Улыбка

1. - Блядь!.. Рикичи перехватил ладонью левой руки трясущееся запястье и выронил карандаш. Занятие подходило к концу, а он так и не смог закончить рисунок,- хоть взгляд и улавливал малейшие линии совершенного тела натурщика, пальцы не слушались, слабые, неловкие. Преподаватель подошел, как всегда, неслышно,- как же бесила подчас эта кошачья вкрадчивость!- встал за спиной, раздражающе глядя через плечо, потом покачал головой и двинулся между студентами дальше, осматривая, направляя, подсказывая. Только одному Рикичи не было сказано ни слова. «Черт, как будто и не ожидает от меня ничего... Видел бы этот надутый хрен, что я мог до того, как получил ту травму!» Звонок давно прозвенел, и группа разошлась, а Рикичи все стоял перед своим мольбертом, по памяти пытаясь воссоздать на листе бумаги мускулистую спину и округлые ягодицы натурщика,- однако линии выходили слабыми, нечеткими, кисть и пальцы то и дело отзывались резкой тянущей болью. Дверь распахнулась, и в мастерскую заглянул декан факультета,- высокий и очень худой мужчина лет пятидесяти. Постоял несколько мгновений на пороге, словно решая, стоит ли входить, потом все-таки вошел и пару секунд спустя уже рассматривал работу Рикичи внимательным и цепким взглядом. - Вы очень талантливы, молодой человек. Иначе вас бы ни за что не приняли в Академию. Но... - Но?.. – переспросил Рикичи, вскинув на него дерзкий взгляд из разряда «нечего терять». - Но,- невозмутимо продолжил декан – у нас насыщенная программа и довольно жесткий темп обучения. И мне кажется, вам стоит еще раз подумать – сможете ли вы его выдержать. - Я смогу!.. - А я еще раз советую вам,- подумайте – повторил декан и покинул мастерскую. Едва за ним закрылась дверь, вся напускная самоуверенность оставила Рикичи, и он просто опустился на пол среди разбросанных бумажных листов, чувствуя, как по щекам текут злые, беспомощные слезы. Не хотелось ничего – ни снова пытаться рисовать, ни даже двигаться. И домой, к Ренджи, не хотелось тоже. Слишком часто в его глазах, которые прежде были – непокорность и вызов, слишком часто в них стала проскальзывать какая-то бережная, настороженная нежность, непрошенная и неконтролируемая, и оттого особенно жуткая. Когда Рикичи ловил на себе эти взгляды, ему начинало казаться, что все совсем хреново, раз даже Ренджи смотрит на него – так... ...Ренджи. Огненно-рыжий, грациозный и вальяжный, как тигр. Самоуверенная до чертиков циничная сволочь с гибким телом и жаркими губами, самовлюбленный сукин сын, уверенный, что весь мир вращается вокруг него одного. И - Рикичи не боялся признать это – его мир и впрямь вращался вокруг Ренджи, с того самого вечера, как на темной улице в веселом квартале встретились их взгляды. С той ночи, когда мужские руки впервые касались его, нетронутого, заставляя выгибаться и стонать, когда чужой член в первый раз проникал в тугое, неподатливое тело, причиняя боль – и вместе с тем принося острейшее удовольствие и сумасшедшую радость оттого, что это был именно он – Ренджи. Человек, в которого он влюбился со всем пылом своих 17 лет, с первого взгляда, с одного прикосновения. И которому он был абсолютно не нужен... по крайней мере, Рикичи долгое время был уверен в этом. Да и кто он для Ренджи – мальчик-игрушка, лишь чудом не наскучившая еще всемогущему королю баров, прекрасному принцу секса на час? Нет, Рикичи сейчас совсем не хотел видеть Ренджи, - и в то же время жаждал ощутить его руки на своем теле, как заблудившийся в пустыне жаждет глотка воды. Казалось порой, что этот человек вошел в метаболизм, как входят алкоголь или наркотики, стал дурной привычкой, которую невозможно – да и не хочется - преодолеть... На улице – вот удивление! – шел снег. Все вокруг – плечи и головы прохожих, скамейки и парапеты, тротуары и автомобили,- было бело. Казалось, весь мир сиял в свете фонарей, готовый потечь и растаять без следа на следующий день, при первом поцелуе солнца. Рикичи шел, завороженный быстротечной красотой, запорошенный белыми звездочками,- таким и появился на пороге огромной квартиры Ренджи, с грохотом отодвинув тяжелую железную дверь. Ренджи наливал себе сок. Кивнул вошедшему с непроницаемым лицом, а в глазах вместо насмешки на секунду плеснуло тепло, то самое, от которого становилось страшно. - Как день?