Дурной пример заразителен

Совещание кончилось, и д'Эльбе, чувствуя себя выжатым и выпитым до дна, принялся наблюдать, как разбредаются из штаба его несговорчивые союзники. Руки его дрожали, как у человека, который долгое время пытался удерживать в поводу нескольких понесших лошадей, каждую секунду чувствуя себя в шаге от того, чтобы безвозвратно потерять даже призрачный контроль над ситуацией. Что будет, если вожжи вырвутся у него из рук, д'Эльбе не хотел предполагать. Измученный бесконечными спорами, он мечтал лишь о том, как доберется до постели и позволит себе несколько минут отдыха. Даже вдыхать свежий вечерний воздух, не пропитанный чужой неприязнью, было наслаждением. К вящему удовольствию д'Эльбе, по пути ему не попался никто из тех, кого он только что горячо и безуспешно пытался убедить в своей правоте, и он без приключений добрался до своей палатки - пожалуй, единственного места, где он мог повстречать человека, которого желал увидеть всей душой. Отодвинув полог, он шагнул внутрь и шепнул в густую темноту: - Ты спишь? - Нет еще, - так же тихо ответила темнота голосом Маргариты. Звук этого голоса заставил д'Эльбе радостно встрепенуться, стряхивая с себя усталось - его охватило легкое воодушевление при мысли, что сейчас он, может быть, получит немного тепла, в котором так нуждается, и напряжение невыносимо тяжелого дня наконец отступит и растает. - Как все прошло? - спросила Маргарита, когда он, поспешно сбросив одежду, скользнул под одеяло. Он не стал ей врать, все равно знал, что это бесполезно: - Чудовищно. Она сочувственно вздохнула, мягко касаясь его волос теплой ладонью. Д'Эльбе блаженно прикрыл глаза, притягивая жену к себе, и хотел было крепко поцеловать ее, но тут она настойчиво отстранила его: - Подожди. - Что такое? - впервые за долгое время встретив сопротивление с ее стороны, д'Эльбе стушевался. В голову сразу полезли отдающие неприятной прохладой мысли: может, он сделал что-то не так? Несомненно угадав его мысли, Маргарита заговорила успокаивающе, беря его за руку: - Все в порядке. Просто... я хочу по-другому. Д'Эльбе мгновенно насторожился. Подобные предложения, исходящие от Маргариты, всегда кончались чем-то необычным, но неизменно приятным для них обоих, что не мешало ему, выслушивая их поначалу, чувствовать легкое неудобство и даже стыд. В вопросах близости Маргарита была на порядок раскрепощеннее собственного супруга и, пусть никогда не вызывала у него сомнений в собственной добродетели, могла спокойно говорить с ним о таких вещах, от упоминания которых он против воли заливался краской. - Как? - спросил он, пытаясь представить себе, что пришло жене в голову на этот раз. Она крепче сжала его руку и заговорила, доверительно понизив голос: - Давай сыграем. - Сыграем? - с тенью недоверия уточнил он. - Во что? Маргарита замялась - очевидно, ее идея стесняла и ее саму, что заставило д'Эльбе насторожиться еще больше. Но он не успел сказать что-то предупредительное - жена, преодолев себя, произнесла дрогнувшим голосом: - Представим, будто мы... на допросе. Суровый комиссар республики и пленная аристократка... От ошеломления д'Эльбе не сразу смог вымолвить хоть что-то в ответ. Он представлял себе приблизительно, как комиссары обращаются с пленными женщинами, и, вообразив себе, как он похожим образом ведет себя с Маргаритой, пусть и в рамках придуманной ими игры, ощутил подкатывающую тошноту. Обойтись с ней грубо? Оскорбить? Воможно, даже ударить? Он не был бы способен на такое, даже если бы ему к виску приставили пистолет. - Я... я не думаю, что это хорошая... - беспомощно пробормотал он, но Маргарита умоляюще перебила его: - Пожалуйста! Дико было понимать, что она сама этого хочет. Д'Эльбе слышал о людях, которым боль причиняет удовольствие, но никогда не подозревал, что его жена относится к их числу. Он всегда старался быть с ней ласковым - а теперь выходило, что ей нужно было совсем иное? - Хорошо, - чувствуя себя потрясающе нечутким, молвил он упавшим голосом. - Если хочешь... Обрадовавшись сверх всякой меры, Маргарита мимолетно обняла его, а потом резво вскочила с постели и бросилась, судя по движению