***
Мое волнение оказывается напрасным. Люди в ангаре поясняют, что объявлено очередное общее собрание, на которое и прибыли командиры и их подразделения из оставшихся дистриктов Свободного Панема. Поэтому, предвкушая встречу с несколькими давними друзьями, я спускаюсь в столовую с привычными металлическими столами и стульями, вкрученными в пол. Сегодня помещение оказывается забитым полностью. Хотя и в обычные дни его не назовешь пустующим: теперь пропитание варят из свежего урожая, доставленного в Тринадцатый из других дистриктов, где удалось возродить сельское хозяйство. Взяв свою порцию овсянки, хлеба и масла, я окидываю взглядом столовую, в надежде найти знакомые лица. Замечаю в дальнем углу у стены Финника, сидящего в сопровождении пары своих помощников и увлеченного беседой. Крепко держа поднос, аккуратно проталкиваюсь сквозь толпу к их столику. Завидя меня, компания замолкает, и незнакомые мне мужчины утыкаются взглядом в свои тарелки. Только губы Финника растягиваются в широкой улыбке, хоть и выглядит он очень уставшим: легкая щетина украшает подбородок и скулы, на лбу видны несколько морщинок, а покрасневшие глаза намекают на долгое отсутствие сна. — Привет, — радостно здороваюсь я, остановившись у столика. — Привет, Китнисс! Давненько не виделись, — весело произносит друг, жестом приглашая присесть рядом с ним. Еще во времена восстания мы с Финником стали друзьями, но поражение и скорбь сблизили нас еще больше. Мы вместе переживали боль от потери Энни и Пита. Он прекрасно понимал меня, а я его. Вместе мы пытались найти выход из ямы отчаяния и страданий, в которую сами себя и загнали. Время шло, и мы двигались вместе с ним. Каждый нашел себе занятие, чтобы отвлечься от прошлого и принести пользу новому государству. Сейчас Финник занимается вербовкой и тренировкой шпионов в Четвертом и весьма в этом преуспел. — Очередное собрание? Что-то намечается? — еще раз окидывая взглядом помещение, интересуюсь я. Друг отмахивается и, усмехнувшись, отвечает: — Ты же знаешь Койн. Она любит отчетность о проделанной работе. Согласно киваю и, принимаюсь за завтрак. Мы едим молча, изредка перебрасываясь короткими фразами, в то время как со всех сторон слышен легкий гул от разговоров и звон ложек о железные тарелки. Обычно мы болтаем много, но сегодня присутствие двух его помощников вынуждает нас сдерживаться. К тому же, у нас еще будет время наговориться. — А ты не знаешь, Койн собирает всех командиров? — как бы между прочим спрашиваю я, доедая свой завтрак. — Угу, — дожевывая, бубнит друг и отставляет тарелку в сторону. А потом наклоняется ко мне и, подмигивая, загадочно добавляет: — Поэтому встречи для тебя на сегодня не заканчиваются. Верно? Отворачиваюсь, пряча от Финника покрасневшие щеки. Я уже жалею о том, что задала этот вопрос. Но друг легонько толкает меня локтем в бок и произносит: — Я и сам со многими буду рад встретиться, — его слова звучат так легко и жизнерадостно, что мне сразу становится спокойней. Финник бросает мимолетный взгляд на браслет и разочарованно вздыхает: — Ну почему время, отведенное на завтрак, так быстро заканчивается? Он крепко обнимает меня на прощание и обещает, что вечером мы обязательно встретимся и поболтаем. Его помощники так же кивают мне и удаляются из столовой вместе со своим начальником, а я еще пару секунд смотрю им вслед, не желая приступать к своим рутинным обязанностям. В девять я провожу теоретическое занятие по технике обращения с оружием, после чего отправляю бойцов на пробежку, а потом в зале для тренировок отрабатываю с ними рукопашный бой. В час забегаю в столовую на обед, но к моему сожалению, никого из старых друзей там не оказывается. Остаток дня я посвящаю занятиям по стрельбе из лука. После ужина, жутко расстроенная, я возвращаюсь к себе в отсек. Прим все так же пропадает на работе, а Финник до сих пор сидит на собрании. На моей памяти это самое долгое собрание за последние четыре года. Судя по всему, Койн наскучила спокойная жизнь, и она решила разнообразить ее подробными отчетами о военной подготовке, разведении скота и выращенных сортах пшеницы и овощей. В надежде отвлечься, иду в душ и долго стою под прохладными струями воды, приятно освежающими и смывающими усталость, а после, одевшись в привычную пижаму и промокая влажные волосы полотенцем, бреду обратно в отсек. Не успеваю дойти до кровати, как меня останавливает звонкий стук в дверь. Возможно, это Финник пришел поболтать, освободившись с собрания. Или Прим. Отпираю замок и распахиваю дверь. Но на пороге меня ждет Гейл. Его губы расползаются в улыбке, а глаза находят мои. Машинально делаю шаг назад, пропуская его внутрь, но не успеваю ничего произнести, как тут же оказываюсь в его крепких объятиях. — Привет, Кискисс. Он отрывает меня от пола, зарываясь носом в мои влажные волосы, а потом целует. Жадно и настойчиво. Закрываю глаза и отвечаю на ласки, ощущая жар его губ. Просто наслаждаюсь этим моментом, забывая обо всем, и позволяю ему любить меня. Когда воздух в легких заканчивается, Гейл слегка отстраняется и опускает меня на пол, но продолжает прижимать к себе. Не открываю глаза, ожидая продолжения. — Я скучал по тебе, — сладко шепчет он. Его горячее дыхание ударяется о мои губы и обволакивает лицо, а по телу тут же проносится волна приятных мурашек, от которых я слегка вздрагиваю. Ничего не отвечаю. Просто притягиваю Гейла к себе и целую.Глава 1. Возвращение
30 января 2015 г. в 18:37
Противный писк разносится по помещению, оповещая о наступлении очередного утра. Резко открыв глаза, подскакиваю на кровати и тороплюсь выключить назойливый будильник. Тяжело вздыхая, медленно провожу рукой по лицу в попытке прогнать остатки сна, а потом включаю лампу, висящую на серой облупившейся стене у изголовья постели, и неохотно ступаю босыми ногами на холодный пол своего маленького отсека.