- привычная ухмылка тронула губы, чуть приподнялась бровь, и Рикичи сразу успокоился,- перед ним был все тот же самоуверенный насмешник-Ренджи, а значит, все в мире стояло на своих местах, и поправимо было любое горе. - Нормально,- ровно ответил Рикичи, с облегчением скидывая с плеча большую сумку с учебными рисунками. - У тебя новый гаджет? – он удивленно посмотрел на графический планшет - роскошное чудо техники в жемчужно-белом корпусе, стоящее на столе. Ренджи подошел, обнял сзади. Длинные рыжие пряди упали на плечи Рикичи, пахнуло табаком и парфюмом,- и у мальчишки застучало, забилось сердце. - Нет, это У ТЕБЯ новый гаджет, малыш. Увидел сегодня у одного парня на работе,- и купил такой же. Посмотри, что он может! И стило в его руке легко порхнуло по поверхности, создавая тонкие линии и контуры, и минуту спустя на экране расцвела схематичная, но изящная лилия. - Теперь ты сможешь рисовать все, что захочешь, практически не напрягая кисть. Нравится? Попробуй! Но мелкий всегда умел удивлять,- видимо, поэтому вызывал столько противоречивых эмоций, поэтому все еще держал в руках сердце Абарая Ренджи. Настороженное и свободолюбивое сердце, которое до недавних пор не удавалось удержать никому. Рикичи скользнул по шикарному, многофункциональному, ужасно дорогому планшету безразличным взглядом и ответил: - На хуй. Я ухожу из Академии. И никогда больше не буду рисовать. Ренджи снова обнял его и невнятно пробубнил прямо в теплую макушку: - Я подожду, пока ты передумаешь... Рикичи вывернулся из его рук, заорал, сверкая глазами и раздувая ноздри: - Ты не понимаешь ни хрена! Художник работает карандашом и кистью, а не суррогатной электронной херней, на которой вы делаете свои дурацкие рекламные баннеры! А мне больше не взять эту чертову кисть никогда! Ренджи на секунду прикрыл глаза, сдерживая гнев, а потом, как ни в чем не бывало, легко чмокнул взъерошенного мальчишку в уголок губ: - Я в душ... Присоединишься? И снова,- как, впрочем, и всегда – эти бархатные интонации в голосе, которым невозможно было сопротивляться. Скидывая по пути одежду, Ренджи прошел по комнате легко и изящно, словно каждая мышца его великолепного тела танцевала под гладкой бронзовой кожей. В душ он входил уже совершенно обнаженный. Кровь вскипала в венах и пьяно кружилась голова, когда Рикичи смотрел на струи воды, стекающие с длинных волос по груди и животу,- а потом уже и не только смотрел, а слизывал, ловил губами эти струи, прямо в одежде падая на колени, обнимая крепкие бедра, вжимаясь лицом в пах. Тепло, вкус, запах этого тела - тяжелый наркотик, парализующий волю, убивающий разум, но отказаться от него, раз попробовав, уже невозможно... ...Ренджи вошел плавно и бережно, но двигался резко и жестко, с короткими вскриками на выдохе, словно стараясь выбить весь воздух у любовника из легких - и все мысли из головы, кроме одной,- не отпустить себя, не дать сорваться раньше времени, чтобы подольше не заканчивалось это дивное, жаркое, прекрасное безумие на двоих. Рикичи прогнулся в спине, принимая глубже, застонал, почувствовав, как его член обняли мокрые, горячие пальцы, и – провалился в оргазм, дрожа и всхлипывая, пятная кафель цвета морской волны белесыми каплями, которые тут же смыла горячая вода. Ренджи в пару толчков догнал его, молча прихватив зубами кожу на лопатке и несколько раз содрогнувшись всем телом,- и расслабленно вытянулся, перевернувшись на спину и увлекая за собой Рикичи. Сверху на них лилась вода, вокруг валялась мокрая одежда, где-то в недрах квартиры надрывался телефон... Жизнь была прекрасна,- по крайней мере, в этот конкретный момент. 