ее мутного силуэта, к ящику, служившему для хранения их немногочисленных пожитков. Д'Эльбе перевел дыхание, наслаждаясь последними спокойными минутами. В голове у него билось короткое обреченное "Пусть". Он выполнит любое желание Маргариты, даже если это будет стоить ему адского отвращения к себе самому. Главным было помнить, что она согласилась на это сама, и остановиться сразу же, как только она проявит малейшие признаки неудовольствия... - Держи, - на колени ему приземлилась шуршащая ткань, на ощупь показавшаяся д'Эльбе незнакомой. - Я думаю, тебе пойдет. - Что это... - почувствовав под пальцами шероховатость узорчатой вышивки, д'Эльбе хотел что-то спросить, но тут Маргарита зажгла свечу, и все вопросы отпали сами собой. Как и его челюсть. Глядя на то, как он ошеломленно вертит в руках нежно-зеленого цвета платье, Маргарита звонко расхохоталась: - Неужели ты думал, что я попрошу тебя быть комиссаром? Я же знаю тебя, ты бы себя потом съел... Еще несколько минут назад д'Эльбе и подумать не мог, что перспектива переодеться в женщину вызовет у него радостное облегчение такой силы. Язык все еще не повиновался ему, и он просто вцепился в несчастное платье, будто оно могло спасти его от всех бед мира. Маргарита расценила его молчание по-своему: - Тебе не нравится? - Вовсе нет, - способность говорить наконец-то вернулась к д'Эльбе, и он поднял глаза на Маргариту, чтобы она не сомневалась в его искренности. - Я не против. Она даже в ладоши хлопнула от восторга. - Тогда я помогу тебе переодеться. Сложно было не чувствовать себя глупо, натягивая сначала розовые с подвязками чулки, а затем корсет, но д'Эльбе каким-то образом сумел отрешиться от происходящего - в конце концов, это была лишь игра, совсем как в детстве, а тогда ему приходилось носить платья... - А ты что наденешь? - поинтересовался он, продевая руки в отороченные кружевом длинные рукава. Маргарита заговорщицки хихикнула, заходя ему за спину и начиная возиться с корсажем: - Возьму твои штаны и сюртук. Республиканский шарф у меня есть. - Откуда? - удивился он, переминаясь с ноги на ногу; ощущение того, что ноги прикрыты лишь свободной, пусть и длинной, юбкой, было непривычным и щемяще-щекотным, но, вопреки его ожиданиям, не вызвало нового прилива смущения. Они были наедине с Маргаритой, единственным человеком, которому он мог довериться безраздельно, и поэтому стыда, естественного и ожидаемого для такой ситуации, д'Эльбе не ощущал. - Выкупила у одного из пленных за три луковицы, - сказала Маргарита и вдруг затянула шнуры так, что д'Эльбе моментально ощутил себя закованным в панцирь. Даже вдохнуть ему теперь удавалось с трудом, и он сухо закашлялся в тщетной попытке отвоевать себе немного воздуха. - А теперь представь, что так всю жизнь, - увидев его мучения, заметила Маргарита. Он ответил сдавленно, боясь, что ребра вот-вот треснут: - Настоящий ад... ослабь, пожалуйста... По счастью, жена еще не вошла в роль комиссара и издеваться над ним была не намерена, поэтому спустя секунду д'Эльбе смог сделать осторожный вдох и короткий мелкий выдох. Был повод проникнуться сочувствием к жене - д'Эльбе пришел почти в ужас от мысли, что ей приходится ходить так целыми днями, но Маргариту, кажется, это нисколько не печалило. - Туфли не надевай, все равно не влезешь, - милостливо разрешила она, оглядывая его с головы до ног. - А тебе идет. Зеркало в палатке было, пусть маленькое и мутное, и, взглянув в него, д'Эльбе понял, что Маргарита ему польстила. Платье действительно скрыло некоторые недостатки его угловатой фигуры, но другие - например, костлявые ключицы и тощую грудь, - обнажила, выставляя напоказ. Д'Эльбе инстинктивно потянулся прикрыться, но его опередила Маргарита, накинув ему на плечи плотную косынку. - Так будет лучше, - сказала она, и д'Эльбе про себя с ней согласился. - А теперь я свяжу тебе руки... Д'Эльбе на секунду занервничал, но, решив, что вреда от этого не будет, позволил спутать себе запястья за спиной приснопамятным трехцветным шарфом. С предвкушающим видом улыбаясь, Маргарита усадила мужа на стул и, наказав ждать, подхватила его вещи и скрылась за стоящей