Зевая и потягиваясь, бреду к шкафчику у входа, возле которого слышны голоса из коридора. Еще очень рано, и многие спят, либо только просыпаются. Должно быть, шум создают те, кто возвращается к себе после ночного дежурства. Сгребаю с полки привычные серые брюки и рубашку и направляюсь в уборную, чтобы привести себя в надлежащий вид.
Каждый день моей жизни в Тринадцатом однообразен и скучен настолько, что я чувствую себя роботом, выполняющим все свои функции в соответствии с заложенной программой: подъем, завтрак, выматывающие тренировки, обед, инструктаж по стрельбе с бойцами, ужин, отдых, сон. Президенту Койн больше не нужна Сойка-пересмешница. Некогда главный символ революции превратился в живой исторический экспонат, который изредка показывают людям на собраниях и важных публичных выступлениях. Я больше не призываю к единству и справедливости, не рвусь в бой.
Прошло почти пять лет с момента восстания дистриктов, но режим боевой готовности не отменен по сей день, ибо активная война перешла в холодную. Когда-то единый Панем раскололся на два государства: свободный и старый. Немало времени потребовалось народу, чтобы прийти в себя, оправиться от потерь и смертей, забыть звуки выстрелов и взрывов, но мы двигаемся дальше. В новой стране каждый гражданин смог найти себе занятие по душе.
В более отдаленных дистриктах от бывшей столицы идут восстановительные работы: отстраиваются дома, школы, медицинские центры, а люди продолжают заниматься привычными ремеслами: разведением скота, рыболовством, сельским хозяйством. На приграничных территориях базируется большая составляющая наших войск. В Третьем очень часто проводят боевые учения и занимаются разработкой и испытаниями оружия. Нам не удалось освободить Капитолий, Первый и Второй дистрикты, а также часть Седьмого. Что происходит за колючими заборами под высоким напряжением, широкими полями на которых поджидают всевозможные ловушки нам не известно. Связь с этими землями давно утрачена.
Как-то раз Бити упоминал в разговоре о каком-то невидимом куполе, который простирается на огромные территории, не давая нам перехватить сигнал из Капитолия и выяснить, что происходит в старой столице и в не освобожденных дистриктах. Но наблюдения продолжаются: Бити и сейчас в своем родном дистрикте пытается взломать их непробиваемую систему, а отчеты отправляет в наш центральный военный штаб, который так и остался в дистрикте номер Тринадцать.
Койн не спешит опускать руки: война не окончена и враг не повержен. Жители Первого и Второго должны иметь право на выбор, а не жить под гнетом Сноу. Что касается смерти Сноу, то в этом я ее полностью поддерживаю: не могу простить убийство Цинны и... Пита. Как давно это было и как глубоко живет в груди боль и жажда отмщения, ожидая своего часа. По правде говоря, я и раньше была не из тех, кто легко прощает и отпускает. Особенно, если это дорогие мне люди. Сноу забрал у меня Пита, а я не смогла его спасти. Я часто думаю об этом: прокручиваю в памяти все события, ища моменты, когда можно было все исправить. Возможно, революция бы увенчалась успехом. Возможно, жертв оказалось бы гораздо меньше. Возможно, мы с Питом были бы вместе. Слишком много этих «возможно», и мне приходится жить с этим дальше. А боль — такая же, как прежде.
У двери отсека поправляю форму и нажимаю кнопку на наручном браслете, который тут же показывает мое расписание. Завтрак будет только в восемь, а сейчас половина седьмого, поэтому решаю проведать Прим, которая должно быть уже вернулась с работы. Она живет в соседнем отсеке: после отъезда матери, как врача, в зону повышенной боевой готовности, мне было доверено приглядывать за ней. Но за взрослой девушкой, достигшей совершеннолетнего возраста, особо не последишь. Теперь у нее своя жизнь: стажировка на врача и любимый парень.
