Осколки безумия

Стены и окна нашей квартиры покрыты черной вязкой паутиной. Когда-то сквозь нее пытались пробиться лучи солнца, они словно хотели разрушить этот липкий прочный покров, как будто намеревались спасти нас от этого безумия. Прорывались сквозь тонкие ниточки сумасшествия и утопали в этом сосредоточении безрассудства. Наверное, они просто сдались, перестали бороться, утонули в непроглядной тьме паутины. Не знаю. Так или иначе, я больше не видел солнечного света. Честер говорил, что к нему приходит ангел. Ангел с черными крыльями. Честер все время про него говорил. А однажды я зашел в ванную и увидел перья. Много перьев. Несметное количество, они были везде. Стены, пол, раковина, все в перьях и красной краске. И в центре всей этой картины — рыдающий Честер. Он рассказал мне, что ангел отрезал свои крылья. Честер хотел сделать ему новые, разорвал единственную подушку, чтобы добыть перья, откопал мою красную краску, чтобы сымитировать кровь. Но это не помогло, ангел ушел. Честер плачет среди перьев и краски, а я ищу способ прекратить его бесполезные рыдания. Я нарисовал на стене этого ангела. Долго выводил каждое перышко его крыльев черной краской. И вот, стена нашей спальни принадлежит этому существу, чудовищно красивому, восхитительно безобразному. Я боюсь заходить в ванную. Иногда оттуда доносились крики, громкие, нечеловеческие. Честеру нравились эти звуки. Он садился под дверью и слушал, пока крики не стихали. Честер с упоением вслушивался в эти душераздирающие вопли, и иногда мне казалось, что он слышал там что-то совершенно иное. Каждый вечер Честер сидел у ног нарисованного ангела и читал молитвы. А потом громко рыдал. Я вытирал его слезы руками, кровь с которых почти не смывалась. Честер плакал кровью. Каждый раз он все дольше и дольше рыдал. Было все больше и больше крови, на моей одежде и руках, на полу, на ногах ангела. А он улыбался. Улыбка становилась все шире. С каждым днем ангел казался мне все более зловещим, его лицо исказил жуткий оскал, совершенно не похожий на улыбку. А потом его крылья начали покрываться черной паутиной. Она стала символом нашего безумия. Паутина словно поглощала здравый смысл в этой квартире, оставляя для нас лишь вязкое сумасшествие, которым мы давились. Мы в нем тонули. Вчера стрелки наших часов пошли в обратную сторону. Они крутились то быстрее, то медленнее, будто сошли с ума вместе с нами. Честер пытался их починить, но в итоге со злостью пнул часы ногой в стену и плюнул на пол. Кровью. Паутина потянулась к ним тонкими нитями, но я вовремя поднял часы и поставил их в центр комнаты. Честер сел напротив того места, где когда-то был нарисован ангел, и снова начал молиться. На прошлой неделе я перестал дышать. Не знаю точно, когда это произошло. Просто легкие теперь не наполняются кислородом, они словно вовсе исчезли. Сначала было непривычно, но позже я смирился с этим, мне даже понравилось. А три дня назад у меня остановилось сердце. Взяло и перестало биться. Честер говорит, что я умер. Но ведь это невозможно. Вчера после молитвы Честер опять рыдал. Его кровавые слезы стали почти черными. Он медленно теряет память, поэтому пишет строки молитвы своей кровью на полу. Паркет в этом месте обугливается и тлеет, и Честер пишет все заново. Снова и снова. Сегодня с утра я начал слышать шепот. Спустя каждые тридцать два удара сердца Честера кто-то шептал мне на ухо по одному слову на неизвестном языке. Часы все еще бесполезны, поэтому теперь мы измеряем время в сердцебиениях. Я выцарапывал на полу эти слова, надеясь понять их смысл, но после того, как всю мою писанину поглотило пламя, я оставил эту затею. Честер убеждает меня, что причиной шепота является моя смерть, но я-то знаю, что это невозможно. Тринадцать сердцебиений Честера назад из паутины начала сочиться кровь. Три сердцебиения Честера назад я понял, что сама паутина превращается в кровь. А еще я заметил, что шепот прекратился. Мы с Честером стоим в центре комнаты рядом с сумасшедшими часами, а об наши ноги ударяются волны крови. Я вижу черного ангела на стене. От его вида меня тошнит. Кровью. А Честер молится. И рыдает. По его щекам стекают тонкие черные струйки. Честер засовывает руку в карман и достает золотую цепочку. На ее конце болтается крестик. Честер шепчет, что ангел снова с ним говорит. Он поднимает руку, цепочка в ней загорается. Честер бросает золотой крестик в стену. Кровь на полу, стенах, везде, начинает полыхать. Зеленым пламенем. Оно охватывает всю комнату, будто в крови был бензин. Мы стоим в огне, я чувствую, как мою холодную кожу опаляют языки пламени. Честер кричит, выкрикивает слова молитвы, пропускает строки, начинает заново. А я просто стою и смотрю, как исчезает наше сумасшествие. Как тают последние нити нашего совместного безумия. Как разрушаются, рассыпаются на крупицы осколки нашего помешательства. Я смотрю на свои руки и вижу кровь. На сгибе локтя — десятки кровоподтеков, свежих и совсем старых. Под моими ногами разбросаны шприцы и газеты, заголовок одной из которых гласит: «На прошлой неделе известный рок-музыкант Честер Беннингтон скончался от передозировки».