До конца

- Я так рада, что ты хоть немного поспал, - сказала она, заспанным, детским, но грубоватым, голосом. Я потянулся, напрягая и без того напряжённые мышцы. Ещё бы, ведь три часа сна приносили мне только умственный отдых, но никак не телесный. Глаза не были готовы к густо залитой дневными лучами комнате, к тому же, они даже не хотели и не могли открыться. Понимая, что если не отвечу или хотя бы не посмотрю на незнакомку, меня настигнет её детская обида, я приподнялся и облокотился на стену. Передо мной сидела девочка лет 12, с длинными прямыми черными, как смоль, волосами, и неуклюже зевала. Глаза у неё так же были закрыты. Мне почему-то она показалась очень знакомой, словно давно потерянная игрушка из моих детских воспоминаний. - Надеюсь, ты спокойно спала, хотя я уверен, что не мог тебя задеть рукой и вообще причинить каких-либо неудобств, ибо сплю я обычно в позе, в которой уснул, - делая вид, что беспокоюсь о её сне, спросил я. Ответ был краток - «Спокойно». Мне показалось, что я впервые поменялся с кем-то ролями, ибо я количество слов, сказанное с утра этой девочке, говорил за весь день. Почему-то не хотелось даже спрашивать её имя, и даже не потому, что мог обидеть, а, скорее, из-за чувства неловкости, которое быстро прошло. Я сходил в душ, потратил на это не более 10 минут, и направился на кухню. Сестры дома уже не было, только ещё тёплый завтрак стоял на столе, из-под тарелки торчал светло-жёлтый кусочек бумаги. Не читая её, записка последовала в мусорку, вместе с окурками из пепельницы. - Я очень хочу вырасти, - произнесла с досадой девочка, выглядывая из косяка двери, чуть ли не плача. Бросив обратно на стол пачку, я посмотрел на неё, имея возможность рассмотреть её лучше: черные волосы были длиной до колена, нежно-карамельная ночнушка едва закрывала её голубые трусики. Я посмотрел ей в глаза. - Хватит меня так пошло разглядывать, Господин! - произнесла она уже игривым тоном. - Это тело и так уже порочно, может уже хватит. Я отвернулся от этих глаз, из которых продолжали течь слезы. Недавно задумываясь, что апатия вызывает угасание человеческого, я понял, что мне не вернуть эмоции, но все же верил в ошибочность этого суждения. К тому же, она почему-то назвала меня госпо.. - Динайя, меня зовут Динайя, Господин, - произнесла девочка, уже сидящая напротив меня за столом, а на шее у неё был повязан длинный бордовый шарф сестры. Смутно припоминаю, как сестра пришла ко мне в комнату, и вокруг моей шеи обвязала шарф, обняла, и ушла. - Тебе холодно? - спросил я Динайю. - Немного, - пожала плечами она, допивая чай. Действительно, эти летние выходные обошла стороной та жара, что была в будни. - Хозяин, что будем делать? Дома сидеть не хочется. Планов у меня не было, и я решил пойти в парк, к пруду. Когда бывали свободные часы вечером, я часто приходил сюда, читал книгу, и просто наслаждался своим одиночеством. Что тревожило меня во время пребывания в этом парке, так это раскаты колоколов от стоящей неподалёку часовни и кряканье уток от прудика, в котором находился неработающий фонтан. Но теперь я был не один. Прислонившись к дереву, я открыл по закладке книгу, и принялся читать. Динайя села рядом, не издавая не звука. Я заметил, что говорила она только тогда, когда я хотел у неё что-то спросить, и меня это радовало. Все моё нутро не любило людей, и в тоже время их обожало. Примерно тоже чувство испытывает кузнец, обрабатывая красный от жара металл и боясь обжечься, а после любуется своим творением, забывая о кровоточащих рубцах на руке. Обработка металла кузнецу не доставляла каких-либо проблем, напротив, он усердно и в то же время спокойно выполнял все инструкции, переданные отцом. Металл же знал, что может доставить