возле кровати ширмой. Д'Эльбе напряженно прислушивался к доносившимся оттуда звукам - шороху ткани, стуку пуговиц, тихим чертыханиям, - и старался по мере сил войти в уготованную ему роль. Меньше всего ему хотелось разочаровать Маргариту, и он надеялся, что поселившийся у него в груди волнительный холодок будет достаточным для достоверного изображения испуга. - Ну что, - Маргарита показалась из-за ширмы; из-за того, что штаны ей были явственно малы, двигалась она скованно, но д'Эльбе не мог не признать, что мужской наряд идет ей куда больше, чем ему - женский, - готова сознаться в своих преступлениях против республики? Д'Эльбе упрямо сжал губы, понимая, что говорить ему сейчас будет не с руки - вряд ли хрупкая дворянка может обладать хриплым баритоном, - и тут, увидев у Маргариты с руке лошадиную плетку, понял, что страх его становится совсем не наигранным. Неожиданно ярко представив, как резкий удар обжигает его плечи, он вздрогнул и съежился, и от Маргариты это не ускользнуло. - Обойдемся без этого, - сказала она мягче и плетку отложила, но тут же, стоило д'Эльбе тихо и облегченно вздохнуть, вернула своему голосу суровость. - Так что, будешь говорить? Подыгрывая ей, он помотал головой, стараясь при этом, чтобы взгляд его был отчаянным и упрямым, а не жадным - все-таки в необычности и новизне облика Маргариты было что-то, что ему жгуче нравилось, и он при всем желании не мог этого скрыть. - Будешь так и сидеть? - Маргарита, очевидно, входила в раж. - Да ты знаешь, что я могу с тобой сделать? Она могла. Она действительно могла, а он мог бы полностью расслабиться, довериться ее умелым рукам, позволить себе быть безвольным и бездумным, предоставляя ей полное право творить с ним все, что она захочет. Маргарита была единственной, с кем д'Эльбе не почувствовал бы напряжения, и от череды удивительно сочных образов, вспыхнувших в его голове, он почувствовал, что начинает дрожать, и совсем не от страха. Маргарита тем временем, распаляясь, вышагивала вокруг его стула и выговаривала ему все проникновеннее, и от ее слов у него в груди растекалось что-то томительное, похожее на густую патоку: - Я сделаю с тобой все, что захочу, и никто ни о чем не узнает, никто тебе не поможет, никто тебя не найдет... "Делай, - едва не вырвалось у д'Эльбе, - делай скорее". Но он удержался и все так же молча глянул на Маргариту; по тому, как немного расплывалось ее лицо, он догадался, что взгляд его помутился. - Ты еще смеешь так на меня смотреть? - яростно выдохнула Маргарита. - Ах ты, наглая... Она вдруг замахнулась с явственным намерением отвесить ему затрещину, и д'Эльбе, разом теряясь, вжал голову в плечи. Но удара не последовало - Маргарита просто погладила его по голове знакомым и нежным движением, разом напомнившим ему о том, что все происходящее - всего лишь игра, и поселившим в душе д'Эльбе невиданную легкость. - Поднимайся, - внезапно его схватили за локоть и дернули наверх, и он, вспоминая о своей роли, дернул плечами в попытке изобразить сопротивление. - Поднимайся, я говорю, - голос Маргариты стал тверже, и д'Эльбе неловко встал на ноги, позволил толкнуть себя к письменному столу и почти что опрокинуть на него. Бумаги разлетелись в стороны, чернильница угрожающе сдвинулась к самому краю, но д'Эльбе это не заботило, как и все остальное, кроме рук Маргариты, рванувших на нем косынку и корсаж, и ее губ, припавших к его разгоряченной коже. Сам не свой от возможности ни о чем не заботиться, он закрыл глаза и послушно выгнулся навстречу настойчивым прикосновениям. - Вот так... - шепнула она, целуя его в шею и бесцеремонно задирая ему юбку; ее горячая ладонь прошлась по его бедру и опустилась между ног, и он яростно дернулся, пытаясь освободить руки, но Маргарита, как выяснилось, связала его крепко. С его губ сорвался короткий стон. - Тихо, - приказала Маргарита сквозь зубы, и он, тяжело дыша, замер. До его слуха доносилось, как она возится с ремнем, пытаясь расстегнуть его, и д'Эльбе вздрагивал от нетерпения, вовсю представляя себе, как сейчас... Обволокшую его пелену дурманного жара неожиданно нарушило явственное движение прохладного