Чумной доктор

Люди всегда боялись докторов. Всегда и везде – особенно сейчас. Людям куда удобнее верить в высшие силы, которые непременно излечат их, если они принесут отцу-настоятелю кошель потолще. Но что делать людям, если отец-настоятель скоропостижно переселился поближе к своему богу, благодаря самой обычной чуме? Конец его был далек от благочестивого. Мужчина, стоявший под проливным дождем, сгорбился под своим навощенным плащом и сдавленно захихикал, потерявшись в воспоминаниях. Звук этого смеха, больше похожего на клекот гарпии, напугал даже крыс, чувствующих себя более чем вольготно в городе, на три четверти заполненном трупами. Больше здесь пугать было некого. Немногочисленные выжившие сидели в своих домах, надеясь спрятаться за дубовыми косяками и железными засовами и носа не казали на улицу, тем более в такой ливень. Глупые люди, разве же от Нее спрячешься? Струи воды продолжали низвергаться на землю, похожие на сотни, тысячи жгутов, нещадно хлещущих каменное покрытие, силясь разбить камень, раскрошить его в пыль. Человеку тоже попадало, плечи под плащом уже онемели, продрогшие руки в кожаных перчатках практически не слушались. Но мужчина этого не замечал, стоя под проливным дождем, как памятник самому себе. Разбушевавшаяся непогода, недовольная тем, что ей не удалось выгнать человека с улицы, попыталась хлестнуть струями дождя по лицу наглого человечишки, но маска, под завязку набитая пахучими травами и чесноком, защищала от злобного нрава природы так же хорошо, как от миазмов болезни и трупной вони. Впрочем, практическая польза от дурного нрава небес, несомненно, была – человек вынырнул из своих воспоминаний, окрашенных кроваво-красной дымкой и предсмертными гримасами людей, которых забирала с собой Черная Смерть. Тем более, что его звали. Звали давно и отчаянно, но совершенно беззвучно, содрогаясь всем телом и выдирая клоки из рыжей, порядком запущенной шевелюры. Сардоническая усмешка искривила бесцветные губы, надежно спрятанные за носатой маской. За толстыми стекляшками-очками вспыхнули ярко-желтые огоньки безумия. Человек подобрался, выпрямился, осмотрелся по сторонам, словно охотничий пес, пытающийся уловить нужный ему запах. Наконец, длинный нос маски остановился, указывая в один из многочисленных узких, искривленных проулков, совершенно справедливо называемых «крысятниками». Какая ирония, сейчас даже за упоминание о крысах тебя могут забить камнями те немногие, кто все еще может самостоятельно передвигаться. И вот край промасленного плаща скрылся за каменным углом этого самого «крысятника». Шаг, второй, третий. Человек остановился у одного из домов. Каменная громада зияла чернильной пустотой окон, и только в одном окошке, слева от него, тускло горела лучинка. Зов усилился. Сардоническая усмешка превратилась в самый настоящий оскал. Хватило слабого пинка, чтобы распахнуть дверь, вырвав с мясом хлипкую щеколду. В низкое, полутемное помещение ворвались запахи ливня и грозы, в окошке ослепительно полыхнула молния. В полутемном помещении смутно виднелись очертания тел, но они пока не интересовали вошедшего. Куда примечательнее были взгляды, принадлежащие этим очертаниям. Один из этих взглядов - тусклый, поблекший, словно припорошенный пеплом. Когда-то цвет этих глаз был льдисто-голубым, этот взгляд принадлежал широкоплечему мужчине с огненно-рыжей, кудлатой головой и такой же растрепанной бородой. Второй взгляд принадлежал ребенку. Девочке, лет пяти на вид. Ее глаза, светло-зеленые, как молодые, только-только распустившиеся листочки березы, были бы чудесны, если бы не лихорадочная дымка болезни, скрывшая под собой очарование этих прекрасных глаз, занимавших едва ли не половину осунувшегося детского личика. Человеку не нужно было