2. Ренджи бросил последний взгляд в зеркало и удовлетворенно хмыкнул,- собственное отражение, как всегда, не разочаровало его. Но в зеркале отразилось и еще кое-что, в последние несколько дней вызывавшее прямо противоположные эмоции. На огромной кровати пришел в движение темно-синий шелковый хаос, и оттуда приподнялась сонная, взлохмаченная черноволосая голова. - Уже уходишь? - Работа не ждет,- лаконично ответил Абарай, направляясь к двери. – А ты сегодня никуда не собираешься? Ответом ему было, как и всю последнюю неделю, упрямое молчание. Ренджи, не оборачиваясь, небрежно помахал пальцами в воздухе. - До вечера. А решишь прогуляться - не забудь поставить квартиру на сигнализацию. Несмотря на кажущееся спокойное безразличие, поведение Рикичи не на шутку тревожило Ренджи. Прежде непосредственный и смешливый, он мало разговаривал, почти не улыбался и теперь совсем не оправдывал прозвище, данное ему в кругу друзей. «Солнышко» отказывалось сиять. В кафе, где мелкий подрабатывал до того, как с ним случилось несчастье, наняли другого официанта,- после того, как Рикичи уронил поднос, заставленный тарелками с сэндвичами и салатами. Ренджи понимал - весь мир его мальчишки рушился, зыбучими песками уходил из-под ног, и в этом была доля его, Абарая, вины. Он старался без нужды не воскрешать в памяти тот вечер,- их беспечный танец на виду у изумленной толпы, пустынную стоянку и поцелуй на прощание, а через какие-то мгновения - безумные глаза ошалевшего от ненависти подонка, биту, занесенную для удара – и счастливую улыбку обернувшегося на его крик Рикичи, который так и не успел ничего понять. Чувство собственного бессилия до сих пор не отпустило Ренджи, - не успел, не смог, а ведь он тогда без раздумий подставил бы под удар собственную голову... Но случилось то, что случилось, и бессмысленно было сожалеть и терзаться. И все, чего по-настоящему хотелось Абараю - это вновь увидеть ту светлую улыбку на любимом (теперь он был в этом уверен) лице. ...Приглашения на выставку на его рабочем столе оставил Кира Изуру. Ничего не говоря, словно невзначай, зайдя, как обычно, по вопросам ежедневной текучки. Впрочем, в случае Киры чаще всего безотказно срабатывала поговорка из известного мультфильма – «Случайности не случайны!» Они были друзьями с университетских времен, и Ренджи читал Изуру как открытую книгу,- или тот виртуозно позволял ему так думать. Приглашения были выполнены на плотном светло-лиловом картоне, а глаза художника на фотографии, - большие, прекрасного разреза, - были похожи на глаза падшего ангела. - Кучики Бьякуя,- медленно прошептал Ренджи, точно пробуя звуки на вкус. – Бья-ку-я. Он помнил это имя,- Кира когда-то частенько рассказывал о своем преподавателе истории искусств, - «самом умном, красивом и одаренном человеке на свете», однако Ренджи списывал все эти эпитеты на юношескую восторженность, которой тогда весьма грешил Изуру. Спустя примерно год рассказы и восторги прекратились, Кучики-сенсей уехал, и Кира как-то приугас на время, а потом их жизнь снова пошла по-прежнему. А теперь - посмотрите-ка - старые истории возникают из прошлого в самый неожиданный момент. Ну что ж, мальчику, наверное, понравится,- все лучше, чем целыми днями торчать в пустой квартире, жалея себя... 3. Зал оказался небольшим и светлым, и светом точно залиты были немногочисленные полотна со вкусом оформленной экспозиции. Тонкие линии, необычные сочетания цветов, плавные очертания людей и предметов,- на всем лежал оттенок ирреальности, как будто обычные, повседневные сюжеты художник увидел во сне. Танцовщицы фламенко на вечерней улице, немолодая женщина отдыхает на лавочке, скинув стоптанные туфли, покупатель и продавец торгуются на рынке... Рикичи подолгу простаивал перед каждой картиной с сияющими глазами, и Ренджи с удовольствием отметил, что следа не осталось от того равнодушия, с которым тот переступил порог этой маленькой галереи. Народу было