воздуха, отчего д'Эльбе весь покрылся мурашками. Маргарита застыла, сжав пальцы так, что он глухо вскрикнул, но даже не это ошарашило его, а совершенно ясное осознание, что на него устремлен чей-то посторонний, совершенно шокированный взгляд. - Здравствуйте... маркиз, - внезапно произнесла Маргарита, и д'Эльбе подскочил, как ошпаренный, садясь на столе и устремив взгляд на того, кто так не вовремя решил нанести ему визит. Лицо стоящего на пороге маркиза де Лескюра было невозможно описать человеческим языком. У несчастного даже дар речи пропал, что случалось с ним исключительно редко (реже - только с шевалье Шареттом), и единственное, на что он был способен - вращать широко распахнутыми глазами из стороны в сторону, глядя то на д'Эльбе, то на его жену. - Что вы хотели? - д'Эльбе попытался сделать свой голос строгим, как всегда. Лескюр, покрываясь алыми пятнами, попятился. - Ни... ничего... - ответил он почти жалобно и из палатки вышел почему-то боком, а потом, судя по стремительно удаляющимся звукам шагов, бросился бежать почти что стремглав. Мергарита посмотрела на д'Эльбе, и он увидел в ее глазах явственные смешливые искорки. - Как думаешь, он расскажет? - Надеюсь, ему не поверят, - д'Эльбе, чувствуя непреодолимое желание то ли расхохотаться, то ли заплакать, упал обратно на стол. Чернильница при этом все-таки опрокинулась. - О нем я сейчас точно говорить не хочу, - Маргарита все не убирала руки, и д'Эльбе ощутил себя полностью согласным с ее словами. Маргарита снова наклонилась, чтобы поцеловать его, и он ответил со всей готовностью, чувствуя, как тело, заледеневшее было от внезапного ужаса, снова начало оплавляться, как свеча, которую поднесли к огню. Ужасно скучный, утомительный день кончился, и Шаретт предавался привычному для себя отдыху: компанию ему составляли пара бутылок терпкого анжуйского, а также смешливая Жаннета, устроившаяся у шевалье на коленях и с хихиканьем кормившая его с руки блестящими от масла оливами. Шаретт не слушал, что именно девица игриво щебечет ему на ухо, просто машинально обнимал ее за тонкую талию, скользил кончиками пальцев по шнуровке платья и лениво думал о чем-то бессвязном и бесконечно далеком, пребывая в состоянии, похожем на сладкую дремоту. Однако его блаженное расслабление было грубо нарушено аккурат в тот момент, когда шевалье хотел было начать избавлять Жаннету от, несомненно, мешавшей ей одежды - в палатку влетел, едва не опрокинув при этом все попадавшееся ему на пути, Лескюр, и вид у него был такой, будто он увидел всех демонов ада. - Добрый вечер, друг мой, - Шаретт решил побыть вежливым, чтобы не нарушать свое спокойствие очередной ссорой, но не стал прикрывать неудовольствие в своем голосе. - На нас напали? - Нет, - почти бесшумно произнес Лескюр, с явным трудом переводя дух. Шаретт посмотрел на его всклокоченные волосы, раскрасневшиеся щеки, сбившийся шейный платок и не смог сдержать многозначительной усмешки: - Напали на вас? Вам удалось защитить свою честь? Вопреки его ожиданиям, Лескюр не стал возмущаться, а лишь махнул рукой: - Бросьте, шевалье. Я видел... я видел нечто ужасное. - Да? - Шаретт приподнял бровь. - Что именно? Лескюр, очевидно, понемногу приходил в себя. Лицо его постепенно возвращало себе обычный желтовато-бледный цвет, а взгляд из ошеломленного и полубезумного стал привычно подозрительным и устремился безошибочно на Жаннету. - Птичка, - почуяв, что дело пахнет чем-то пикантным (а на такие вещи у Шаретта всегда был нюх), шевалье столкнул пискнувшую девицу со своих колен, - принеси-ка еще бутылку. И можешь не торопиться. Жаннета обиженно надула губы, но перечить не стала и вышла вон, едва не задев при этом Лескюра плечом. Тот успел увернуться и бросил вслед девице взгляд, полный ядовитой неприязни. - Ваши спутницы, шевалье, слишком многое себе... Шаретт пропустил мимо ушей его обвинение и, не вставая с места, ногой отодвинул от стола еще один стул. - Присаживайтесь. Будете пить? Лескюр удивил его до глубины души - обычно демонстративно воротивший нос от самого изысканного спиртного, налил себе полный бокал и в несколько торопливых глотков осушил его. На его