Ad infinitum

В заведении QuinDecim не было измерения дня и ночи: так как времени не существовало, попавший сюда не мог ни постареть, ни помолодеть, а сами работники клуба просто не нуждались в таком понятии, как «время». Они застыли в вечности, и этому никогда не было начала, и этому никогда не будет конца. Подобно реинкарнации, заведение QuinDecim повторяло себя из раза в раз, перерождаясь с новыми посетителями в разные формы игр и увеселений. Одно оставалось неизменным: белобрысый работник с каменным лицом да барная стойка, заполненная бутылочками всевозможных форм и цветов. Из этих бутылок, бутылей и бутылочек бармен творил настоящую химическую магию, смешивая несмешиваемое и взбалтывая невзбалтываемое. Перерывы между одной парой посетителей и второй всегда отличались. Иногда промежутка почти не было. Люди разных возрастов, полов, каст и характеров встречаются лишь один раз за какой-нибудь человеческой забавой, придуманной черт знает когда, и за процесс игры беспристрастный судья решает, чья душа отправляется в длинный путь перевоплощений и перерождений, а чья – во тьму, из которой нет выхода. Неважно, сколько ты заработал. Неважно, сколько ты потратил. Неважно даже, выиграл ты или нет. Простым смертным было тяжело понять столь высокие, эфемерные материи, и, когда судья отправляет их по одному из двух путей, он не объясняет ни звука больше, чем надо, дабы не нагружать и без того уставшую душу тяжелой информацией. А иногда – как сейчас – люди будто давали этим двум передышку, то ли взяв жить за правило, то ли умирая по одиночке. - Знаешь, - Она сидела за стойкой на высоком стуле, касаясь остроконечными носками туфлей одной из ножек. – С тех пор, как я появилась здесь, ты всегда поишь меня чем-то неизвестным. Это шедевр, конечно, но не мог бы ты приготовить обычного глинтвейна? Деким не знал, что такое «время». Он видел разных людей, проживших разное количество лет, и каждый – по-своему, он видел их воспоминания, как кинофильм, внезапно появляющийся на подкорке сознания и зудящий свои собственные, не всегда приятные песни. Он видел жизнь военных, жизнь убийц, жизнь офисных работников, жизнь детей… жизнь пророков и мессий, жизнь божков и чертей. Он примерно знал, что такое «вечность», и от этого он определенно не являлся человеком – интеллект когда-то живого обывателя просто не в состоянии по-настоящему оценить величественный размах вечности. Люди востока придумали аналогию, и каждый раз, когда Деким задумывался о времени, он вспоминал ее. Представь, что есть мешок зерна, и птица каждый день прилетает, чтобы съесть всего одно семя. Когда-нибудь зерно кончится и мешок опустеет. Представь, что есть многое множество мешков зерна, и птица каждый год прилетает, чтобы съесть всего одно семя. Когда-нибудь зерно кончится и мешки опустеют. Представь, что вся планета состоит из зерна, и птица прилетает раз в столетие, чтобы съесть всего одно семя. Когда-нибудь планета кончится и на ее месте останется выеденная пустота. А вечность – Вечность не кончится никогда. Он бы с удовольствием рассказал Ей эту притчу, если бы был настолько разговорчивым, но Деким имел особую аллергию на всякого рода продолжительные диалоги, а существам – не людям, зачем обобщать всех «людьми»? – свойственно задерживаться на бессмертных темах подолгу. Наверное, помимо миллиардов человеческих жизней, которым тоже нет конца и края, начиная с первого человека, Ей придется узнать, что такое «вечность» и с чем ее едят. В данном случае – пьют. - Хорошо, - меланхолично согласился Деким, доставая доску, нож и цитрусовые. Никто никогда не спрашивал, откуда здесь берутся все эти предметы, и он, соблюдая эту традицию загробного молчания, не собирался рассказывать Ей тайны, которые Она пока все равно не в силах понять. Сначала он нарезал кисло пахнущий апельсин (от этого чесалось в носу и невольно хотелось его наморщить) кругами, затем разделил круги на четыре части – одно касание ножом горизонтально, одно – вертикально, подобно кресту в отражении его глаз. Туда же он добавил маленькие дольки лимона, посыпав их сахаром для вкуса. Пока Деким возился с приготовлением, Она почти скучающе рассматривала привычную, не меняющуюся обстановку. - Неужели отсюда действительно нет выхода? – спросила Она. - Не могу сказать, - ответил Деким, помешивая вино и с педантичной внимательностью добавляя в него нарезанные цитрусы. Может быть, не было. А может быть, был. Деким никогда не интересовался этими вопросами; сколько он себя помнил, – а