боль только лишь во время обработки, когда накаляется, или когда, уже будучи обработан, станет мечом. Так же считал и я насчёт людей. Мои рассуждения прервала Динайя, уткнувшись в моё плечо. Заснула. Я посмотрел на пруд. Утки скопились около фонтана, который за долгое время запустили. Мне стало скучно. Закрыв книгу, мой взгляд упал на девочку. Я не знал, кто она, и как очутилась у меня в кровати, и, честно говоря, не хотел узнавать. Прогнать её я не мог, но и оставаться с ней не хотелось. Многие люди говорят, что привыкли к одиночеству. Они врут, ибо одиночество может испытать только тот, кто лишился близких людей, умерли ли они или отвернулись сами. Не один здравомыслящий человек не может смириться с этим обстоятельством. Я же этого чувства не понимал. Моя натура заставляла меня сомневаться во всем. Уйдя из семьи в 16 лет, моё детство закончилось. Мне приходилось много работать, что бы доказать себе, что я способен на ещё большее. В тот момент пришло осознание того, что я сам себе хозяин, ибо были взяты под контроль такие понятия, как время, связи с семьёй, и остатки эмоций. Схватив меня за руку, хрупкая кисть Динайи прикоснулась к моей щеке. Полные слез глаза посмотрели на меня, а губы прошептали: – Я буду плакать вместо тебя. Я улыбнулся. Её глаза были гораздо старше тела, и в них читалась печаль. Мы побрели в сторону дома, не заметив, что уже стемнело. Девочка остановилась, и взглянула на фонарь, в свете которого были видны лепестки белой вишни. Я знал, что она последует за мной, и пошёл вперёд. Вывернув за угол, и сбив с ног человека, вероятнее всего девушку, я удивился, что не услышал её. Это оказалась моя бывшая девушка. Воспоминания тотчас нахлынули на меня. Не помню точно, сколько мы сидели на лавочке и обсуждали дела минувших дней, и планы будущего. Выяснилось, что она помолвлена, как и когда-то была со мной, и что свадьба состоится через неделю в особняке на окраине города. - Ты придёшь?- спросила Сейлор. Я ответил, что мне она больше не интересна, и продолжил движение в сторону дома. Краем уха я слышал плач. Придя домой, я закрыл дверь и тут же почувствовал объятия. Динайя схватила меня за пояс и уткнулась мокрым лицом в поясницу. - Я все вытерплю, я все сделаю, что бы Господин был счастлив. Он не должен страдать, он не должен плакать, не должен, - практически в истерике бормотала она. Повернувшись, я сел на колени и обнял её. Она потихоньку начала успокаиваться, и воспользовавшись этим моментом, я схватил её и понёс в ванну. Она долго умывала глаза холодной водой, после чего я вытер ей лицо полотенцем. - Что случилось, Динайя, почему ты плакала? - Я всегда плакала, когда тебе было больно, - девочка улыбнулась. Сделав несколько шагов назад, и пытаясь собраться с мыслями, она продолжала: - Неужели тебя не удивило, что я тебя называю Господином? На самом деле, я несколько преуменьшала, ибо ты - Бог мой. Ты не ослышался. Вспомни, хозяин, сколько лет ты меня прятал в своей тени, сколько дней ты сдерживал слезы, пока не стал таким, каким ты являешься. - Подожди, Динайя, что же ты такое? - прошептал я. - Мне доводилось не только плакать, но и смеяться за тебя, хозяин, - сказали губы, улыбающиеся в детской и невинной улыбке. - Я испытывала апатию, переживала депрессии, любила и ненавидела, пока ты сохранял свою невозмутимость. Девочка пошатнулась и упала на кровать. Она плакала, уже третий раз за день, её стало жаль. И тут меня осенило. Я догадался сразу, сколько на самом деле ей лет. - Я не хочу, что бы ты принимал меня, я смогу вытерпеть все, и буду жить ради тебя, господин, покуда ты живёшь ради себя, ибо ты мой Бог, Бог своего мира, - она села на кровать, обнимая подушку, - Просто знай, что я хочу вырасти вместе с тобой.