лице снова начали разгораться алые пятна. - Итак, - посчитав реверансы завершенными, Шаретт подался вперед, чтобы оказаться ближе к своему гостю, - что вам удалось увидеть? Маркиз молчал несколько секунд, лихорадочно глядел шевалье в глаза, точно определяя, достоин ли он тайны, которую ему намеревались открыть. Заговорил он лишь тогда, когда Шаретт, раздраженный ожиданием, начал хмуриться. - Я видел д'Эльбе. - Несомненно выходящее из ряда вон зрелище, - хмыкнул Шаретт. - Я был бы очень рад возможности никогда его больше не видеть... - Вы не поняли, - перебил его Лескюр. - Я видел его... с женой. Это было уже интереснее, чем обычная постная физиономия святоши, от лицезрения которой каждый день Шаретт искренне предпочел бы отделаться. Ухмыльнувшись, шевалье подхватил свой бокал и поднес его к губам. - И? - коротко спросил он, прежде чем глотнуть. - Он был одет в платье, - выдал Лескюр. Шаретт выплюнул вино обратно в бокал, но несколько капель, пойдя не в то горло, обожгли его не хуже раскаленного свинца и вызвали приступ судорожного кашля. - Что... что вы сказали? - прохрипел Шаретт, с силой ударяя себя в грудь. Выражение лица Лескюра нельзя было назвать иначе как траурным. - Он был одет в женскую одежду, - повторил маркиз, не обращая внимания на то, что Шаретт сейчас задохнется. - Его жена - в мужскую. И она... и она... лезла ему под юбку. Кашель Шаретта начал мало-помалу перерастать в хохот. Никогда не жаловавшийся на воображение, шевалье до того четко представил себе святошу, затянутого в одежду собственной жены, что ему снова начало грозить удушье, на этот раз - от смеха. - Они еще там? - вопросил Шаретт, утирая выступившие на глазах слезы. - Я должен это увидеть. - Должно быть... - протянул Лескюр и вдруг переполошился, увидев, что Шаретт поднимается со своего места. - Вы что, собираетесь туда идти? - Не могу же я пропустить это? - делано удивился шевалье, набрасывая себе на плечи мундир. - Можете остаться здесь... развлеките Жаннету, когда она вернется... - Да что вы себе... - исполненное праведным гневом нытье Лескюра донеслось уходящему Шаретту уже в спину. До того, что будет делать оставшийся в одиночестве маркиз, Шаретту не было никакого дела: он был всецело поглощен зрелищем, которое вообразил себе во всех подробностях и готовился узреть вживую. В глубине души его подтачивало слабое сомнение, что Лескюр решил таким образом подшутить, даром что был совершенно не склонен по натуре своей к какому-либо проявлению остроумия. Святоша просто не мог быть способен на нечто подобное. Наверняка максимумом, что он мог продемонстрировать своей женушке в постели, были лишь унылые телодвижения в темноте, под плотным одеялом... но игры с переодеванием? Впрочем, в одном Лескюр не обманул - из обиталища д'Эльбе и впрямь доносились отлично Шаретту знакомые, весьма характерные звуки. Поразмыслив немного, шевалье не стал заглядывать внутрь через вход, а, вытащив нож, проделал в стене палатки миниатюрное отверстие и жадно приник к нему одним глазом. Увиденное заставило его изумленно выдохнуть. Лескюр, черт его дери, не соврал ни единым словом. Даже напротив, все преуменьшил, хотя вряд ли в его голове могли найтись подходящие слова для описания такого потрясающего вида: святоша, обряженный в зеленое платьишко, со связанными за спиной руками, раскинулся на столе, а его тихоня-жена, даже не снявшая сюртука, скакала на нем, одной рукой царапая ему грудь, а другой запутавшись в темных волосах, разметавшихся по смятым бумагам. Шаретт всмотрелся в лицо святоши и увидел на нем выражение настолько незамутненного, пронзительного удовольствия, что ему самому на секунду стало завидно. - Прекрасно... - пробормотал он и, боясь быть застигнутым, скорее отступил. Увиденного было довольно, чтобы пожелать как можно скорее вернуться к Жаннете, и шевалье был весьма обрадован, когда, войдя к себе в палатку, обнаружил, что девица уже вернулась, а Лескюр счел за лучшее куда-то исчезнуть. - Где ты был? - обида Жаннеты нисколько не уменьшилась, и Шаретт, желая ее успокоить, заключил ее в объятия. - Я обязательно расскажу тебе, милочка, - пообещал он, распутывая