Выхожу в коридор и оглядываюсь по сторонам. Мимо проходят несколько ребят; они кивают мне, приветствуя, и продолжают свой путь. Подхожу к соседней двери и тихонько стучусь. Выжидаю несколько секунд, но дверь по-прежнему закрыта, а изнутри слышен только легкий скрежет и жалобное мяуканье старого Лютика. Это значит только одно — Прим еще не вернулась. Вздыхаю и неохотно отхожу от входа в отсек, решая, чем занять себя пока есть время. Ответ приходит незамедлительно: я спешу туда, где могу быть свободной.
Большой грузовой лифт, дребезжа металлическими ограждениями, на высокой скорости поднимает меня на поверхность из глубоких подземных катакомб Тринадцатого, что я едва успеваю различать очертания людей, находящихся на чередующихся ярусах, а уши закладывает от давления и шума. Я с нетерпением жду, когда смогу глубоко вдохнуть свежий воздух и увидеть солнечный свет. Наконец лифт замедляется, достигая последнего этажа. Отодвигаю тяжелую решетку и выхожу в главный ангар. Здесь тихо и пусто, лишь тяжелый запах пыли сильно щекочет нос и не позволяет дышать полной грудью.
Торопливо шагаю к высоким воротам, мимо планолетов и ящиков с боеприпасами. Шум, создаваемый моими сапогами, эхом разносится по округе, отчего я чувствую себя неуютно.
Приложив немного усилий, отпираю ворота, ведущие к свободе. Скрипя и сопротивляясь, дверь отодвигается в сторону, и я щурюсь, пытаясь привыкнуть к ярким солнечным лучам.
А впереди — зеленый лес, простирающийся на сотни километров, скрывая дистрикт от любопытных глаз. На душе становится так легко, что, закрыв ворота, я спешу поскорее оказаться в его тени.
Ноги готовы сорваться на бег, но вспоминая, что местность охраняется, стараюсь держать себя в руках, пока не скроюсь от наблюдателей за пушистыми ветками деревьев. На середине взлетной площадки я останавливаюсь и позволяю себе оглянуться.
Над обросшей мхом полукруглой крышей ангара возвышаются две темно серые сторожевые башни, которые едва можно различить среди макушек деревьев. Мне не видно охрану, но я прекрасно знаю, что за мной сейчас наблюдают. Отворачиваюсь и быстро шагаю вперед, торопясь исчезнуть в зарослях. Там, найдя истоптанную мною тропинку, я двигаюсь на северо-восток.
Этот лес, конечно, не похож на тот, что в дистрикте Двенадцать: здесь больше хвойных деревьев, но запах травы, на которой поблескивает утренняя роса, и пение птиц полюбились мне не меньше.
Уже издалека слышен звон горного ручейка, а где-то рядом со мной с глухим стуком падают несколько сосновых шишек. Я петляю среди разросшихся кустарников, вдыхая свежий лесной воздух. Дойдя до водоема, аккуратно спускаюсь вниз по скользким и покрытым мхом камням к берегу. Здесь очень красиво и спокойно. Высокие деревья бережно скрывают меня от жары, распушив свою листву, в которой притаились птицы, а быстрый поток родника приятно холодит кожу.
Теперь этот лес стал для меня вторым домом, где я могу быть собой. Убежищем, где, скинув маску силы и отваги, я становлюсь настоящей Китнисс Эвердин, скучающей по свободе и прежней жизни. Не отправленным в отставку символом, не солдатом, способным убивать и обучающим этому других, а обычной девушкой, ищущей покой и уединение. Ручей стал для меня местом, где я могу оплакивать людей, которых лишила меня война. Его сильное течение воскрешает в моей памяти образ Цинны, неповторимые узоры ручейков на камнях — Эффи, а чистая горная вода — Пита.
Я часто вижу их в своих кошмарах. Особенно Пита. Но бывают и хорошие сны, в которых его руки плавно раскачивают меня в своих объятиях, а тихий шепот обещает, что так будет всегда. Однако проснувшись, я понимаю, его излучающее надежду всегда превратилось в разрывающее сердце никогда.
Прикрываю глаза, позволяя слезам умывать мое лицо, и прижимаюсь к широкому стволу старого дерева, отдавая всю боль и заряжаясь его жизненной силой.
Но мое уединение длится не долго. Спустя несколько минут над головой слышится громкий гул, и поднимается сильный ветер. Пропадают и редкие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь раскидистую листву. Поднимаю взгляд к небу, и уже через пару секунд на горизонте появляются планолеты, распугивая обитателей леса своим гудением. Около десятка механических громадин ровным строем летят в сторону Триннадцатого.
Тревога зарождается где-то внутри, ускоряя сердцебиение и торопя меня в подземное убежище. Неужели что-то случилось?