Голод

Ноэль заметил, что что-то не так, когда уже было поздно что-либо исправлять. Не раз фанаты в своих блогах отмечали после концертов, что-де герр Зайберт по сравнению с герром Вессельски мрачноват. Точнее даже не мрачноват, а скорее печален и задумчив. Конечно, по сравнению с солнечным Алексом все казались какими-то забитыми и унылыми, но вселенская грусть Пикса явно не была связана с тем, что он «в тени чужой славы» или что-то в этом роде. Как сказал на одной из репетиций Ахим: «он где-то не здесь». И он был прав. Ноэль играл на репетициях на автомате, сводил треки на автомате; отвечал на письма и комментировал записи, не особо заботясь о том, что пишут ему и что пишет он сам. Все на свете, что прежде так радовало, теперь потеряло для него свое значение. Удивительно: когда-то ему нравилось подкатывать к бабам, ржать над шуточками Алекса, играть на гитаре просто так, для своего удовольствия. Теперь это все было бессмысленно. Место прежних радостей жизни занял Голод. Он преследовал Пикса всюду. На сцене, в студии, дома, на улице. Тянущая пустота внутри – вот как он бы описал это ощущение. Может, у Алекса тоже такое, и он глушит эту пустоту спиртным? Ноэль не решался спросить. И не решался кому-либо рассказать о своей проблеме. В конце концов, другим явно приходится труднее, чем ему! Подумаешь, большой дядька запирается в гримерке и ест, пока не заколет в груди и не станет трудно ходить – тоже блин проблема. Другое дело – как он сам не заметил, до чего докатился? Кто два месяца назад смеялся над Юргеном, застуканным в своем номере в горе оберток? Они все тогда прошлись по нему по полной программе: называли хомяком, задирали на нем рубашку и хлопали по колышущемуся животу. Планггер терпел, молча опустив голову. И только когда пьяный Алекс спросил его, куда же ему еще столько жрать, сдавленно прошептал: - …Радости не хватает. Ноэль тогда его не понял. И сейчас не понимал, почему и как Юрген избавился от этого дерьма. И почему он, весь такой из себя ухоженный и холеный Йохан Зайберт, в очередной раз забаррикадировался в доме, разрывая зубами пачки печенья. Сухие завтраки закончились, и Пикс нервно закусил губу, чувствуя, как начинают трястись руки – так всегда было, когда еда в поле зрения заканчивалась. Будь он девушкой, наверняка осознал бы масштабы трагедии и зарыдал от собственной ничтожности, лежа на полу. Но он не баба, а мужик. Мужики бросаются во все с головой – и в расстройства пищевого поведения тоже. Но у него не болезнь – болезни такого рода тоже бабское занятие. «Я не баба. Я просто очень голоден». В углу кухонного шкафа притаился консервированный горошек – сойдет и такое. Ноэль рванул пальцами ключ и смял крышку с острыми краями, даже не чувствуя, что по руке течет что-то теплое. Вот только опрокинуть в себя все содержимое, не жуя, оказалось не совсем хорошей идеей. Зайберт закашлялся, опускаясь на колени и сплевывая половину горошка на пол, и с трудом услышал звонок в дверь. …Баррикады пришлось разобрать – иначе Алекс, волнуясь за друга, не побоялся бы вышибить окно в гостиную. Ноэль не видел себя в зеркале, но, судя по лицу Вессельски, выглядел он жутко. - Черт тебя дери, Пикс… Что с тобой? Ну да, действительно. Вся майка в рассоле и горошинах, правая рука по локоть в крови. На кухне погром, под ногами хрустят хлопья и крекеры. Только сейчас Ноэль понял, как прокололся. Никто никогда раньше не видел ни его самого, ни его кухню во время приступов. Он попытался не пустить Алекса дальше коридора, но тот просто сдвинул Зайберта в сторону, словно мешающийся под ногами пуфик. И Ноэль сел на пол там же, где стоял, слушая, как Вессельски копается в шкафах и холодильнике, оценивая масштабы катастрофы. Казалось, целая вечность прошла, прежде чем Алекс сел перед ним на корточки, поднимая лицо Пикса за подбородок. Он не улыбался – и это пугало. Лучше бы насмехался над ним, как над Юргеном. - …Твою мать, Ноэль… Почему ты ничего не сказал? Слова застряли в горле. Он не мог ни сопротивляться, ни даже глубоко дышать – желудок распирало от количества съеденного. Ноэль привык к этой боли, но сейчас она была не к месту – Алекс ждал ответа. - Почему, Ноэль? Я думал, мы друзья. Я думал, что мы договорились помогать друг другу выбираться из всякого дерьма. Вессельски всегда смотрел в глаза человеку, с которым говорил. И сейчас это было невыносимо. Наружу рвалось множество очень нехороших, неправильных, грубых слов о том, чего Алекс точно не смог бы понять. Откуда ему знать о Голоде, съедающем его драгоценного друга… А еще наружу рвались бабские рыдания. И сдерживать все это становилось труднее и труднее. Ноэль так и не ответил ему – желудок взял свое, и Пикса вывернуло наизнанку. Что было дальше, он не помнил – мозг отключился, и его хозяин был очень за это благодарен. Две недели спустя в палату Зайберта пригласили Юргена. В отличие от Ноэля, тот выглядел неплохо – похоже, ухоженность Планггера была прямо пропорциональна запущенности Пикса. Кстати, что бы там ни говорили о немецкой медицине, с его случаем она справлялась как-то хреново – Ноэль до сих пор не находил себе места, съедая свой обед и мучаясь от пустоты в желудке. А ведь обещали, что его объем должен был уменьшиться… Между ним и Юргеном повисло неловкое молчание. Да, Юрген улыбался – но эта улыбка слишком явно говорила о том, что он помнит о насмешках и рад тому, что они аукнулись хотя бы Ноэлю. Пикс заговорил первым. - Ну так это… Скажи… Как ты справился с этим? Юрген не обращал на него внимания, уткнувшись в телефон. Пришлось схватить его за руки – и Ноэль поразился тому, что они больше не были дряблыми. - Послушай, я раскаиваюсь в том, что смеялся над тобой тогда, окей? Мне правда нужно это знать. - Что знать? Боже, да ему нравится его пытать. - Голод, Юрген! – на них оглянулась дежурная медсестра, и Пикс понизил голос. – Как ты справился с ним? С тем, что тебе не хватает радости? - Ах, это… - Планггер улыбнулся точно такой же счастливой улыбкой, какую Ноэль видел обычно у Алекса. – Ты знаешь, просто посмотрел на себя в зеркало. И тебе тоже советую. В этом отделении психиатрии не было зеркал, но Юрген сделал другу одолжение, сфотографировав его в полный рост. И Пикс едва сдержал разочарованный вой. Это он?.. Вот этот обрюзгший дядька, который выглядит лет на десять старше своего возраста? Теперь все ясно… Ничего удивительного в том, что его больше не радуют тусовки. Ничего удивительного в том, что он не вдохновляет никого на концертах. Никому не нужен ТАКОЙ Йохан Зайберт. На следующее утро больничный завтрак был оставлен без внимания, а на дорожке в больничном парке появился еще один бегун. И Ноэля не волновало, что это – симптомы еще какой-нибудь болезни. В конце концов, расстройства пищевого поведения – дело бабское, а он не баба. И он должен доказать это Алексу, Юргену и себе. И своему Голоду, до поры до времени утихшему внутри.