на ней платье, - но сначала тебе придется поработать... Жаннета все еще хмурилась, но шевалье видел, что раздраженное выражение в ее взгляде понемногу вытесняется заинтересованным. - Надеюсь, оно того стоит, - промурлыкала она, помогая Шаретту высвободиться из мундира. Он ответил - настолько убедительно, насколько мог: - Клянусь, ты умрешь от смеха. Луи задерживался, и Виктория, тосковавшая по нему весь день, начала преисполняться недовольством. В такие моменты она остро сожалела, что не является мужчиной - тогда она могла бы всюду следовать за супругом, не оставляя его ни на секунду, в том числе и в бою, а не отсиживаться в безопасном месте, изнывая от волнительного ожидания. Пусть подобное развитие событий лишало бы ее любой близости, выходящей за рамки братской - иногда, в минуты особо ожесточенных сражений, Виктория думала, что возможность всегда находиться возле Луи стоила бы того. Ее размышления оказались прерваны долгожданным появлением супруга - он тяжело ввалился в палатку, пошатываясь так, что Виктория в первый момент испугалась, что его ранили. - Луи! - воскликнула она, бросаясь к нему и хватая за локти, чтобы он не вздумал упасть. - Что случилось? Он посмотрел на нее, и его лицо исказила страдальческая гримаса. - Тебе лучше не знать, - выговорил он с явным усилием и, отстранив Викторию, сел, почти упал на постель. Молодая женщина растерянно замерла. - В чем дело? - требовательнее спросила она, подходя к спрятавшему лицо в ладонях супругу и ласково касаясь его плеча. - Пожалуйста, скажи мне. Сколько она помнила, ей всегда надо было лишь подпустить в свой голос немного мольбы, чтобы Луи сдался и открыл ей все, что лежало у него на душе. Но сейчас этого не хватило - он молчал, тяжело и хрипло дыша, и Виктория испугалась уже не на шутку. - Что случилось? - нервно повторила она, сильнее сжимая плечо Луи, готовая, если что, вытрясти из него правду, чтобы ничто не давило ему на сердце. Она знала, что так будет лучше - Луи, скрытный от природы своей, всегда старался хранить в себе слишком многое, пока это не начинало разъедать его изнутри. Виктории он доверял больше, чем кому бы то ни было, и с радостью облегчал перед ней душу, поэтому она не могла вообразить, какой невероятный кошмар Луи мог бояться пересказать даже ей. - Скажи мне, - попросила она мягче, садясь на постель рядом с Луи; он явственно содрогнулся, когда она погладила его по руке, и воззрился на нее сквозь пальцы лихорадочно блестящими глазами. - Что-то на совете? Опять он? Последнее слово она почти выплюнула - не было нужды называть имя, ибо во всей армии был лишь один человек, о ком Виктория могла отозваться с подобным презрением. Луи тоже все понял и подтвердил ее опасения, глухо ответив: - Да. Это опять он. Виктории захотелось сначала выругаться так, как не пристало уважающей себя даме, а затем пойти к виновнику всех ее несчастий и затянуть на его цыплячьей шее петлю из пояса ее же собственного платья. Она крепче вцепилась в руку супруга и отрывисто спросила, вне себя от накатившей ярости: - Что он опять сделал? Расскажи мне все. Луи наконец-то отнял руки от лица, растерянным жестом утер покрытый испариной лоб и вздохнул, собираясь с силами: - Это было чудовищно. - Это ничего, - Виктория попыталась успокоить его, - от него ничего другого и не ждешь. Говори. И Луи подчинился - открыл рот и начал сбивчивый рассказ, по мере течения которого Виктория ощущала, как брови ее ползут все выше и выше, к самой макушке, а рот приоткрывается в гримасе неподдельного изумления. В какой-то момент она даже покраснела, смущенная... но не могла отрицать при этом, что разгоревшийся в груди жар имеет со злостью подозрительно мало общего. - Признаюсь тебе, - закончил Луи совсем тихо, пряча глаза, - видеть это было ужасно, но... оно меня взволновало... Взгляд Виктории сам собой опустился вниз, и она смогла увидеть воочию масштабы волнения своего супруга. По всему ее телу мигом пробежали мурашки. - Боюсь... - начала она несмело, - мое платье тебе будет не в размер... Лицо Луи в один момент залилось ярко-алым. - Виктория... - Но, - перебила она его, чтобы не сбиться с мысли