— Свет, тепло, сердце. — Тьма, холод, разум.

      — Что случилось?       Маркус поднимает голову вверх и видит ее. Солнечные лучи пробиваются сквозь распущенные волнистые волосы цвета молочного шоколада, две передние короткие пряди очерчивают скулы, сейчас выступающие более явно. Карие теплые глаза блестящие на свету, искрятся внутренним светом. Этот свет, мягкий и завораживающий, всегда пленил мужчину, затягивая в себя глубоко и навсегда. Просто с каждым разом становилось все труднее этому противостоять. Губы, сухие от пронизывающего ветра, изогнулись слегка, показывая свою благосклонность к собеседнику.       Сердце Кейна пропустило удар.       Свет...       Эбби смотрела на сидящего на холодной земле Маркуса и уже на автомате спрашивала дежурный вопрос. Почти вся жизнь прошла с подобными вопросами, ведь профессия обязывает беспокоиться о других. Будь ты доктором или канцлером. Но ему она задавала этот вопрос, когда считала нужным. Вкладывала всю теплоту, которую только могла вложить в обычные два слова с вопросительной интонацией, старалась изо всех сил. Он же смотрел на нее снизу вверх, прищурив глаза от света, слепящего глаза, и даже не улыбался. Губы были в привычной ровной белой линии, напряжение так и шло от него. Но потом резко оно пропало. Она почувствовала холод, даже находясь под последними теплыми лучами осеннего солнца. Веяло этим холодом от него. Бесстрастное лицо, бледное и холодное, слепило глаза не хуже солнца. Темные глаза, почти черного цвета, были глубокими и... пустыми.       Тьма...       Такое случалось редко, а когда случалось — становилось страшно. Это было предвестником бури, которая обрушивалась на окружающих резкой и сплошной волной. Но сейчас все было холодно, как в космосе.       — Нет, ничего. С чего бы это?       Она присела рядом, так близко, что в нос ударяет ее запах. Нежная ваниль и медицинские бинты. Странное сочетание, но такое родное. Рукой нежно коснулась его перебинтованной руки, от чего по всему телу пробежали электрические волны... Одновременно колкие, но приятные. И так было всегда. Всегда, когда она дотрагивалась до него. Ее кисть не плыла дальше, как лодка по течению, а остановилась на его перемотанной кисти, овила аккуратно, как лиана. Будто так, невзначай. Легкие движения, и вот рука была в руке. Гриффин старалась поделиться частичкой своей энергии, частичкой себя. Своим теплом.       Тепло...       — Я знаю, когда все в порядке, а когда все плохо. Ты можешь мне довериться.       Кейн посмотрел на соединенные их руки, перевел взгляд на Гриффин и замер. Язык не поворачивался, он ни слова сказать не мог. В глубине души зародился вихрем рой бабочек, терзающих область груди. Они бились о ребра, учащали стук сердца, перелетали по всему телу мелкими мурашками. Он, как ослепленный, смотрел на женщину и не мог понять, что вызвало в нем такие чувства. Но тут же все прекратилось, стоило отвести ему взгляд. Бабочки словно попадали тяжелым грузом, стало тяжело и в то же время пусто. Мужчина одернул руку от руки женщины, встал с земли. Слишком отстраненный и холодный.       Холод...       — Со мной все в порядке, ты ошиблась.       Он ушел к воротам, глядя в лес. Ушел, даже не обернувшись. Куда уж вернуться и попросить прощение за грубость. В душе Эбигейл что-то йокнуло. Она не чувствовала злости к нему, не была в ярости. Ей было больно за него, она хотела ему помочь всеми силами, несмотря даже на то, что он ее обидел. Да даже не обидел, скорее слегка задел. Но сердце щемило от всех чувств, которые она пропускала через себя уже на протяжении многих лет.       Сердце...       — Я не ошибаюсь, Кейн, — прошептала она. — Я все вижу и чувствую. А ты только видишь...       Маркус стоял у забора, который отделял лагерь от леса. Вглядываясь вдаль, он видел, как зеленые макушки качались под сильными порывами осеннего ветра. Волосы и одежда колыхались изредка под влиянием дуновений, которые долетали до мужчины. А сердце размеренно отстукивало ритм, ровный и четкий. От тех чувств, которые преобладали в нем, когда он смотрел прямо в глаза, в душу Эбби, не осталось ни следа. А сейчас... Сейчас все утихло, в душе штиль. А все потому, что преобладает над ним не сердце.       Разум...       И самое страшное, что так будет продолжаться долго, пока они не поймут, что надо что-то менять. Пока они не поймут, что нужны друг другу.