно от этих мыслей, не настолько я сентиментален, пожалуй, не настолько. Я не замечаю, но он, Кенни, уже проснулся и смотрит на меня, как всегда, – с подвохом. Есть в его взглядах какой-то подвох, я всегда это замечал, но никогда это не казалось мне такой неебической особенностью, как сейчас. С каких пор меня вообще интересуют Маккормиковские особенности? Наверное, я всё ещё сентиментален, но уже хочу его. Крейг, просто снимай с него одежду и трахай его. Кто вообще говорит о любви? Секс намного честнее неё, я бы даже развил эту тему, но зачем? Это так банально, да и не мне судить. А кому судить? Может, Маккормику? Думаю, я заранее знаю, что он там об этом думает. Хотя, с чего я решил, что он об этом думает? Думает ли он вообще о чем-нибудь, кроме своих причиндалов? «Доброе утро» - излишне, я просто киваю. Шорох простыней, и Кенни прижимается ко мне своим голым телом. Это достаточно странно, то, что он голый. Вчера у нас до этого как-то не дошло, что поделать, Такер стареет. Видимо, это не мешает Маккормику раздеваться в любой удобной и неудобной ситуации. Я приподнимаюсь на локтях, и Кенни нависает надо мной. Говорит мне, что я «какой-то помятый». Хотя сам я считаю, что моя помятость очень даже идёт мне. Лёгкая небритость, растрёпанность, следы простыни на отлёжанной щеке – ну, разве я не красавчик? В своей голове я секс-символом - был и останусь им даже в тридцать. Так что отсоси, Маккормик, я прекрасен. Отсоси, кстати, мне, пока мой член ещё вообще встаёт – надо ведь пользоваться. Он наклоняется и привычно целует меня. Иногда, закрывая глаза, я представляю себе кого-нибудь другого. И тогда я думаю, до чего же я докатился? Впрочем, в этот раз я никого себе не представляю, я просто хочу минет, будь это Кенни Маккормик или какой-нибудь юный парнишка, которого мне удалось бы совратить своим природным обаянием. Наш поцелуй затягивается - не то чтобы я не любил прелюдии… Вспоминаю наш первый поцелуй с ним. Даже в такой глубокой старости, как моя, очень трудно забыть всё «первое». Это был мой первый поцелуй, да, коленки ужасно тряслись, и было как-то не очень приятно, но внутри всё кипело. Позже я понял, что это был не страх. Понял, когда мы наконец потрахались. Я прижимаю Маккормика к себе, поглаживаю его нагое тело, его милую задницу, ему это нравится, мне – тоже. Его твердеющий член упирается мне в живот, это очень заводит. Удобные домашние шаровары явно хотят оказаться на полу, впрочем, Кенни участливо помогает им. Его пальцы как бы невзначай касаются моего паха, пока он стягивает с меня штаны. И я помогаю ему поскорее расправиться с ними, путаюсь в широких штанинах и замечаю, как ухмыляется этот блондинистый чёрт. И я уверен, что вот сейчас последует шедевральная шутка, и очень удивляюсь, когда этого не происходит. Разобравшись со штанами, Кенни тянется к резинке моих трусов. Он опускается к моему паху, блядски соблазнительно закусывает нижнюю губу и, как лисёныш, смотрит на меня, нарочито медля с трусами. В этот момент я понимаю, почему в свои грёбаные двадцать шесть я по-прежнему хочу терять время и стареть в его компании. Потому что Кенни страшно сексуален. Может, за это я люблю его? … Я сказал, что люблю его? Я запрокидываю голову назад и жизнь становится намного лучше, когда мой член наконец оказывается у Маккормика во рту. Его волосы щекочут кожу, сам он прогибается, умело орудуя языком и пошловато причмокивая. Я не встречал никого, кто делал бы это так же, как он. Что ж, в чём-то в этой жизни я могу быть уверен точно – я люблю его минеты. Неужели это и правда всё, что удерживает меня рядом с ним? Я слишком часто задаюсь этими пустыми вопросиками в духе «А есть ли в этом смысл?». Спасибо дорогому кризису и поре переосмысления за то, что они со мной в эти минуты, которые я хотел посвятить наслаждению минетом. Я тяну Маккормика за волосы, чтобы он оставил в покое мой член, потому что я слишком крут, чтобы кончать от минетов, определённо. Я переворачиваю Кенни на спину и подминаю под себя. Целую его снова, какие же пошлые эти «послеминетовые» поцелуи с привкусом собственного члена. Мне нравится. Я снова глажу его тело, которое, кстати, я тоже люблю, такое худое, но не сказать, что хрупкое, гибкое и просто соблазнительное. Мой стояк настолько стояк, что доставляет не самые приятные ощущения, но почему-то сейчас мне так не хочется спешить. Думаю, я выбрал не лучший момент, чтобы растягивать удовольствие, но я продолжу. Мне так нравится слушать его сбивающееся дыхание. Кенни посмеялся бы, если б услышал такую романтичную чушь. Наконец отлипаю от его губ, целую шею - я намерен тянуть до последнего, так что… Пальцами ласкаю его соски, он выгибается мне на встречу, я трусь членом о его член, стараясь при этом не ускорять темпа, хотя получается как-то очень сложно. Пот стекает со лба, у меня как-то не получается уцепиться хоть за какую-нибудь мысли кроме, конечно, той, которая Маккормиковская задница. Сам Кенни уже давно разводит ноги в стороны, как бы намекая. Я опускаюсь к его паху, глажу внутреннюю сторону бедра, целую чуть ниже пупка. Маккормик выгибается и проклинает меня в перерывах между вдохами и выдохами. Угрожает мне, что выебет меня сам, если я не сделаю этого наконец. Да я же не против, о чём речь. Обхватываю губами головку его члена, который уже давно ждал этого и этим срываю с губ блондина охуительный по звучанию полу-стон полу-хрип. И, может быть, я не так хорош в минетах, как Кенни, но и не так плох. Пока Маккормик пытается всадить свой член мне по самое не хочу, я пытаюсь заботливо подготовить его задницу. Не уверен, что она и правда так уж нуждается в этом, но я слишком сентиментален сегодня, чтобы не позаботиться о ней. Я отстраняюсь от Маккормиковского члена и стараюсь просто не кончить раньше, чем мы успеем начать. Закидываю его ноги себе на плечи и, наверное, довольно грубо и резко вхожу в него. Я замираю, Кенни сминает простыню. Ещё пара секунд, и я начинаю двигаться, сразу получается как-то быстро. Я чувствую, как сводит пальцы на ногах. Я чувствую, что едва сдерживаюсь, чтобы не кончить, я вижу, как взмок Кенни, который, судя по всему, тоже близок к кончанию. Боже, неужели мы так стары? Или это всё мои мастерские прелюдии? Меня хватает до первого Маккормиковского стона, с которым, он собственно, кончает сам. Я падаю на кровать рядом с ним, мы тяжело дышим, и, кажется, мой кризис идёт мне на пользу – мы давно не трахались так жарко. Капли холодного пота стекают со лба, и вообще - я чувствую себя довольно липко, но душ сейчас - это выше моих сил. Я притягиваю Кенни к себе. Он говорит что-то пошло-одобрительное, я соглашаюсь с ним, потом целую его в висок и ловлю на себе тот самый взгляд, который с подвохом. И сейчас я искренне не понимаю, как раньше я мог не понимать, что, чёрт возьми, я люблю его, люблю Кенни не меньше, чем люблю его тело, не меньше, чем люблю трахаться с ним. Я люблю его даже не меньше, чем люблю его минеты.