и не утратить решимости, - можно взять одежду Мариэтты... Мариэтта, высокая и прямая, как жердь, служанка Виктории, давно уже отошла ко сну и вряд ли могла вообразить себе, для чего господам мог потребоваться ее наряд - для подобных мыслей она была слишком благочестива, а Виктории неожиданно причинила необъяснимое удовольствие мысль о собственной греховности. "Впрочем, - подумала она, глядя, как Луи, еще больше краснея, нервно кивает, - разве мы не в своем праве?". Рассуждение оказалось не слишком убедительным, но Виктория не обратила на это внимания; аромат запретности, разом напитавший воздух, вскружил ей голову не хуже вина. - Раздевайся, - приказала она супругу и убежала за платьем, внутренне дрожа от волнения. Прихватила она и подвернувшийся под руку гибкий лошадиный хлыст, при виде которого в глазах Луи появилось странное мутное выражение - смятенное и вожделеющее одновременно. У Виктории пересохло в горле. Она представила на секунду, что произойдет сейчас между ней и мужем, и все внутренности ее свело сладкой судорогой предвкушения. - Никогда не думала, - с иронией заметила она, помогая Луи затянуть шнуровку на платье, - что тебе такое может нравиться... - Я думал, - стыдливо признался он, опуская голову - и тут же втянул ее в плечи, когда хлыст свистнул у него над самым ухом и опустился Виктории в ладонь. Она невольно засомневалась: даже удар, нанесенный вполсилы, обжег кожу до того, что ей захотелось в голос вскрикнуть. - Тебе точно будет хорошо? - спросила она, разворачивая Луи к себе лицом. Удивительно, но в платье он выглядел удивительно гармонично - если бы Виктория накрасила ему лицо, он и вовсе мог произвести впечатление всамделишней женщины, пусть неестественно высокой и плоской, но это искупалось совсем не мужской тягучестью и плавностью, неизвестно откуда прорезавшейся в каждой его интонации и в каждом движении. - Не сомневайся, - сказал он с мягкой, какой-то кошачьей улыбкой, которая больше подошла бы Шаретту, нежели ему. Виктория постаралась сделать выражение своего лица многообещающим. - Ну что же, - произнесла она, откладывая пока хлыст и тоже начиная раздеваться, - еще несколько минут, мой дорогой... и начнем допрос. Луи, наблюдая за ней, облизал пересохшие губы. Виктория понадеялась, что на ближайшие несколько часов весь лагерь забудет про их с Луи существование. А лучше - до самого утра, ибо ночь обещала быть долгой... Шаретт улыбался, как наглый ребенок, получивший на день рождения ведро сладостей, и неумолимо подталкивал сопротивляющегося Лескюра к стулу. - Присаживайтесь, маркиз, ну что же вы? - Спасибо, - упорствовал Лескюр, попеременно бледнея и красней, - я постою... - Вам же будет неудобно, - улыбка Шаретта стала шире, - все время стоять... - Я постою, спасибо, - произнес Лескюр и сопроводил свои слова такой неподдельно мученической гримасой, что наблюдавший за этой сценой д'Эльбе, явно не выспавшийся, но довольный и полный сил, не выдержал. - Месье Шаретт, оставьте месье Лескюра в покое. Шаретт на замечание не среагировал никак, зато Лескюр тут же сбросил с себя вид страдальца и взвился, точно д'Эльбе его ужалил: - Я не просил вас за меня вступаться! - Как хотите, - пожал плечами д'Эльбе и, вытащив сложенную карту из-под локтя мирно спящего Ларошжаклена (тот этого даже не заметил и продолжил дремать, разве что засопел чуть громче) и начал ее разворачивать. - Тогда будьте добры, взгляните сюда... Лескюр посмотрел на него уничижительно и с укором, точно д'Эльбе должен был в чем-то перед ним каяться, но проявлял удивительную черствость, однако к столу все-таки приблизился. То же самое сделал и Шаретт, заняв стул, который он секунду назад предлагал Лескюру, и небрежным движением бросил в самый центр карты небольшой футляр с помадой. - Держите. Д'Эльбе приподнял брови в деланом недоумении, но щеки его моментально залились краснотой. - Что это? - Мой вам подарок, - ответил Шаретт, обшаривая его взглядом, точно стремясь проникнуть под одежду, отчего д'Эльбе явственно содрогнулся и схватил себя за локти. - Когда в следующий раз решите... сменить костюм... воспользуйтесь этим. Будет не лишним. Судя