немного, и у противоположной стены Ренджи с удивлением увидел Киру, который разговаривал с невысоким стройным человеком в темной одежде. Длинные волосы незнакомца рассыпались по плечам волнами, а бледное лицо с тонкими, аристократическими чертами хранило странную неподвижность. - Ренджи, смотри,- тут нигде нет тени... Оттого они такие необычные,- Рикичи подошел, потянул за рукав таким знакомым, привычным детским жестом, привлекая к себе внимание. – Интересная техника... А вон и художник, видишь, стоит с Изуру? - И точно. Пойдем, познакомимся? Словно услышав, Кира улыбнулся и помахал им, делая знак подойти. - Разрешите представить вам Кучики-сенсея, моего учителя и давнего... друга,- Кира слегка запнулся на последнем слове. – А это мой начальник Абарай Ренджи и Кано Рикичи, он тоже художник... Кучики вежливо наклонил изящную голову, спросил глубоким грудным голосом: - Учитесь в Академии, Кано-сан? Рикичи, собираясь ответить, встретился взглядом с глазами Бьякуи и вдруг внезапно понял,- художник слеп! Эти прекрасные глубокие глаза не видят ни земли, ни неба, ни его лица. И необычные, солнечные картины созданы в полной темноте, одной лишь силой воображения и чувством пространства. И силой воли этого хрупкого, такого красивого человека. Кучики, верно поняв замешательство собеседника, предугадал невысказанный вопрос: -Да, я не вижу уже несколько лет, Кано-сан. Но я помню... А картины возникают целиком у меня в голове, мне только остается перенести их на холст. Следующие полчаса Ренджи смотрел, как Рикичи оживленно обсуждает с Кучики-сенсеем тонкости рисунка, и мысленно благодарил Киру за такую удачную «случайность». В машине по дороге домой оба молчали. Рикичи ушел в себя, обдумывая что-то очень важное, и старший партнер понимал, что сейчас были неуместны любые слова. Ренджи сосредоточенно вел машину, не глядя на застывшего рядом мальчишку, но всей кожей, казалось, чувствовал его тихое дыхание. Молча они поднялись на свой этаж, под самую крышу, молча скинули у порога обувь и куртки. Рикичи двигался как автомат, и, казалось, был не здесь и не сейчас,- в каком-то безвременье на границе всех пространств. Ренджи принял душ, после, как обычно, обмотав полотенцем бедра, прошел в зону спальни и улегся на кровать, задумчиво подкидывая на ладони зеленое яблоко... Рикичи все сидел, не меняя позы, на белом диване итальянской кожи, и его бледное лицо, казалось, тихо светилось в сгущающихся сумерках, подсвеченных синими и красными сполохами реклам, пробивающимися с улицы. Ренджи прикрыл глаза и задремал, а открыв их снова, увидел, как тонкая рука Рикичи легко движется над экраном планшета. Сосредоточенно сдвинутые брови, прикушенная нижняя губа, цепкий, внимательный взгляд и непроизвольная радость из самой глубины души – то неповторимое выражение, которое появлялось на его лице всякий раз, когда мальчишка рисовал, и которого он так давно не видел... Ренджи поднялся и, тихонько подойдя сзади, наклонился и обнял Рикичи за плечи. - Можно взглянуть? - Да. На фоне темно-синих шелков Ренджи увидел самого себя,- художник оставался верен любимой модели. Длинная линия бедра, полуприкрытого белой тканью, застывшая в безмятежном покое узкая кисть, темно-рыжие, почти красные пряди волос, скрывшие лицо... А на переднем плане, как извечный символ соблазна, – надкусанное зеленое яблоко. - Кучики-сенсей сказал: « Пока в мире есть то, что ты любишь, ты не можешь перестать рисовать», - прошептал Рикичи, извернувшись в его руках, утыкаясь лицом в живот. - Я слишком люблю рисовать тебя, чтобы все это бросить, Ренджи. - И почему я не удивлен? – улыбнулся Абарай, приподнимая его лицо и целуя уголки доверчиво приоткрытых губ. А много, много позже, среди смятых и влажных простыней, уже уплывая в сон, Рикичи улыбался Ренджи. Это была та самая, казавшаяся безнадежно утраченной, светлая и счастливая улыбка. И, глядя на ясное лицо спящего, Ренджи одними губами прошептал: - Спасибо.