Достаточно

   Кален уже совсем влюбляется в Инквизитора, прежде чем понимает, что его чувства намного серьезнее — намного нежнее — чем им надлежит быть. Он знает, что такой не единственный: за заразительный смех, доброе сердце и острый ум в нее легко влюбиться.    В Главном зале о ней почти всегда шепчут что-то хорошее. В таверне в ее честь по сотне раз на дню поднимают кружки. В отчетах, заваливающих его стол, тщательно записаны сноски, заметки обо всех агентах, которых она привлекла на свою сторону, и списки ресурсов, что теперь доступны Инквизиции. Читая между строк, он знает, что каждый из новых ресурсов приходит к ним потому, что она нашла время и помогла тем, кто нуждался в помощи.    В редких случаях он поднимает какой-нибудь из отчетов — «Проводила потерявшегося друффало домой? Правда?» — а она отмахивается тонкой рукой и шутит, что просто искала для коллекции очередную редкую бутылку, или закрывала разрыв, и подумала, что и тут может помочь. Конечно, он знает скрывающуюся за этими отговорками правду. Тревелиан полностью отдается делу, кто бы о нем ни попросил, и пусть она еще не оступалась, но он боится цены, что последует, если она продолжит в том же духе. Даже ее возможности не безграничны. Даже у нее должен быть предел. Он предлагает то, что может предложить: плечо, поцелуй, свои знания — потому что не ему стоять между ней и тьмой, которую она встречает лицом к лицу, как бы ему этого ни хотелось.    Она маг. Он был храмовником. Старая необходимость защитить любой ценой, быть клинком и обрушиваться на врага остается сильна, хотя он каждый день видит, что она может постоять за себя, и если демоны и соблазняют или дразнят ее, то они слабее тех, что еще одолевают его в кошмарах.    Тревелиан напоминает ему о несломленном мальчишке, которым он был когда-то, о краснеющем и заикающемся мечтателе, который хотел, чтобы маги с храмовниками дружили, который хотел, чтобы все друг с другом ладили. О мальчишке, которого в нем убил Ульдред и его толпа демонов и которого дотла сожгли железные кулаки одержимости Мередит. Тянущаяся к его руке рука, прижимающиеся к его щеке губы — так легко и бесхитростно — возвращают того мальчишку к жизни, и Каллену нужно лишь посмотреть на нее, спящую рядом, раскинувшуюся на спине с открытым к миру сердцем, столь искреннюю даже сейчас, в самом уязвимом состоянии, чтобы понять, какими ужасами мучили бы его демоны, попади он снова в ту клетку отчаяния.    И Каллен знает, о да, знает, что когда Корифей ударит, то не ограничится издевательствами. Помоги ему Создатель, он до жути боится ее потерять, и не только — даже не столько — из-за непоправимого вреда, что принесет падение их цели. Поэтому он приводит ей армии и приносит победы, потому что цветов недостаточно, и, не думая о богохульстве и святотатстве, он молитвенными поцелуями прижимается к ее коже. Для защиты. Для удачи. Для надежности. Пожалуйста, молит каждое прикосновение, я все для тебя здесь сделаю, но, пожалуйста, возвращайся. В ответ каждое ее объятие отвечает: я постараюсь.    Он не может, не будет просить о большем, но крайне трудно верить, когда каждый шаг может привести к огромным, огромным потерям.    После дольше предполагаемого в Скайхолде отсутствия — как-то связанного с исследованием древних руин; он не успевает даже просмотреть присланный с места отчет — она приглашает его к себе вместо того, чтобы встретиться у него. Поужинаем? говорится в записке, начерканной стремительным почерком. Наедине?    Он думает, что пришел рано, когда ее комната оказывается пуста. В камине потрескивает огонь, хотя все ведущие на балкон двери распахнуты и пропускают холодный горный воздух. Ее снаряжение и посох лежат там, где она могла их сбросить после возвращения. Одежда валяется на разной мебели, отмечая ее путь. Он проходит по импровизированной дорожке и находит ее на балконе. Тревелиан завернулась в отделанный мехом халат, подобрала под себя ноги и сидит на одеяле.    При взгляде на нее теплеет на душе, и проходит непрекращающееся беспокойство, облегчая груз на плечах. Пусть разведчики и посылали сообщения каждый раз, как она проходила мимо их лагерей, прошло уже несколько недель с тех пор, как он в последний раз видел ее вживую. Он почти забыл, как ярки ее волосы, как узки плечи. Лицо ее скрыто, обращено к книге, стянутой — без ведома Искательницы, думает Каллен, но мудро не уточняет — у Кассандры.    Возможно, это глупо, но он не может удержаться и не окинуть ее с головы до ног быстрым, невольным взглядом, ища неправильности. Командор выглядывает раны, в то время как другой бы высматривал бы усталость или сердечную тоску или печаль. Он не находит ничего, что могло бы его обеспокоить, и облегченно вздыхает, не осознавая, что задерживал дыхание. Тихий выдох привлекает ее внимание. Отставляя книгу в сторону, Тревелиан улыбается и чуть краснеет; влажные после ванны кудри обрамляют ее лицо. Она выгибает бровь, и он понимает, что попался. Вестница хлопает по одеялу, и Каллен тут же принимает приглашение и садится рядом, скрипя кожей и броней.    Передышка коротка. Она прижимает кончик пальца к его лицу, прямо между бровей, и тихо, не обвиняя, говорит:    — Ты беспокоишься.    — Гораздо меньше, — отвечает он. — Теперь.    Подавшись вперед, она оставляет поцелуй на месте, еще хранящем тепло ее пальца. Узел беспокойства чуть ослабляется, и морщинка пропадает. Он слишком привык хмуриться. По ее лицу понятно, что она все знает, но вместо выговора Тревелиан едва подмигивает и сообщает:    — Вот так-то лучше.    Каллен отвечает, обхватывая ее щеки ладонями, и прижимается к ней губами. Я прямо здесь, говорят ее поцелуи, будь со мной. Он не собирается спорить. На заботы еще хватит времени. Но на этом одеяле, на балконе с этой женщиной в его объятиях им нет места.    — Намного лучше, — исправляется она, когда они неохотно отрываются друг от друга. Халат сполз, обнажив бледное, веснушчатое плечо и наметив очертания груди. Его взгляд задерживается там слишком долго, и Тревелиан смеется.    — Если ты думаешь об этом, то ты слишком уж одет, командор, — говорит она. —Или ты не хочешь избавиться от двух-трех слоев одежды?    — Меня можно убедить, — слышится в ответ, и Каллен уже тянется к застежке накидки.    — Хорошо. Я не просто так притащила сюда кучу подушек, и, Создатель, я совру, если скажу, что эта книга не подкинула мне пару идей. Варрик просто совершенство.    — Четвертая глава? — спрашивает он.    На щеках Тревелиан появляется румянец, и она смеется, словно Каллен ее удивил, но потом ухмыляется:    — Я думала о второй, но если тебе пришлась по душе четвертая, то я прогнусь под обстоятельства, — смущенная улыбка превращается в проказливую ухмылку. — Буквально.    — И хорошо, — бормочет он, наклоняясь к ней, а она тянется к нему. Рты и руки встречаются на полпути, и пусть даже мир и завтра будет на грани, пусть через день или неделю Тревелиан снова столкнется с врагами, что желают победы тьмы, сейчас есть они, ласковые слова и нежные поцелуи, и этого достаточно. Достаточно.