по лицу д'Эльбе, он с трудом удержался от того, чтобы схватить футляр и метнуть его Шаретту прямо промеж глаз. Неизвестно, какой ценой ему удалось удержать себя, но цена явно была немаленькой. - Уберите это, - только молвил он, кажется, даже не надеясь, что его слова возымеют успех. Шаретт приготовился что-то ответить, и в этот момент проснулся Ларошжаклен. - Господа?.. - сонно проговорил он, поднимая голову и обводя рассеянным взглядом всех присутствующих. - Прошу меня извинить, я... а что это? Привлеченный блеском футляра, как ребенок, он потянулся к нему, но коснуться не успел - помаду схватил Лескюр, и она тут же исчезла где-то в его кармане. - Бога ради, Анри, не трогай это, - отрезал он в ответ на удивленный взгляд кузена. - Это не имеет к плану операции никакого отношения. - Ладно, - мирно согласился Ларошжаклен и подавил зевок. Лескюр испепеляюще глянул на замерших д'Эльбе и Шаретта и шевельнул губами; по ним безошибочно можно было прочитать: "Разбирайтесь в другом месте". Д'Эльбе пожал плечами будто бы безразлично, но с явным внутренним облегчением, Шаретт же, что удивительно, примолк, удержав поток бесконечных колкостей. - Отлично, - д'Эльбе тяжело вздохнул и склонился над картой. - Господа, позиции республиканцев находятся здесь, и нам необходимо... Лескюр покосился на Ларошжаклена и, убедившись, что тот не собирается задавать вопросов и вообще, поглощенный словами д'Эльбе, уже и не думает об инциденте с футляром, коротко прикрыл глаза, как человек, только что чудом избежавший смерти. Маргарита не была удивлена, когда к ней подошла поговорить Луиза Кателино - они давно стали подругами и коротали вечера вместе, дожидаясь задерживающихся мужей. Удивило ее смущенное, скованное выражение на обычно открытом, простом лице Луизы. - Что такое? - спросила Маргарита с беспокойством. Луиза ответила не сразу, ей потребовалось собраться с силами. - Я недавно услышала... только не обижайся, но... - она коротко закусила губу, - у тебя же есть республиканский пояс? Маргарита молчала секунду, переваривая услышанное. Потом спросила совершенно спокойно: - Все уже знают? - Не то чтобы все, - Луиза сразу стушевалась еще больше, - но слухи ходят, и я хотела просто спросить... - Не волнуйся, я не сержусь, - поспешила Маргарита ее успокоить. - Мне все равно. Жаль только Мориса, он же умрет со стыда... Луизе, по-видимому, было нечего возразить на ее слова. Маргарита представила мимолетно, каково придется ее несчастному супругу, и испустила глубокий вздох. Он и так почти не отдыхал последнее время, а уж теперь... - Ладно, - отвлекшись, она вспомнила про мнущуюся рядом Луизу. - Ты хотела забрать шарф? - Одолжить, - уточнила она, изучая землю под своими ногами. - Вдруг Жаку тоже будет интересно... Маргарита попыталась представить Кателино, одетого в платье, и едва не поперхнулась. Впрочем, повода отказать Луизе у нее не было. - Конечно, можешь забрать, - сказала она. - Думаю, мне он еще долго не понадобится... Получив желаемое, Луиза скрылась, а Маргарита, наблюдая за тем, как исчезает между палатками ее фигура, предалась печальным размышлениям о собственной невезучести. - Ваш нездоровый интерес к моей семейной жизни, шевалье, меня пугает, - почти шипел д'Эльбе в перекошенное ухмылкой лицо Шаретта. Тот в ответ на выпад даже не дрогнул. - Вы честно скажите мне - вам понравилось? И тут же расхохотался, не дав вспыхнувшему д'Эльбе и рта раскрыть: - Вижу, вижу, по глазам вижу, что понравилось! - Это не ваше дело, - ответил д'Эльбе со всем достоинством, возможным в такой щекотливой ситуации. - Больше не смейте вручать мне нечто подобное... - Вряд ли со мной еще поделятся, у женщин эти побрякушки на вес золота, - с то ли притворной, то ли искренней грустью сказал Шаретт. - Футлярчик-то мне Лескюр так и не вернул... Между ними ненадолго повисла напряженная тишина осознания. - Не вернул? - первым спросил д'Эльбе. - Не вернул, - подтвердил Шаретт. Если бы кто-то, знающий этих двоих, увидел их в этот момент, то был бы удивлен до глубины души - никогда ранее нельзя было видеть их улыбающимися друг другу, и притом совершенно одинаковыми улыбками.