спрашивать, зачем его позвали. Он уже догадывался. И точно, рыжий встал со своего табурета, отойдя от постели девочки ровно на три шага. Оглянулся через плечо и неожиданно бросился на Человека, схватив того за грудки, пытаясь встряхнуть, тщедушное на вид тело, скрытое под промасленной кожей. - Забери ее, проклятый! Не хочу…чтобы еще и ее…забери…слышишь? Забери… - в голосе были слышны истеричные, слегка визгливые нотки. Человек даже не шелохнулся, равнодушно глядя на то, как рыжий, казавшийся раза в два больше его самого, медленно, но верно сползает вниз к его ногам. Как пальцы, способные согнуть железный гвоздь, мертвой хваткой вцепившиеся в его плащ, разжимаются, и руки бессильно скатываются вниз, подобно каплям воды в непогоду. Как низкий, басовитый голос скатывается до невнятных всхлипов и почти рыданий. - Забери ее с собой, ублюдок. Не хочу…чтобы она тоже. У меня больше нет денег на врачей и шарлатанов. - Мне не нужны деньги. Ты ведь знаешь цену, – показушное равнодушие уже не может скрыть откровенного торжества, рвущегося наружу. Рыжему даже не нужно заглядывать под маску, чтобы видеть этот радостный оскал и едва сдерживаемый хриплый клекот, который выступает в роли смеха у этого…наверное, человека. - Знаю, – тихо, едва слышно, выговаривает рыжий, устремляя взгляд своих пепельных глаз в пол. Его девочка больше никогда не увидит свет веры. Ей не будут принадлежать райские сады, как всем детям, умершим от болезни. Дети были чисты и не порочны. Его девочка не будет. После того, как она покинет эту землю, ее будет ждать только восьмой круг преисподней. Ему самому грозит девятый, как предавшему доверие родного и близкого человека. И очень скоро, болезнь уже пожирает его, и чертов Человек в костюме чумного доктора знает это. Зато его дочь будет жива и проживет куда больше, чем одна человеческая жизнь. Не такая уж большая цена за то, чтобы не видеть, как умирает твоя дочь. Самая маленькая. Самая любимая. Жену и сыновей он уже похоронил. Осталась только эта крошка. Ответом ему было только дробное, клокочущее хихиканье. Все еще посмеиваясь, человек в маске подошел к кровати ребенка, заглянув в затуманенные дымкой горячечного бреда глаза, почти коснувшись острым клювом маски, конопатого, чуть вздернутого носика ребенка. - Пойдем, малышка, – бесцветный голос, больше похожий на шелест сухого пергамента был тих и спокоен. Девочка, только что лежавшая пластом, послушно поднялась с постели, обнимая грубо сшитую куклу с глазами-пуговицами, направляясь к странному человеку-птице. - Какая умница. Идем со мной, маленькая, ты научишься летать. Девочка, уже успевшая вложить свою крохотную ручку в кожаную перчатку Человека, оглянулась на отца, словно спрашивая разрешения. Рыжий только кивнул, так и не сумев проглотить комок, стоявший в горле, не дающий даже попрощаться со своей маленькой дочкой. Девочка расплылась в радостной улыбке и задрала голову, устремив взгляд своих волшебных, светло-зеленых глазок на Человека-птицу. Сардоническая усмешка, скрытая под носатой маской стала шире. – Идем, малышка, я познакомлю тебя с Иеле. Она научит тебя летать и сделает из тебя самую настоящую волшебницу. Хочешь познакомиться с Иеле? Девочка только кивнула, расплываясь в счастливой улыбке, открывая ряд крошечных жемчужных зубок. Человек, сдерживавшийся все последнее время, не выдержал и сорвался на хохот. Запрокинув голову назад, так, что клюв маски смотрел прямо в небеса, продолжавшие низвергать потоки воды. Человек захлебывался хохотом, высоким, клокочущим, мерзким и отвратительным хохотом гиены. Ему вторил серебристый перезвон смеха маленькой девочки, идущей с ним рука об руку. Старой Ведьме давно нужна преемница. Малышка вполне подойдет, чего только стоят эти ее светло-зеленые глазки…