это очень тяжелое занятие, когда ты просматриваешь тысячи разных жизней, - его никогда не интересовал вопрос выхода и входа. Будто Деким специально был создан для того, чтобы судить невинных и виновных. Мед медленно стекал с ложки в ароматное месиво, пока Деким не протянул ее Ей. Она с удовольствием накрыла ложку своими губами, съедая сладкий осадок. Для Декима не существовало времени, поэтому он не мог точно сказать, сколько он Ее знает. Зато за этот период он смог достаточно изучить Ее повадки, привычки и черты характера. Ей нравится сладкое, но Она никогда не будет позволять себе больше, чем Она для себя решила, потому что «это вредит фигуре». Она любит истории с хорошим концом, поэтому каждый раз, когда Ей удается пронаблюдать такое здесь, Она задумчиво садится, закидывает ногу на ногу, и долго молчит, глядя на плавающих медуз. Она любит танцевать, умеет контролировать свое тело ровно так, как ему в глубине чего-то, что люди – и судьи – называют «душой», нравится. У Нее не было имени, и Деким догадывался, что и не будет. Она – это красная помада на тонких губах, шелковые волосы, в которые хочется зарыться носом и вдохнуть неповторимый, только Ее аромат, точеная стройная фигура, за которой она так пристально следит (Декима это всегда немного удивляло: казалось бы, какое кому дело до внешности, когда все, на что следует обращать внимание – это мотивы и поступки). Это Ее забавная белая прядка, за которую порой хочется игриво дернуть и посмотреть, как Ее неподвижное лицо с, однако, богатой мимикой отреагирует. Это Ее необычные красные глаза, контрастирующие с его сине-голубыми. Это Ее руки – тонкие длинные пальчики с ровными ногтями, гораздо меньше его широких ладоней, и Декиму всегда было интересно, насколько, но он никогда не станет этого проверять. Она вообще составляла в себе поразительное количество качеств, притягивающих Декима, и одновременно с тем лишала его возможности проверить – просто потому, что это было бы неправильно, ведь отношения между работниками QuinDecim недопустимы. В правилах игры об этом, конечно, не говорится… и все-таки Деким считал отношения с Ней непозволительными. Нельзя – и все. Она – это Она, и Деким никогда не спутает Ее с какой-либо другой женщиной, несмотря на скребущиеся голоса в памяти, преследующие его, когда он занимается своим странным хобби. Наверное, если бы они были людьми, то Деким непременно стал бы за Ней ухаживать. Он бы назвал Ее чем-нибудь красивым и сокровенным, неповторимым и мелодичным. Не этими людскими именами – они повторяются. И не именами выдуманных богинь, потому что на богиню Она, честно говоря, не тянула: ни жертвоприношений, ни поклонения Ей были не нужны, когда как всякому божеству они необходимы. Но они не были. - Лишь бы успеть до новой парочки, - устало сказала Она, снова поворачиваясь к мирно плывущим медузам, к покачивающимся «капелькам» на огромной люстре, к поблескивающим граням бутылок. - Лишь бы, - согласился он. Деким поставил высокий бокал из толстого стекла, заливая его горячим вином, уже смешанным с корицей, гвоздикой, кардамоном и медом. Давно он не готовил таких «земных» напитков, хоть и не волновался, что все и так безупречно. - Вкусно, - Она отпила и улыбнулась, и Деким на секунду отвел взгляд, сосредотачиваясь на своих ощущениях. Декиму было тепло. - Спасибо, - лаконично сказал он. Тепло разливалось в нем подобно тому, как вино разливается по Ее телу, а уж внутренности этих самых тел Деким волей-неволей знал наизусть. Человеческий организм, распиленный пополам, казался ему вульгарным, но почему-то именно эта форма была выбрана кем-то свыше, заставляя людей думать – чего б такого сделать со своим телом, чтобы быть лучше всех? Деким подумал, что у Бога отменное чувство юмора. Давать человеку тело, которому суждено превратиться в пыль и назвать это «смертью», а зачатие и вовсе смешно: микроскопическая яйцеклетка и сперматозоид, который еще меньше, при удачном стечении обстоятельств превращаются в покрытый кожей и мышцами скелет, наделенный индивидуальными качествами и душой. Каждый придумывал собственное значение слову «душа», а Деким, как всегда, знал истину и предпочитал ее умалчивать. А затем все заново. И заново. И заново. Перерождение тоже обладало вечностью. - Допивайте, потому что у нас гости, - Деким услышал, как дверцы лифтов открылись, и в их заведение, оторванное от всех измерений, шагнули двое. Если время существует и Вечность любит своих детей, то Декиму хотелось бы провести их с Ней.